Двадцать лет в батискафе.

отдал соответствующее распоряжение, но не прове­рил, выполнили ли его. И вот в тот день, достигнув глубины 1200 метров и желая замедлить погружение, я стал ощупью искать отверстие и, наткнувшись на него, без колебаний нажал находившуюся за ним кнопку. Я тут же понял свою ошибку, но было поздно: прощай балласт и вся дробь! Мы быстро пошли вверх. Журналист, говоривший только по-японски, ни о чем не спросил и даже не обернулся. Вернувшись на поверхность и обнаружив, что так и не побывал на дне, он, вероятно, расст­роился. Однако это не помешало ему написать восторженную статью.

Несколько дней спустя я расквитался с враждебно настро­енной судьбой, благополучно посадив «ФНРС- ІІІ» на дно на глубине 3000 метров. Со мной был профессор Сасаки. Судя по тому, что он потом написал о батискафе — а к его мнению присоединились и все его коллеги, совершившие погружения в ту экспедицию, — наш аппарат полностью оправдал ожида­ния ученого. «Я ступил на борт «ФНРС-ІІІ» с полным доверием к нему,— писал Сасаки,— а вот «Куросио», на котором я по­гружался несколько лет назад, показался мне не слишком надежным снарядом».

Ни один из погружавшихся со мной ученых ни жестом, ни словом не выдал своего волнения,— и все же я совершенно уве­рен, что всякий, погружающийся впервые, испытывает его; ко­нечно же, для серьезной исследовательской работы в батиска­фе необходимо к нему привыкнуть. Во время этой первой япон­ской экспедиции я не раз пожалел о том, как была составлена программа; мне казалось, что было бы лучше ограничить чис­ло участников, но зато предоставить каждому возможность со­вершить несколько погружений.

Только профессор Перес, вновь присоединившийся к нам в Онагаве, принял участие в двух погружениях подряд. Среди прочего его занимала проблема великих морских течений, про­ходящих здесь вблизи от поверхности океана. Известно, что теплые воды течения Куросио, температура которого достигает 27°, омывают восточные берега островов Японского архипелага, а встречное течение Ойясио, идущее из Охотского моря, прино­сит холодные и, следовательно, более тяжелые воды. Это, по­вторяю, давно известно. Но я никак не мог предположить, что граница между обоими течениями, проходящими одно над дру­гим, выражена настолько резко. Температура на поверхности воды была, по нашим измерениям, 22°; затем она быстро по­нижалась, и на глубине 230 метров составляла всего 14°; еще несколько метров — и температура скачком опустилась до 4°. За десять секунд «ФНРС-ІІІ» перешел из одной зоны в другую, и этот переход сопровождался полным изменением картины подводного мира. Поблизости от поверхности мы наблюдали лишь несколько отдельных животных и с трудом различали не­большое количество планктона, состоявшего из микроскопиче­ских существ, державшихся довольно далеко друг от друга. В холодных слоях картина совершенно преобразилась: в поле нашего зрения повисло облако, состоявшее из миллионов све­ тящихся точек; планктон казался невероятно густым. В ходе нескольких погружений мы убедились в том, что здесь, как и в Атлантике, плотность планктона значительно меняется с глу­биной. Порою особенное скопление его наблюдалось у само­го дна.

Однажды на глубине 1100 метров мы попали в слой на­столько густого планктона, что за иллюминатором буквально ничего не было видно, кроме сплошного белесого тумана, в ко­тором иногда попадались медузы разного цвета и формы, ви­севшие в самой толще этого питательного пюре.

Фауна Японского моря совершенно ошеломила профессора Переса. Во время погружения с О'Бирном он видел медузу, ко­торая настолько потрясла его своей красотой, что он подроб­но описал ее мне: коричневый колокол, зеленоватая внутрен­няя поверхность, и четыре щупальца около рта, длиной по полметра каждый, рассказывал он.

Здесь было множество морских животных: мы видели гидроидов-сольмиссов, тонких и хрупких, как и их средиземноморские и атлантические сородичи; встречали гребневиков — двоюродных, так сказать, братьев медуз, их мерцающие, све­шивающиеся лопасти в самом деле похожи на гребни; наблю­дали многочисленные студенистые существа диковинного вида, опознать которые мы не могли и потому дали им свои собст­венные названия: шар-монгольфьер, мяч для рэгби, парашют. Эти странные животные, длина которых составляла в среднем около 30 сантиметров, не выдерживают подъема на поверхность: захваченные планктонными сетями, они по пути превращаются в кашу. Но мы сфотографировали несколько особей. Профессор Перес показывал потом эти снимки своим коллегам на нескольких научных конференциях, но никто не мог помочь ему классифицировать неведомые существа. «Нет, я определен­но не знаю, что они такое,— писал он мне в 1959 году,— но это не имеет никакого значения: рано или поздно мы это узна­ем, не сейчас, так через год, через два, через пять лет или, мо­жет быть, позже...»

