настоящую научную лабораторию. Для регистрации показаний измерительных приборов Мартэн приобрел электронный потенциограф, который линиями разных цветов вычерчивал на ленте кривые измерений шести параметров одновременно. Установка этого аппарата, более компактного, чем камера Бруарделя, доставила немало хлопот девиаторам тулонской базы: дело в том, что потенциограф создавал сильное магнитное поле, искажавшее показания бортового компаса. Чтобы уничтожить девиацию, компас, пришлось установить в шахте, и пилот батискафа должен был следить за его показаниями через иллюминатор, что было довольно неудобно.
Господин Мартэн работал над созданием нового прибора для измерения температуры. Ему хотелось применить термопары, но изготовление прибора затянулось, и в конце концов пришлось временно использовать обычные резисторы; отдельные детали для этого устройства посылались в Японию самолетом уже после того, как батискаф отбыл из Тулона.
Помня уроки португальской экспедиции, я заказал два домика для склада и мастерской, которые можно было бы установить прямо возле причала. Эти «лаборатории», как их величали японцы, сослужили нам добрую службу, так как только благодаря им мы всегда имели под рукой необходимые запасные части. Военно-морская база Тулона предоставила в наше распоряжение преобразователи для зарядки аккумуляторов, электрический насос для перекачки бензина и передвижной компрессор для зарядки сжатым воздухом баллонов батискафа и аквалангов.
Подготовка к японской экспедиции шла параллельно с выполнением программы погружений, намеченных на 1957 год и посвященных, главным образом, биологическим исследованиям. В нескольких погружениях принимали участие профессоры Перес и Бернар, а также и господин Трегубов. По его инициативе в конце апреля и начале мая — наиболее благоприятный период для изучения пелагической фауны — мы провели ряд погружений в районе Вильфранш. Юго-юго-восточный ветер — «лабеш», поднимающийся после весенних штормов, пригоняет к берегу массы планктона. Поскольку еще в ходе прошлых погружений Трегубов убедился в том, что простое визуальное наблюдение не дает возможности распознать всех представителей интересовавшей его фауны, а тем более произвести какие бы то ни было подсчеты, в помощь нам дали «Калипсо», судно капитана Кусто, занимавшегося ловом планктона на глубине 1000—2000 метров в районе наших погружений.
Из-за постоянного и все усиливавшегося восточного ветра нам пришлось ограничиться тремя дневными погружениями и отказаться от запланированного четвертого, ночного. Ночное погружение в районе Вильфранш состоялось лишь несколько месяцев спустя, точнее — 12 октября. Измерение температуры на различных глубинах позволило обнаружить поблизости от побережья слой теплой воды (13,3°); в мае он лежал на глубине 300—600 метров, а в июле — на глубине 500—700 метров. Этот слой, соленость которого оказалась выше, чем соленость соседних слоев, по-видимому, обязан своим происхождением восточно- средиземноморским течениям, проходящим здесь у самого побережья. Судя по тому, что микропланктон держался лишь в приповерхностном и в придонном слое толщиной около 200 метров, наличие этого теплого слоя никак на планктон не влияло.
Точность визуальных наблюдений за микропланктоном оставляет желать лучшего. Среди светящихся точек в массе планктона на самом деле оказывается множество инородных тел: песчинки, остатки диатомей, раковины, чешуйки и трупы маленьких копеподов. Для описания этой среды, какой она выглядела через иллюминатор, лучше всего подходит слово «снег»; это, разумеется, никак не научный термин, но мы с Вильмом пустили его в ход уже при первых погружениях.
Опыт нескольких погружений научил меня вообще не особенно доверять оптическим наблюдениям или подвергать их критическому анализу. В начале наших исследований профессор Перес и его ассистент Пиккар обнаружили в непосредственной близости от дна слой толщиной 3—5 метров, который совершенно не содержал «снега». Они окрестили этот слой «кристальным». Существование «кристального слоя» интриговало нас до тех пор, пока в разговоре с ректором Дюбюиссоном мы не пришли к выводу, что имеем дело с обычной оптической иллюзией. Падая перпендикулярно к оси зрения, лучи прожекторов давали интенсивный поток фокусированного света, напоминающий освещение, какое создается в ультрамикроскопе; но там это помогает разглядеть мельчайшие детали среды, а в нашем случае, из-за наличия в воде множества взвешенных частиц ила, рассеивающих свет, создалось впечатление кристально прозрачной воды, отчего мы и решили, что в ней нет планктона.
