— В первом ряду кресел.
Лили поправила выбившиеся из-под шляпки волосы и, скромно опустив глаза, прошла в ложу.
XVII
Рогожин сидел в кресле неподалеку от ложи Лили и равнодушно глядел на сцену. Затем повернул голову, увидел Лили и, поднявшись, прошел к ней в ложу.
— Кармен недурна! — с видом знатока сказал он, машинально пожимая руку Жоржу.
— О да!.. — глубокомысленно отозвался Жорж, готовый чуть ли не расшаркаться перед известным всей Москве богачом.
— Зачем вы приехали? Ведь вы не любите этой оперы? — без всякого почтения в голосе спросила Лили.
Рогожин смутился. После того как они стали любовниками и он сдержал свои финансовые обещания, Павел Ильич никак не ожидал столкнуться с такой враждебной холодностью.
— Я… я приехал, потому что вы здесь, — с натянутой улыбкой пробормотал он.
— Поезжайте лучше в свой клуб! Там для вас несравненно больше интереса! Домой меня довезет Жорж.
— Вы меня гоните?
— Нисколько! Я только говорю, что для вас неинтересно слушать эту оперу.
— Нет, напротив! Меня сегодня заинтересовала Кармен. Я еще ни разу не слыхал этой артистки. У нее великолепный голос, и в игре нет обычного шаблона.
Лили не возразила ни слова, только губы ее слегка дрогнули, да в глазах что-то сверкнуло. Она устремила взгляд на сцену и просидела молча до конца акта.
Занавес опустился под звук дружных аплодисментов. Публика задвигалась и зашумела.
«Я заставлю его уехать и оставить меня одну с Да-лецким, чего бы мне это ни стоило!» — упрямо думала Лили, чувствуя во всем теле нервную дрожь.
— Пойдемте в сад, — шепнул, нагнувшись к ней, Жорж.
Лили попыталась улыбнуться и оглянулась назад: Рогожина в ложе не было. Он незаметно вышел.
Лили увидела его в фойе. Рогожин стоял с каким-то неизвестным ей господином и, видимо, поджидал ее.
— Мне нужно сказать вам два слова! — произнес он, подходя и беря ее под руку.
Жорж почтительно отошел прочь.
— Что такое? — тщетно стараясь скрыть волнение, спросила Лили.
— Что вы думаете делать после окончания спектакля?
— Я хочу поужинать здесь с Жоржем.
— Вдвоем?
— Нет. Я просила Жоржа пригласить Далецкого.
— А если я попрошу вас ехать со мной тотчас же после спектакля домой?
— Я не поеду.
— Да?
— Я не по-е-ду! — жестко повторила Лили.
— Вы должны ехать! — настойчиво заявил Рогожин, нахмурив брови и крепко стиснув локоть Лили. — Я имею полное право требовать от вас этого, в силу тех условий, которые заключены между нами.
— У вас плохая память! — неестественно рассмеявшись, воскликнула Лили. — Вы забываете об условиях, предложенных мною! Прежде чем согласиться на ваши условия, я заявила, что желаю оставаться свободной! Вы помните это? Помните, что ответили мне на это полным согласием?.. Я не гожусь на роль рабыни!..
— Я и не думаю предлагать вам подобную роль, — хрипло пробормотал Рогожин. — Я только желаю сохранить свои права…
— Вы боитесь, что я изменю вам?
— Может быть! — Рогожин нервно дернул подбородком. Этот разговор вообще сильно тяготил его.
Лили с силой вырвала свою руку.
— Оставьте меня! — крикнула она, обращая на себя внимание окружающей публики.
— Вы с ума сошли… — сконфуженно произнес Рогожин. — Посмотрите, на нас все смотрят! Вы компрометируете и себя, и меня…
Лили покраснела и взяла себя в руки.
— Слушайте, — шепотом заговорила она, повернув назад в фойе, где почти никого уже не было, — делайте, что хотите, но с вами я не поеду и останусь здесь! Если вам угодно, я больше никогда не вернусь к вам и возвращусь к маме. Подаренные вами сто тысяч можете получить обратно… Вкладной билет на эти деньги в письменном столе в кабинете… Обстановка квартиры пригодится для другой женщины, которая согласится беспрекословно исполнять все ваши желания и капризы.
— Лили!.. — в тоске и страхе воскликнул Рогожин.
— Ни слова больше! — тотчас прервала его Лили. — Или вы немедленно уедете из театра, предоставив мне полную свободу, или между нами все кончено…
«Пусть будет последнее!» — решил про себя Рогожин. Глаза его вспыхнули злобой и ненавистью, правая рука судорожно сжала толстую трость с золотой рукоятью и массивным свинцовым набалдашником.
Лили вызывающе заглянула в искаженное лицо Рогожина и, быстро отойдя прочь, смешалась с толпой.
