Эти две бабки являлись для меня словно лакмусовой бумагой моего состояния, энергетической силы и независимости. Наверное, у каждого человека есть подобные бабки или другие люди, предметы, но не каждый человек обращает на это внимание. А может, я жертва отзывчивого воображения.
Они, эти бабки, сидели сегодня на лавке.
Меня обдало жаром, когда я их увидел. Мой взгляд забегал по сторонам, меняя объекты своего внимания, будто выбирая, на чем остановиться, но все вокруг было словно перепачкано нестерпимо-ощутимым присутствием этих двух несносных старух!
Прошмыгивая мимо своих одухотворенных врагов, я вспомнил один прием и стал смотреть прямо перед собой, но только усилием воли понизил резкость изображения в глазах. Это мне очень помогало! Мир становился расплывчатым, менее реальным.
— Здравствуйте, Сереженька, — снова ехидность послышалась мне вслед. — Что же ты проходишь и не здороваешься?!
… Я поднимался по лестничной клетке, грустный, опустошенный. Хотелось есть, даже ноги и руки дрожали.
Где-то впереди неожиданно открылась чья-то дверь.
— Сережа, — услышал я голос Вики.
— Да… — среагировал я и пошел на открытую дверь. Я боялся выглядеть резким — Вика обняла меня приветливо, но настороженно.
— Сережа, — прошептала она, — сегодня тобою интересовалась милиция.
— Как? И здесь тоже? — с печальной покорностью спросил я. Теперь Викино лицо туманилось перед моими глазами.
— Ты что, выпил? — робко поинтересовалась Вика.
— Любимая, — сказал.
— Сереженька, — снова обняла меня Вика, — что же ты натворил?!
— Я?! Я пойду, девочка… — опустошенно сказал я.
И я пошел к себе наверх…
Я открыл на ощупь ключом дверь в свою квартиру и вошел в прихожую. Из зала ко мне навстречу вышла взволнованная мама.
— У нас был следователь, он, насколько я знаю, обошел все квартиры в нашем подъезде. Что это значит, Сережа?
— Не знаю, — ответил я.
— Ты что-то натворил? — испуганно произнесла мама.
— Я? Нет… Вроде, нет…
— Что значит, вроде? — заволновалась мама еще больше.
— А что ему, следователю, было нужно? — словно приходя в себя, уже более заинтересованно спросил я и глянул на маму резко, и сразу же обрушилась на меня чудовищность и нелепость моего положения!
— Я так толком и не поняла, — отвечала мне мама, — но вопросы этот следователь задавал удивительные!
— Какие? — абсолютно опомнившись, спросил я.
— Самые различные… — Мама немного подумала. — Даже невероятно, к чему? К чему ему понадобилось знать, какая у меня была девичья фамилия? Где и кем я работаю, интересы? Все о твоем отце… Все о тебе и даже чем ты болел в детстве?
— А что еще он спрашивал?
— Еще многое… Часа два тут сидел, тебя дожидался, и все записывал мои показания. Да вот, — мама протянула мне какую-то бумажку. — Он оставил тебе повестку. Завтра ты должен будешь явиться к нему в отделение… Сынок! — негромко выкрикнула мама, кинулась и обняла меня. — Ну, что ты натворил? Родной!
— Мамочка, — заговорил я, обнимая ее за плечи. — Я даю тебе честное слово, что это какая-то чепуха! Поверь, завтра все прояснится! Иди спать, пожалуйста, я тоже устал. У меня был сегодня трудный день…
И мама, может, впервые за последние годы, как-то боком, недоверчиво оглядываясь, попятилась к себе в комнату.
Нет, есть я не стал. Я вошел к себе в комнату, сел на диван. Посидел несколько минут с закрытыми глазами.
— Да что это я! — насильно, будто оживляя себя от властительной дремоты, сказал я вслух.
Работу Корщикова я уже давно прочитал и успел вернуть ее обратно автору. Потому что мало что понял в прочитанном, я никак не отозвался о ней — промолчал, а Саша и не спросил. А вот Священная Книга Тота… Она манила меня, будто символ какой, хотя и не была на виду, но она озаряла мою комнату, привлекала…
Я встал с дивана и движением воли отбросил от себя весь хлам сегодняшних впечатлений. Несколько секунд они еще пытались снова обрушиться на меня, но я жестко удержал их на расстоянии.
Давно я уже отпечатал Священную Книгу Тота, но долгое время не решался приступить к ее изучению. Я прочел только предисловие и Введение. Сражу же после промывки фотографии этой таинственной книги раскладывались по всему полу моей комнаты на газетах для сушки. Я брал по одной, еще влажной, фотографии и читал.
Остановившись на Первом Аркане, я понял, что нуждаюсь в осмыслении, и я отложил книгу до того момента, когда почувствую внутреннюю сосредоточенность, готовность к ее восприятию.
Теперь я, неожиданно для себя, вытащил запрятанные среди старых книг моей домашней библиотеки две стопки переплетенных фотографий, открыл первую и прочел с начала до конца — все пять параграфов Первого Аркана: 'О Божестве Абсолютном; О Божестве Творящем, Его Триединстве и Божественном Тернере; О Мировом Активном Начале; О Воле и Вере; О Человеке совершенном и Иероглифе Аркана Первого'.
Одного раза мне показалось мало, и я прочел все параграфы еще и еще раз.
Для того, чтобы лучше усвоить, ближе ознакомиться с материалом, я попробовал набросать своеобразный конспект-размышление на темы параграфов Первого Аркана.
Время шло быстро.
