поверхность, а о локальной связи камеры, установленной за бортом сферы, с монитором в кабине. Фотографируя телевизионный экран, ученые сумеют более точно оценивать картину морского дна: камера чувствительнее человеческого глаза, тем более, что при съемке изображение может быть в несколько раз увеличено.
Это третье погружение — на глубину 9200 метров — было последним в сезоне, хотя мы предприняли еще одну попытку и вышли в море, надеясь познакомить с условиями погружений известного японского океанографа профессора Абе. Увы, плохая погода заставила нас вернуться в порт. Двое суток простояли мы в Иокогамской бухте, ожидая тайфуна и поглядывая на черное, как тушь, небо; но тайфун, к счастью, обошел нас стороной, а несколько дней спустя «Архимед» отправился домой во Францию на борту «Сатсума Мару».
Что нового открыли мы в ходе этой экспедиции? Недоброжелатели, пожалуй, скажут — ничего особенного. Что ж, то же самое услышат через несколько лет и космонавты, вернувшиеся с Луны. Около пятисот лет назад примерно такими же словами встречали Кристофора Колумба, возвратившегося из первого трансатлантического перехода. Незачем говорить о том, что открытие, сделанное Колумбом, принесло человечеству свои плоды; принесут плоды и первые шаги человека по поверхности
Луны, и первые прогулки по гораздо более доступной и легче поддающейся освоению поверхности океанского дна, будь то погружение «Триеста» в котловине Челленджер или «Архимеда» в Курильской впадине и в районе Токийской бухты. Перед нами открываются весьма широкие перспективы — я понимал это, возвращаясь из Японии после той экспедиции, и с еще большей ясностью понимаю это теперь.
Каждое новое погружение служит нам новым уроком, приносит новые данные, способствует прогрессу техники погружений и методики научных исследований.
ПУЭРТО-РИКО
Вот две записи из бортового журнала «Архимеда», которые не могут не удивить своей лаконичностью; обратите также внимание на даты: «11 августа 1962 года — 9200 метров в районе Токио. 25 октября 1963 года — 2500 метров в районе Тулона». Да, более года прошло без единого погружения. Почему? Потому что экспериментальное судно требует тщательного ухода; потому что после японской экспедиции пришлось долго заниматься усовершенствованием конструкции батискафа и установленного на нем оборудования. Ведь у нас регулярно выходил из строя ходовой двигатель. Кроме того, мы с Вильмом пришли к выводу, к которому присоединился и Делоз, что при крейсерской скорости 3 узла научные наблюдения практически оказываются невозможными: едва интересный объект появляется в поле зрения, как батискаф почти тотчас же оставляет его позади. Торможение, задний ход, повороты — все эти маневры поднимают тучи ила. Необходимо было предоставить пилоту возможность уменьшать скорость батискафа во время наблюдений, крейсерскую же скорость аппарат будет развивать в тех случаях, когда понадобится быстро сменить район исследований. Нужно было, кроме того, улучшить маневренность батискафа, в частности, оперативность реверсирования.
Выявилась необходимость модернизировать и ряд других узлов, в том числе и захватно-подъемное устройство. Легкий сплав, из которого была изготовлена конструкция, разрушался от коррозии.
В 1963 году мы, к моему великому сожалению, были вынуждены расстаться с лейтенантом О'Бирном и профессором Мартэном. По причинам личного характера профессор предпочитал в ближайшие годы работать исключительно во Франции, а наши будущие экспедиции были связаны с заграничными поезд ками. Его преемником стал, естественно, Делоз; лаборатория по батискафам переехала в Марсель, где для нас сняли специальное помещение, а в помощники Делозу прислали из ЦНРС молодого инженера- электрика господина Жарри.
В военно-морском флоте редко бывает, чтобы офицер больше двух лет служил на одном месте, а О'Бирн пробыл на посту помощника начальника нашей группы более пяти лет. Боевая техника, постоянно совершенствуется и развивается, и, чтобы идти в ногу с ее прогрессом, строевой офицер все время должен иметь дело с разной техникой. Поэтому О'Бирну пришлось покинуть «Архимед», который никак нельзя было рассматривать боевой единицей, хотя, безусловно, работа на батискафе обогатила О'Бирна новыми знаниями и навыками и пробудила в нем интерес к проблемам гидролокации и подводной связи.