Время идет; с тех пор мы совершили уже три экспедиции в японские воды, но определить, что собой представляют эти таинственные животные, так и не удалось.

Профессор Перес был буквально очарован обитателями подводного мира в районе Онагавы. Особенно восхищала его их расцветка. Процитирую одну из его записей, относящуюся к нашему совместному погружению: «Скользят на своих длин­ных, изогнутых антеннах креветки-сергестиды. Рыб мало. А вот пелагический червь томоптерис... Животное, конечно, не такое уж редкое, но обычно он белый и в длину имеет не больше 5—6 сантиметров, а этот — ярко-красный и длиной сантиметров 35... Просто поразительно». Подобное признание ученого, совершившего к тому времени уже девять погружений, представляется мне знаменательным.

В целом, собственно, океанское ложе здесь почти не отлича­лось от всего, что мы видели на дне Средиземного моря и в Атлантике: тот же илистый грунт, те же норы, отверстия, холмики. Разница заключалась в чрезвычайно обильной фауне, которая всякий раз приводила в восторг участников погру­ жений.

Свободно плавающая фауна словно соревновалась в разнообразии с прикрепленной; плавали, касаясь ила, креветки всех размеров, от 5 до 60 сантиметров; появлялись полорылы со скошенными мордами, галозавры, угри-офихты, морские окуни. Все радовало глаз — и грациозные движения рыб, безразлич­ных к нашему присутствию, и восхитительная пластика мор­ских звезд, невозмутимых и неподвижных, и прихотливые фор­мы сидячих полихет, разместившихся поблизости от крупных голотурий и словно обмахивающихся веерами. Кое-где дно бы­ло украшено роскошными разноцветными актиниями, больши­ми морскими лилиями, кораллами-фуникулами, раскинувши­мися прямо на иле. Некоторые виды обитали на дне колония­ми. Повсюду, где мы находили выходы каменистых пород, они были покрыты кораллами.

Правда, когда мы с профессором Сасаки опустились на глу­бину 3100 метров, зрелище за иллюминатором уже не отлича­лось таким разнообразием; и все же Сасаки никак не мог ото­рвать взгляд от небольших крабов, размером от 2 до 7 сантиметров, которые без конца сновали по дну, то покидая своя норки, то снова прячась в них. Все же основной его задачей было изучение придонных течений; мы обнаружили их еще в Атлантике и Средиземном море, но в то время на «ФНРС-III» не было приборов, чтобы определить их направление и ско­рость. Этой проблемой занялся профессор Мартэн, но работы по созданию приборов еще не были завершены; Сасаки же состряпал (не вкладываю в этот термин оскорбительного смысла) устройство, состоявшее из плексигласовой вертушки с постоян­ным магнитом и обмоткой, посылавшей в кабину электрический сигнал при каждом обороте вертушки. Однако прибор оказался слишком хрупким и не выдержал перехода к месту погружения. Оставалось прикидывать скорость течения просто на глаз.

Для этого мы неподвижно зависали на гайдропе и следили за облачками ила, которые уносило течение, или за движениями длинных «рук» морских лилий. Вооружившись хронометром, профессор Сасаки пытался также определить скорость течения по быстроте перемещения планктона; у него получилось, что она составляет около 2 сантиметров в секунду, то есть 72 мет­ра в час.

5 июля мы с сожалением покинули Онагаву. Не хотелось расставаться с друзьями, но нужно было идти в район второй серии погружений, тоже у японских берегов. 8-го числа, после восхитительного перехода по спокойному морю, мы расположились в Ураге, у входа в Токийскую бухту. В этом крупном центре судостроительной промышленности не было гостиницы, и нас поместили в один из клубов, которые администрация вер­фи открыла специально для приезжих. Тут уже не было на­циональной японской экзотики, но зато нам предстояло по­знакомиться с другой экзотической особенностью японских островов — с тайфунами.

Спасибо американской и японской службам наблюдения и оповещения — по крайней мере, нам не приходилось опасать­ся, что ураган неожиданно застигнет нас в море. За тайфуна­ми, зарождающимися в сердце Тихого океана, следят весьма тщательно, и о движении их к архипелагу сообщают за не­сколько дней вперед. Время года было как раз довольно опас­ным в этом отношении, и нам несколько раз