Двадцать лет в батискафе.

приходилось от­кладывать выход к району погружения из-за погоды. Тайфу­нам присваиваются порядковые номера и красивые женские имена. 23 июля за наш батискаф взялась Алиса Двенадцатая. Поджидая ее и вовсе не надеясь, что она окажется прелестной девочкой из Страны Чудес, мы задраили на «ФНРС-ІII» все люки и иллюминаторы и поставили его на растяжки между че­тырьмя буями. Под проливным дождем, летевшим почти па­раллельно земле, так как скорость ветра достигала 150 кило­метров в час, мы с О'Бирном пытались фотографировать батис­каф, прыгавший на ослепительных пенных гребнях. Лишь двое суток спустя погода улучшилась, и мы снова взялись за рабо­ту. Вторая серия состояла из пяти погружений на глубину от 760 до 3200 метров. Эти погружения позволили ознакомиться с возможностями батискафа четырем японским профессорам — Ниино, Кумагори, Кубо и Циба — и одному фотокорреспонден­ту по имени Хайясида.

Рельеф морского дна в этом районе таков, что посадка батискафа на дно крайне опасна. Японские друзья — и моряки, и ученые — не раз нас об этом предупреждали. Говорили даже, что мы рискуем опуститься в кратер вулкана! Может быть, если откажет эхолот, о приближении к вулкану предупредят нас забортные термометры?

Фауна нас разочаровала, но дно не обмануло наших ожи­даний, и мы обнаружили ряд интересных явлений. Прогуливаясь по дну в обществе профессора Ниино, например, я заметил каменные глыбы со свежими следами разломов, совершенно еще не покрытые осадками. Что это — последствия оползня, процесса образования складок, моретрясения? Несомненным было одно: камни эти появились незадолго до нашего погру­жения и скатились сюда с какого-то более возвышенного участка дна.

30 июля профессор Кумагори опускался с О'Бирном. Когда батискаф исчез в волнах, эхолот на «Синью Мару» показывал глубину 3000 метров; планом предусматривалась посадка на дно. Позже мой помощник рассказывал мне подробности этого погружения. Первые тревожные минуты он пережил, когда на глубине 2900 метров обнаружил, что эхолот, обычно опове­щающий о приближении дна за 200—300 метров, не дает ни­каких сигналов. О'Бирн из предосторожности сбросил немного дроби, и батискаф замедлил скорость погружения до 2—3 сан­тиметров в секунду. Глубиномер показывал уже 3000 метров, а эхолот все еще бездействовал, и вдруг — легкий толчок, и корпус батискафа начал содрогаться! О'Бирн без околично­стей оттеснил профессора от иллюминатора и, прижавшись к стеклу, увидел сбоку отвесную стену утеса, которого касался горизонтальный руль правого борта. О'Бирн снова взглянул на эхолот — по-прежнему ничего! Он снова сбросил дробь, и бати­скаф почти неподвижно повис возле утеса. Что было под ними? Одна вода, и где дно — неизвестно. Профессор Кумагори снова занял свое место перед иллюминатором — его интересовал только сам утес, который он прямо-таки пронзал своим пылаю­щим взором. Новое сотрясение корпуса — на этот раз стену за­дел горизонтальный руль левого борта. Теперь О'Бирн разо­ брался в ситуации: увлекаемый течением, батискаф попал в расщелину, очевидно, это была трещина в горных породах. Ру­ка его потянулась к кнопке сброса балласта. Маневрировать, включать двигатель было опасно — батискаф мог попасть в ло­вушку под каким-нибудь нависающим выступом скалы. Суще­ствовал лишь один путь к спасению — вернуться на поверх­ность. И О'Бирн остался верен нашему всегдашнему девизу: «Без нужды не рисковать, к подвигам не рваться». Он нажал кнопку, и какое-то время профессор Кумагори еще следил за уходящей вниз стеной утеса; горизонтальный руль правого борта бился о камень на протяжении 200 метров подъема.

Несколько недель спустя батискаф готовили к погрузке на судно, которое должно было доставить его на родину, и мы в полной мере оценили ущерб, нанесенный обоим горизонталь­ным рулям. Инцидент этот заставил меня задуматься. Для по­добных разведок необходимо было установить на батискафе гидролокаторы бокового обзора, и я дал себе слово заняться этим по возвращении во Францию.