Другое оптическое явление, связанное с преломлением света при переходе из одной среды в другую — из воды в воздух, который заполняет кабину батискафа,— приводит к тому, что у наблюдателя, находящегося возле иллюминатора, создается впечатление, будто дно постепенно поднимается; нужно обладать определенным навыком, чтобы отличить плоское дно от уклона. Еще один оптический обман: фотоснимкам дна, появившимся в научных журналах, было дано ложное толкование — на них увидели крупную донную рябь, то есть складки, якобы образованные на дне течением; на самом дело это просто чередование освещенных и неосвещенных зон, что объясняется положением прожекторов.
Погружение в ночь на 12 октября, проходившее крайне медленно (мы опустились на 1150 метров за 3 часа 47 минут), сказалось весьма плодотворным. Например, нам удалось наблюдать пелагическую фауну в приповерхностном слое толщиной в несколько десятков метров; в дневные часы это невозможно вследствие эффектов, создаваемых в воде естественным освещением. Принадлежащее перу господина Трегубова описание того, что мы увидели, представляется мне одновременно и очень точным с научной точки зрения, и достаточно выразительным: «На протяжении первых 50 метров погружения вокруг нас буквально кишели мелкие гидромедузы, плававшие, так сказать, бок о бок. Их желудки были растянуты проглоченной пищей. Они пробирались сквозь скопления радиолярий и толпы маленьких сифонофор, прямо-таки расталкивая их локтями».
Отмечу еще одно интересное явление: некоторые животные, как, например, эвфаузииды и рыбы- топорики, ночью покидают глубины моря и поднимаются в слои, лежащие всего в 100— 200 метрах от поверхности, ради того, чтобы поохотиться. Животные других видов, напротив, даже ночью остаются на тех глубинах; которые они избрали местом своего обитания.
С профессором Пересом мы погружались в каньон Сисиэ и в районе выхода его на подводную равнину неподалеку от Тулона. Мы еще раз убедились в том, сколь бедна бентическая фауна Средиземного моря; ситуация меняется только по выходе на равнину. Однако на одной из стен каньона, с уклоном около 40°, профессор все же обнаружил какие-то возвышения высотой 10 и диаметром 25 сантиметров, а также отверстия диаметром сантиметра 2—3. Нашли мы также и знакомые нам -кроличьи норы». К нам присоединился профессор Бернар из Алжирского университета, который прежде уже совершил несколько погружений на «ФНРС-ІІІ». Бернара особенно интересовало изменение плотности морской фауны в зависимости от глубины. Он пытался разработать систему визуального подсчета плотности фауны и сразу принялся вычерчивать кривые, которые сделались предметом ожесточенных дискуссий между ним и Трегубовым. Если принять во внимание условия наблюдения, едва ли можно было считать точными цифровые данные Бернара. Во-первых, трудно определить границы зоны, освещаемой прожекторами. Во- вторых, скорость погружения батискафа независимо от желания экипажа непостоянна. Безусловно, кривые, полученные в ходе наших исследований, представляют определенный интерес как результаты визуальных наблюдений, и все же гораздо более ценные данные можно будет получить, когда за бортом батискафа удастся установить специальные приборы для определения плотности фауны.
Предстоявшая экспедиция в Японию послужила предлогом для того, чтобы обратиться в министерство с просьбой, которую я вынашивал уже давно: прислать кого-нибудь на должность помощника капитана или, если хотите, второго пилота батискафа. Должен же кто-то заменить меня, если я заболею или, скажем, сломаю ногу в Японии! Не пропадать же впустую миллионам потраченных иен. Париж удовлетворил мою просьбу, и вот к нам присоединился лейтенант флота О'Бирн. Это был высокий рыжеволосый парень, который напрасно стал бы отрицать свое ирландское происхождение. Он, впрочем, и не отрицал. В течение многих лет одна из подлодок французского военно-морского флота носила имя его деда, подводника, который пошел ко дну со своим кораблем во время первой мировой войны. Очевидно, решившись служить в подводном флоте, молодой лейтенант продолжал семейную традицию.
Страстно влюбленный в свое дело, О'Бирн очень быстро постиг науку управления батискафом. «ФНРС- ІІІ» только что вышел из капитального ремонта, и мы совершили сначала пробное погружение на 20 метров, потом следующее, которое, увы, пришлось прервать на глубине 1500 метров из-за течи в трубке манометра. Оказалось, что один из швов был негерметичен. 29 марта мне наконец удалось впервые показать своему