Я почувствовал, что устал. Тогда, допечатав на пишущей машинке последнюю страничку, своего, своеобразного конспекта-размышления — я отложил свое занятие в сторону. Теперь, я понимал, что, то, что я произвел сейчас, не совсем конспектразмышление, а скорее своеобразный, чуть ли не дословный перевод мною Владимира Шмакова на иной текст. Иначе говоря, то же самое, но намеренно другими словами. Допечатав, я почувствовал, что устал, и я оставил пишущую машинку, надежно спрятав все бумаги.
'По-моему, неплохой прием для осознанного запоминания и ориентировки в изучаемом', — подумал я и тут же добавил вслух:
— Все, на сегодня хватит.
— Ива-ан! — отчаянно выкрикнул я.
Оказалось, что я стоял в небольшой квадратной комнате. В ней было все, абсолютно все черного цвета. Даже штора, за которой я предполагал окно, тоже была из черного бархата. Этот бархат, и стены вокруг, и потолок, и пол, — все имело какую-то пространственную, космическую глубину для взгляда, и вместе с тем я ощущал, именно ощущал, а не созерцал, что стены, и пол, и потолок, и штора все же являлись таковыми.
Невероятно, но я будто бы парил в безграничном пространстве квадратной комнаты, хотя и чувствовал опору под ногами, и мог прикоснуться к стенам. Только штору отодвигать я не решался.
В комнате царил неведомо откуда непонятный свет. Словно светилось само пространство и мне было почему-то необъяснимо страшно, жутко находиться здесь одному. Это был страх предчувствия.
Вдруг стена, что находилась напротив черной бархатной шторы, вспыхнула гаммой самых ослепительных красок!
Я отпрянул в сторону и стал протирать свои будто воспламененные, светящиеся во тьме глаза.
Наконец, мои глаза как бы потускнели, но точно фиолетовые угольки еще догорали в них. Я снова мог открыть глаза и видеть. Я обернулся и оторопел!
Боже мой! То, что я увидел, то, что теперь мог отчетливо различать и осознавать умом и сердцем, заставило меня остаться на месте в состоянии удивления и очарованности.
В двух метрах от меня располагался массивный стол, выполненный полностью из серого камня. Его увесистая столешница опиралась на две вертикальные стенки, соединенные посредине перекладиной. Позади этого стола висел массивный занавес кроваво-красного цвета, наполовину отодвинутый в сторону, и тем самым собранный в ровные складки, сам не знаю зачем, но я сосчитал эти складки: их оказалось ровно девять.
В тот самом месте, откуда был отодвинут занавес, я разглядел лестницу, уходящую вниз, в землю.
На фоне этого занавеса стоял в полный рост сильный, мускулистый человек, лет тридцати пяти на вид, в расцвете своих молодых сил. Он не шевелился, но был, я не сомневался, абсолютно живым, настоящим. Я сразу же узнал его! Это был Маг.
Несколько минут я сосредоточенно рассматривал его, видел ли он меня, — не знаю.
Под его ногами, на полу, был разостлан ковер, на котором красовались вытканные желтые гирлянды и лавровые венки. Одежда Мага поражала своим простым совершенством, духовным проникновением!
На Маге была короткая туника, доходившая ему до колен, перехваченная широким кожаным поясом повыше бедер. Эта туника собиралась во множество складок, а цвет ее изумлял глаза своим тонким переливом: она была белая, но слегка розовая, с золотистым оттенком.
Маг очень крепко стоял на ногах. Его правая нога была выдвинута немного вперед. На голове у этого посвященного мужа покоилась золотая змея, заглотнувшая свой хвост. Змея опоясывала лоб, и казалось, что она вот-вот шевельнется!
Над головой Мага висел, будто парил, знак бесконечности в виде горизонтальной восьмерки.
Маг высоко держал поднятой свою правую руку к сияющему небу. В этой руке он держал скульптурный жезл. И я отчетливо мог разглядеть его детально: я видел скипетр, который обвила огромная змея, на которой покоилась исполинская черепаха, а на ней стояли три белых слона, а слоны поддерживали сферу с семиярусной пирамидой, а над пирамидой (в мои глаза вонзался ослепительный источник света, и когда я прищуривался, то мог различать в этом источнике света) золотой треугольник.
На груди у Мага я отчетливо видел равноконечный крест с раздвоенными и закругленными концами. Посередине креста сияла укрепленная на тонкой спирали яркая красная точка, она завораживала.
Я продолжал рассматривать остальные атрибуты величественной объемной картины, так внезапно возникшей передо мной, и мое зрение уловило чашу, стоящую возле Мага на столе. Она была из чеканного, почерневшего от времени, золота. Рядом с чашей лежал меч, клинок которого расширялся к острию и был сделан, как мне показалось, из матовой платины, а ручка его была, насколько я понимал, опять же из золота.
Полный восторга, я подошел поближе к столу. На нем лежал сикл (пантакль) — золотая монета с изображением равноконечного креста, заключенного в круг.
Я приблизил глаза к этой монете и внезапно обнаружил, что я вижу ее обратную сторону, как бы изнаночную! На обратной стороне была изображена царская корона.
Я снова отдалил монету, и опять проявилась ее лицевая сторона — равноконечный крест в круге.
Я отошел на несколько шагов от величественной картины. Я охватывал взглядом всю картину в комнате и пытался понять, откуда же мне все это знакомо?!
И тут меня осенило, будто милость, снисхождение порадовали меня: я сию минуту осознал, что передо мною, — символ Первого Аркана, Тайны, Священной Книги Тота, — Первый