Фауна в зоне этих спящих вулканов — некоторые из них, между прочим, время от времени просыпаются — была опре­деленно беднее, чем в районе Японского желоба. По-настояще­му богатый животный мир мы наблюдали только при погруже­нии на 760 метров. Особенно много там было морских ежей-спатангидов — крупных оранжевых шаров, которые как бы трепещут, лежа на дне. Иногда из нор диаметром сантиметров 10 высовывались вдруг два-три розовых щупальца. Принадле­жали они, несомненно, крупным офиурам, зарывшимся в ил, но ни одна из них так и не соблаговолила показаться нам.

К 15 августа мы вернулись в Иокогаму. Экспедиция закон­чилась. Мы возвратили свой запас бензина японской фирме, у которой его одалживали, и пригласили таможенных чинов­ников убедиться, что на борту батискафа нет никаких незакон­ных грузов. Наконец «ФНРС-ІІІ» занял место на палубе грузо­вого судна.

Японские ученые заявили, что убедились в том, сколь поле­зен батискаф. Четыре года спустя, когда мне довелось снова встретиться с ними во время японской экспедиции «Архимеда», они признались, что несмотря на все усилия, не сумели полу­чить средства для постройки батискафа у себя на родине. Тем большим был их интерес к предстоящим погружениям.

Не без сожаления улетал я из Токио; дальние вылазки пришлись мне по вкусу, а план следующего года обещал лишь погружения в районе Тулона — в водах сравнительно бедных с точки зрения биологии. Однако во Франции меня ожидала добрая весть: отпущены ассигнования на постройку нового ба­тискафа. Теперь будем строить уже не на пустом месте, думал я: опыт многочисленных погружений поможет найти новые конструкторские решения.

Так что задача моя на будущий год усложнилась; предстоя­ло продолжить подводные исследования на «ФНРС-ІІІ» и одно­временно следить за постройкой второго батискафа. Пройден­ный путь позволял рассчитывать на успех и в будущем.

«АРХИМЕД»

С 1955 года мы с Вильмом доказывали Комитету по бати­скафам необходимость по­стройки нового аппарата. По­становка этого вопроса могла показаться тогда преждевре­менной, ибо к тому времени «ФНРС-ІІІ» находился в эк­сплуатации всего один год, но мы предвидели, что получение ассигнований, а затем построй­ка и доводка нового батискафа растянутся на несколько лет.

Возможно, в тот период рано еще было говорить о научных исследованиях с помощью батискафа. Я заметил, что, ступая на борт «ФНРС-ІІІ», ученые прежде всего задавали себе вопрос — пригоден ли батискаф к чему-нибудь дельному? Так что первые погружения были всегда не более чем поверхност­ным знакомством с аппаратом. Неужели же батискаф превра­тится в своего рода глубоководный туристский автобус, спра­шивал я себя; обидно было сводить цель погружений к тому, чтобы доставить пассажиру более или менее сильные ощущения и дать ему возможность почувствовать себя героем новейших приключений в духе XX века! Все хвалили батискаф: ученые, журналисты, радиорепортеры единодушно восхищались его надежностью и маневренностью. Кусто и Тайе — два крупных специалиста в области подводного плавания — были в числе первых, кто подчеркивал широкие возможности батискафа;

К этому времени профессор Огюст Пиккар и его сын Жак уже достигли на своем «Триесте» глубины 3200 метров в райо­не Неаполя. Они перешли к научным погружениям, в которых принимали участие итальянские ученые. Печать по ту сторону Альп уделяла их батискафу немало внимания во время испы­таний, но о результатах новых погружений не сообщала ниче­го; впрочем, это понятно: публика и так уже убедилась, что батискаф — не фикция, а реальный и эффективный аппарат. Американские ученые настолько уверовали в батискаф, что всерьез заинтересовались «Триестом».

Наш «ФНРС-ІІІ» принадлежал французскому военно-мор­скому флоту, а эксплуатацией его ведали специалисты из ЦНРС; естественно поэтому, что американцы избрали «Триест» как аппарат более доступный. Некоторые американские ученые лично погружались на «Триесте», и в дальнейшем он был при­ обретен военно-морским флотом США.

Потерпи мы с «ФНРС-ІІІ» провал, мы бы, конечно, не стали сразу же строить новый батискаф. Но мы добились успеха; конструкция в целом оказалась превосходной, хотя и имелись отдельные изъяны. Например, «ФНРС-ІІІ» не мог опуститься глубже чем на 4000 метров, передвигался по дну довольно мед­ ленно, малая емкость батарей ограничивала его радиус дейст­вия. Я считал, кроме того, что он недостаточно маневрен и что у него неудачная форма корпуса, которая сильно снижает ско­рость буксировки, отчего мы лишены возможности уходить да­леко от побережья. Наконец, в кабине аппарата тесно, ученые не могут брать с собой необходимые приборы.