какие-то националистические силы существовали в России и до февраля 17-го, не значит совершенно ничего. Точно так же, как до поры абсолютно ничего не значило шипение 'советской интеллигенции' на кухнях. Шипение это никуда дальше кухонь же не шло. Государству нужно было понести поражение в войне, чтобы шипение перешло в свистящий рёв, от которого у русских заложило уши.
Современное общественное сознание в РФ упорно не желает принять к сведению следующий факт – не революция послужила причиной поражения России в Первой Мировой Войне (даже не революция Февральская, что уж там говорить об Октябрьской!), а ровно наоборот – поражение в войне имело своим следствием революцию. Сам факт появления горлопана на улице озаначает, что государства больше нет. Упоённо слушающая какого-нибудь Гавриила Попова стотысячная толпа на Манежной площади означает следущее – 'Враг в крепости! Спасайся кто может! АМБА!' Поздно что либо предпринимать, по совести сказать, даже и плакать уже поздно. 'Победитель получает всё!' Но даже и побеждённому нельзя запретить думать, нельзя запретить задать самому себе вопрос: 'Да как же так вышло?'
Только разрушением государства, которое, как правило, является результатом поражения в войне, можно объяснить массовое появление на улицах самого страшного врага – уличного агитатора. И опять же совершенно не важно, что именно лопочет эта сволочь, в том же страшном 91-м, который русские будущих поколений будут вспоминать точно так же, как мы сегодня вспоминаем 17-й, кто только не лез на трибуну и что только с этой трибуны не говорил. Боже мой! Я вот сейчас вспомнил ВСЁ ЭТО, и меня аж передёрнуло. Да как же можно было позволить себе ВСЁ ЭТО слушать? Всю ту невообразимую ахинею? Как же нужно было не уважать себя, чтобы просто стоять там и просто слушать. А ведь мы все стояли. И все слушали.
Первая и главная задача любого государства, не какой-нибудь там сверхдержавы, а вообще любого – недопущение уличной пропаганды. Горлопан на улице – наипервейший и злейший враг любого государственного образования вне всякой зависимости от строя, идеологии или чем там данное государство от всех иных отличается. В этом все государства едины. Не какой- нибудь маньяк или сколь угодно кровожадный уголовный преступник, а преступник политический – вот кто всегда, во все времена карался государством со всей мыслимой и немыслимой жестокостью, ибо преступник политический – это не только враг государства, но это ещё и враг народа, который в этом государстве живёт.
Империя – 13
Главная фигура в Империи – это Царь. Царь является тем стержнем, на котором держится всё. Личность того, кто Царём является, играет роль второстепенную. Неплохо, конечно же, когда Царь не только Царь, не просто символическая фигура на троне, но ещё и 'человек хороший', но по большому счёту это неважно. Важна фигура сама по себе, важен образ. И важен вот почему: само устройство Империи в корне отличается от государств современных, от 'республик'. Республики – это некое объединение атомизированных личностей, приносящих присягу верности государству (не Царю, но Левиафану государства!). Трона нет. Есть 'институт президенства', 'институт премьер-министерства', 'канцлерства', 'дожества', институт 'чёрта лысого', институт чего угодно, каковое 'что угодно' выглядит как выборность правителя из среды тех самых личностей. Если додумать эту мысль до конца и довести до конца же логику современного госустройства, то выглядит она следующим образом – власть в 'демократическом' государстве посредством 'выборов' (что бы под этим ни понималось) передаётся, как эстафетная палочка, от достойного к достойнешему. Кто является этим 'достойным' и чего именно он достоин решает демос, по нашему, по простому – решает толпа. Нужно ли говорить, что толпа не только ничего не решает, но ничего решить и не может. Результатом такого государственного устройства является то, что толпа даже не знает, кто же ею правит в действительности.
Суть же Империи в том, что это союз не 'критически мыслящих личностей', а союз народов. Не человек, не каждый из нас приносит присягу на верность государству, а народ, народ в своей целокупности, приносит присягу не государству, но Царю. Здесь главная, принципиальная разница между республикой или союзом республик и Империей. В Империи Царь выше государства. Выше законов этого государства, выше человеческого суда. Всеми народами, живущими в Империи, молчаливо признаётся божественность Царской власти. Источник царской власти – Бог. Замечу, что народы Империи могут поклоняться самым разным богам, исповедовать самые различные, самые экзотические религии, но Царь – это то, что объединяет их всех. Царь, который правит нами (задумайтесь над смыслом русского слова 'правёж'), Царь, который судит подвластные народы – это суд, который выше суда племенного бога. Народ, апеллирующий к Царю, апеллирует к самому Богу. Сомнение в Царе это сомнение в Боге. На этом, между прочим, строилась и строится антимонархическая пропаганда, в результате которой люди, начинающие сомневаться, как им кажется, всего лишь в личности Царя, совершенно незаметно для себя начинают сомневаться и в Боге.