XVIII
На широкой площадке сада, перед открытой сценой, собралась громадная толпа. Три молоденькие красивые девушки, обтянутые голубым трико с голубыми атласными буфами и лентами, выделывали головокружительные трюки на висящих высоко над сценой трапециях. Блестящие никелированные пруты на тонких бечевках мерно раскачивались взад-вперед, и девушки грациозно перелетали с одного прута на другой под звуки мечтательного меланхолического вальса. Малейшее нерасчитанное движение грозило им гибелью. В любой момент девушки могли сорваться и, упав вниз со страшной высоты, разбиться о деревянные подмостки. Но именно это и придавало интерес их воздушным полетам, это и возбуждало сытую и скучающую публику. Господа и дамы, юноши и девицы с жадным любопытством следили за каждым их движением. Некоторые, замирая, с ужасом и в то же время с нетерпением ждали возможного момента катастрофы.
Но вот музыка смолкла. Одна из девушек поднялась по канату на одиночную трапецию, висевшую выше других. Повиснув на ней на согнутых коленях, эквилибристка сильно раскачалась и вдруг стремглав полетела вниз с вытянутыми вперед руками, по направлению к мерно качавшимся тонким никелированным прутам нижних трапеций.
Публика замерла. В следующий миг послышался странный, глухой звук упавшего на деревянные подмостки тела девушки, не рассчитавшей траектории рискованного полета.
Толпа зашумела, заволновалась и, давя друг друга, устремилась к сцене, чтобы поближе посмотреть на изуродованный и окровавленный труп несчастной эквилибристки.
Все это произошло за долю секунды, и одновременно с трагедией где-то в задних рядах публики раздался неестественный истерический крик молодой, нарядно одетой женщины, стоявшей с двумя мальчиками. Вскрикнув, женщина всплеснула руками, точно подстреленная птица — крыльями, и без чувств упала на руки стоявших позади мужчин. Господа бережно усадили женщину на лавку, один бросился в буфет за водой, а другой принялся неумело утешать плакавших и дрожавших в испуге мальчиков.
Лили мельком, почти равнодушно, наблюдала за этой сценой, и затем тотчас же устремила глаза на открытую эстрадную площадку, где в это время поспешно укладывали на носилки труп разбившейся насмерть девушки.
— Вы знаете, кто эта женщина? — услышала вдруг Лили над своим ухом картавый голос Жоржа.
— Какая женщина? — рассеянно спросила Лили, не отводя глаз от сцены.
— Да вот эта самая, которая упала сейчас в обморок.
— Не знаю. Кто такая?
— Жена Далецкого, Ольга Алексеевна.
— А мальчики — сыновья Дмитрия Николаевича?
— Да, да!.. Хорошенькие мальчуганы. Старшему уже восемь лет. Не правда ли, как это глупо со стороны Ольги Алексеевны таскать их по садам и театрам?
Лили оглянулась назад и внимательно посмотрела на мальчиков; потом быстро подошла к Ольге Алексеевне и взяла из рук мужчины стакан с холодной водой.
Ольга Алексеевна уже очнулась и, слабо вздрагивая всем телом, испуганно глядела потускневшими глазами на окружавших ее людей. Зубы ее судорожно стучали, а губы подергивались странной гримасой, искажавшей все ее лицо.
— Выпейте воды, — тихо сказала Лили, осторожно поднося к ее рту стакан.
Ольга Алексеевна послушно сделала один глоток и вдохнула всей грудью воздух.
— Благодарю вас! — сказала она, делая усилие улыбнуться, и вдруг снова задрожала и заволновалась. — Это ужасно! Это ужасно! — глухо забормотала она. — Разве можно дозволять такие рискованные упражнения?.. Ведь эта несчастная девушка разбилась насмерть!
— Мама, — воскликнули подбежавшие мальчики, — поедем домой!
Ольга Алексеевна в недоумении посмотрела на них. Затем провела рукой по лицу и медленно, с трудом поднялась с лавки.
— Мы должны подождать папу, — в раздумье произнесла она. — Он поедет вместе с нами… — Затем обратилась к Лили: — Будьте добры, побудьте немного с мальчиками! Я схожу на минутку за кулисы к своему мужу.
Лили передала Жоржу стакан с недопитой водой и, взяв за руки мальчиков, усадила их рядом с собой на лавку.
— Мы вас будем ждать здесь! — с улыбкой сказала она Ольге Алексеевне.
Та молча кивнула и неровной походкой пошла в театр, где уже звенел первый звонок перед началом третьего акта.
Далецкий стоял за кулисами возле сцены и разговаривал с популярной в Москве артисткой Марьей Сергеевной Холмской, исполнявшей партию Кармен. Когда-то он усиленно ухаживал за Холмской, но, не добившись ничего, махнул на нее рукой и сошелся с хорошенькой хористкой, которая, осчастливленная его благосклонным вниманием, тотчас безропотно ему отдалась.
Заметив равнодушие со стороны Далецкого, Холм-ская, как это часто бывает с женщинами, почувствовала вдруг себя оскорбленной и пожелала во чтобы то ни стало вернуть себе