Одним словом, без моего ведома и согласия в министерстве решили заменить О'Бирна старшим лейтенантом Уэ де Фробервилем, который, как и О'Бирн, начал военную службу в подводном флоте. Фробервиль оказался холостяком и большим энтузиастом парусного спорта; рост у него был примерно такой же, как и у меня,— теперь в тесной кабине батискафа всегда будет кому подпирать потолок. Фробервиль отнесся к работе с большим интересом. 25 октября я провел вместе с ним учебное погружение на глубину 2500 метров в районе Тулона. Следующее наше погружение состоялось 14 декабря, и в нем, кроме нас, принимал участие доктор Дистеш — один из помощников ректора Дюбюиссона.
Постепенно уточнялась программа на 1964 год. Сотрудники ряда океанографических центров США, в частности Ламонтской геологической обсерватории и Гудзонской лаборатории, выразили желание ознакомиться с возможностями «Архимеда». Выбор района погружений франко-американской экспедиции пал, естественно, на желоб Пуэрто-Рико. «Триест», который к этому времени уже подвергся реконструкции и не погружался глубже чем на 4000 метров, опуститься туда не мог; в основном он использовался теперь для обучения пилотов-подводников. После гибели «Трешера» «Триест» участвовал в поисках остова затонувшей подводной лодки и в изучении последствий затопления остатков атомного двигателя. Результаты погружений остались военной тайной, но сама возможность использовать батискаф для подобных целей ставит перед нами ряд дополнительных проблем; подробнее я расскажу о них в главе, посвященной будущему батискафоплавания.
Американские океанографы постарались заинтересовать в проведении пуэрториканской экспедиции военно-морской флот США, который мог оказаться весьма полезным нам в организационном отношении; мы же со своей стороны предоставили бы военным морякам возможность провести ряд нужных им экспериментов.
Желоб Пуэрто-Рико расположен севернее острова того же названия и представляет собой каньон длиной в несколько сот и шириной в 50 километров. Дно желоба находится на глубине 8200—8500 метров, а ширина самого глубокого места не превышает 7—8 километров. Склоны его почти отвесно спускаются до глубины 4500 метров, а затем становятся пологими. Этот желоб есть, в сущности, трещина в земной коре, прорезавшая три ее слоя, покрывающих мантию Земли. От подобных трещин на поверхности суши он отличается тем, что склоны его не размыты реками и не подверглись выветриванию и, таким образом, представляют для геологов уникальную возможность исследовать залегание пород в толще земной коры Как полагают, земная кора представляет собой слой толщиной около 30—40 километров, и, следовательно, склоны желоба Пуэрто-Рико составляют довольно значительную ее часть. Вполне понятно, что американские ученые давно уже пытались различными способами обследовать впадину; с помощью разных устройств они брали пробы грунта и воды, и теперь непосредственное наблюдение позволило бы им проверить ранее полученные данные и, может быть, узнать что-то новое. В частности, поднимая образцы грунта вслепую, они не могли установить, взят ли образец прямо из слоя, в котором залегает соответствующая порода, или обломок породы скатился откуда- то сверху, или, может быть, принесен течением.
Наша экспедиция должна была продлиться месяца три; зная местные погодные условия, американские ученые предпочитали период с мая по июль. Они взяли на себя транспортировку «Архимеда» и снабжение его бензином. Они же позаботились о разрешении военно-морского ведомства на стоянку в портах и на погружения. Несмотря на любезную помощь, оказанную нам учеными и офицерами флота, без затруднений не обошлось.
Слетав в Нью-Йорк, а затем в Пуэрто-Рико, Делоз и Фробервиль выяснили, например, что в порту Сан- Хуан нет крана, способного поднять батискаф. Службе американского морского транспорта было поручено обеспечить нас необходимым грузоподъемным оборудованием. В связи с этим Делозу и Фробервилю пришлось побывать в Вашингтоне. Возникли проблемы и с бензином. Оказалось, что бензин, имеющийся на американском рынке тяжелее того, которым мы пользовались во Франции. В Португалии и Японии бензин