Если убрать Царя, разом, резко выдернуть его из той пирамиды, которую мы называем Империей, то государство неминуемо рассыпется на отдельные кубики, из которых оно было построено. Сила оборачивается слабостью. Может показаться, что 'демократическая республика' этой слабости лишена, подумаешь, убрали 'президента', ну вот как 'убрали' Кеннеди, ну и что? Демократическому государству это – как слону дробина. Поплакали пару дней и стали дальше жить как ни в чём не бывало. Но эта неуязвимость 'демократии' лишь иллюзия. Стоит лишь подобрать ключик и любая, сколь угодно 'старая' демократия рассыпется не на народы, как то случается с империями, но рассыпется 'республика' на свои составляющие – на людей. Государство исчезнет как дым. И с этим дымом исчезнет и народ, ибо он лишён своего Бога. Бог в 'республике' подменён государством. Здесь опять же возникают интереснейшие мысли на тему 'вековечного рабства' вообще и 'вековечного рабства русских' в частности. Как, по-вашему, кто у нас выходит рабом – человек, поклоняющийся Богу, или человек, поклоняющийся другому человеку? А ведь именно так и выглядит суть того, что мы называем государственным устройством в случае монархии и в случае республики.
Давайте в этом контексте рассмотрим то, что случилось с Россией в несчастливом для неё 1917 году. Дело в том, что к февралю 1917-го сложилось положение (и складывалось оно несколько лет, и складывалось не само по себе, не волею Рока, а волею вполне определённых, конкретных 'критически мыслящих личностей', за которыми стояли не менее определённые и конкретные донельзя государства), когда вся судьба России сосредоточилась в фигуре Царя. В фигуре Николая II. Хотя с тех пор прошла уже почти сотня лет, но складывается впечатление, что в России, от которой с тех пор остался огрызок в виде РФ, до сих пор не понимают следующего: России и населяющим её народам было явлено искушение, как бы смешно ни звучало это слово в наш компьютерный век, век восторжествовшего 'вольтерьянства'.
Не каждый человек даже, не каждый подданный РИ, а каждый народ Империи был поставлен перед выбором. Выбор был чрезвычайно прост – Царь или нецарь. Искушения этого не выдержал никто. Ни один народ. В том числе и народ русский. То, что искушение это многократно усиливалось личностью Николая ни один народ не оправдывает. К Николаю можно прилепить любой ярлык, обозвать его любым словом, уже давно он для нас является всего лишь историческим персонажем и персонажем несчастливым, и именно в силу этой 'несчастливости' его судьба в глазах очень многих отделяется от судьбы России. В действительности же, в той реальности, что существовала в России к 1917 году, картина была следующей: вот здесь, по эту сторону стоял Николай, а по ту сторону стояли ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ. Все, вообще все. Все, без малейшего исключения.
И никто не понял тогда, точно так же, как никто не понимает и сегодня, что Россия стояла по эту сторону черты, там, где стоял Николай. Наплевать, каким он был в действительности, пусть слабым, пусть глупым, недалёким, 'ничтожным', употребите любое слово, Николаю уже давно всё равно, но правда была и есть в том, что по эту сторону стояли Россия и он, а по ту сторону – СОНМИЩЕ всех остальных. И великое множество лиц с той стороны сливалось в одну личину, в отвратительную, ухмыляющуюся козью морду. Если кому-нибудь интересно моё мнение по поводу канонизации Николая II, то я охотно поделюсь им с вами.
Николай безусловно должен быть канонизирован. И отнюдь не потому, что был убит. В конце концов, многие монархи закончили свой жизненный путь насильственной смертью, как то случилось в России с Павлом и Александром II, но никто из монархов не вынес той ноши, которую вынес в последние годы своей жизни Николай. В те годы, когда он ОДИН держал на своих плечах всю невообразимую тяжесть Империи. Никто ему не помог, никто не подставил ему плечо, никто не сказал: 'Позволь, Государь, я пособлю.' Николай должен быть признан святым именно за это, за своё одиночество, за свою верность России.
Империя – 14
В ночь со 2 на 3 марта 1917 года в Российской Империи произошло то, что исчерпывающим образом описывается всего двумя словами – государственный переворот.
Обстоятельства, при которых переворот произошёл, известны нам лишь со слов его непосредственных участников. Люди эти (поимённо известные) по законам не только тогдашней РИ, но и по законам любого государства, что рабовладельческого Древнего Египта, что свободнейшей и демократичнейшей на сегодня сверхдержавы США, являлись тем, что опять же на всех языках народов планеты называется всего двумя словами – государственными преступниками. Свидетельствам же, которые приводят государственные преступники, можно верить лишь в том случае, когда свидетельства эти даются под пыткой. Во всех других случаях цена им – грош в базарный день. А уж в виде 'мемуарном' так и вообще… Поскольку мы ничего, подчёркиваю – ничего! – не знаем о том, что произошло в действительности, то все досужие разговоры о 'предательстве' Николая теряют всякий смысл.
В ночь со 2 на 3 марта 1917 года Россия проиграла войну. Наши сегодняшние праздные рассуждения о том, что, мол, вот-вот, вот ещё немного, ещё чуть-чуть и русский флаг был бы водружён на купол (нет, не Рейхстага, у тогдашней России цели были поскромнее) Софии, опять же основываются на превратном понимании того, что такое война и как она ведётся. Объёмы выплавляемой стали и количество танков это, конечно, очень хорошо, но далеко (и очень далеко!) не всё, что требуется для достижения успеха в таком невообразимо сложном 'мероприятии' как война. Главное (самое-самое главное, главнее быть не может) в войне – это желание того субъекта, который мы называем 'народом' вести войну, в готовности народа умереть или победить. В готовности понести любые жертвы, но выстоять. Заставить народ умирать нельзя. Полагать, что можно написать газетную передовицу и миллионы людей кинутся в военкоматы, чтобы записаться в добровольцы, есть иллюзия и иллюзия очень опасная. Большей иллюзией является разве что интеллигентское убеждение, что войны выигрываются при помощи 'заградотрядов', что бы под этим ни понималось.
На войне безусловно присутствуют лозунги, в которых простыми, доходчивыми словами проговаривается как, кем и для чего ведётся война, люди сами с собою разговаривают при помощи слов и при помощи слов же общаются между собою, смысл политического лозунга именно в этом – выразить в словах 'чаяния народа'. Понятно, что 'чаяния' никакими словами не выговоришь, поэтому любой лозунг в той или степени приблизителен, побеждает тот лозунг, который ближе всего подошёл к тому, 'что ни в сказке сказать, ни пером описать'. Политический лозунг – это некий вербальный компромисс, 'сердечное согласие', за победившим лозунгом стоит народ и побеждает тот политический деятель, который связал свой образ (который обычно к реальной личности имеет отношение самое отдалённое) к лозунгу-победителю. Скажем, воплощение в самую, что ни на есть, реальность, лозунга 'Даёшь Берлин!' очевиднейшим образом демонстрировало пресловутое 'единство партии и народа', совпадение желания народа, который видел цель войны именно в этом – во взятии Берлина, и геополитических целей тогдашнего политического руководства России. Между прочим, по-моему, именно этим объясняется то, что Сталин не захватил гораздо больший кусок Европы, народ просто не понял бы зачем надо воевать, когда уже достигнута цель – Берлин. То-есть бросить-то лозунг можно было, конечно. Что-нибудь вроде 'Даёшь Ла-Манш!' и очень может быть, что армия этот лозунг приняла бы с воодушевлением, но дело в том, что армия – это опять же далеко не весь народ. Армия это то, чем народ воюет, а как каждому известно, меч сам по себе – это просто кусок железа, для того, чтобы он стал Мечом Кладенцом необходимо, чтобы его взял в руки добрый молодец Илюша.
Почему я заговорил про лозунги вы поймёте в дальнейшем. Пока же подвожу я вот к чему – говорить, что Россия к февралю 17-го шла к победе попросту смешно. Рассуждающие подобным образом сводят войну к чему-то такому, что может быть выражено некими цифрами ('Россией было произведено 67 миллионов снарядов. Вот!'). Я даже не буду говорить, что любая цифра есть вещь в высшей степени относительная, речь не об этом. Речь о том, что как только мы начинаем играть в солдатики, танчики и самолётики, как только мы начинаем сравнивать несравнимое в принципе, мы неминуемо уходим в сторону от главного вопроса, вопроса, который только и заслуживает обсуждения. Вопрос звучит так: кто наш враг в ведущейся войне? Ну вот хотя бы в той самой, в Первой Мировой? Мне сейчас скажут: 'Во даёт! Германцы, конечно же. С примкнувшими к ним хорватами.' Между прочим, это святая правда. Немцы были врагами. Но неужели только они?
Вот рассеялся дым сражений, политики, собравшись в Версале, перетёрли за жизнь, европейцы разгребли завалы, провели новые границы, недождавшиеся отревели, вновь расцвели яблони и груши и в этой новой, послевоенной картинке выяснилось, что есть несколько проигравших, которые за всё платят. Деньгами, территориями, 'ресурсами'. Довоенным 'влиянием'. А чего? Всё правильно, всё по понятиям, проиграл – плати. В числе проигравших оказалась и Россия. Но ведь если есть проигравшие, то неминуемо есть и победители. И кто же у нас
