Это болельщики футбольного клуба 'Вест Хэм' бегут на стадион поболеть за родную команду. Опять же ничего нового, тут уж скорее старое, фото это сделано в 1923 году.
Развлекаться хорошо и радоваться тоже неплохо, как победе любимой команды, так и 'победе' государства в проигранной войне, но кроме радующихся в государстве есть еще и думающие. Те, кто делает это не только по зову сердца, но и по должности. Английскими смотрящими и думающими была выстроена такая логическая цепочка – народное хозяйство разрушено, жратвы нет, чтобы что-нибудь купить, надо что-то заложить, а закладывать, кроме рваных сетей, нечего. Ну, разве что еще дырявое корытце кому понадобится. На растопку. Можно еще себя продать, но тут Англия наша скептически себя оглядела и подумала что-то вроде: 'Да кто ж на такое польстится?' Словом, кранты.
Положение было следующим – Англии, кровь из носу, нужно было что-то экспортировать, вывозить, продавать, что – неважно, все равно что. Важно было это 'что-то' сделать и загнать на толкучке под названием 'Международный рынок'. Но для того, чтобы это 'что-то' у англичан купили, это 'что-то' должно было быть хотя бы (ХОТЯ БЫ!) не дороже точно такого же 'чего- то', только произведенного в других местах другими старушками. Только у тех корыта были целыми и сети были новенькими. Самое уязвимое место у самой себя Англия нашла очень быстро – товары, производимые ею, все, все подряд, были неконкурентноспособны. И происходило это по причине их высокой себестоимости, а высокая себестоимость была обусловлена высокой ценой на энергию, а энергия так дорого обходилась старой доброй Англии потому, что очень дорого стоил английский уголь.
Уголь лежал в основе всего. Пошлый уголь.
Уголь это тогдашняя нефть. Хотя нет, не так, тут я хватил через край. Какая уж там нефть… Уголь тогда это нечто гораздо большее, чем нефть сегодня. Я не знаю какой процент от потребляемой сегодня мировой экономикой энергии составляет энергия, получаемая от нефти, но я точно знаю, что процент этот куда ниже 90%. А вот в 1946 году 90% энергии, потреблявшейся миром, составляла энергия, получаемая от сжигания угля. Для тогдашней Англии этот процент был даже выше – 92%.
Для более ясной картины совершим маленькую экскурсию во вчера, в мир, где правит антрацит, делясь властью с углем бурым и углем коксующимся. Возьмем сто лет перед началом Второй Мировой Войны. В середине XIX века Англия добывала более 50 млн. тонн угля. Для сравнения: США – 8 млн. тонн, Германия – 6 и Франция – 5.
На переломе веков, в 1900 году, весь тогдашний мир добывал в год 740 млн. тонн. На дворе был машинный век, и мир рвался в будущее – в 1912-м, в предверии Первой Мировой, на первое место по добыче угля вышли США – 485 млн. тонн, Англия оказалась на втором – 264 млн. тонн, далее Германия – 172 млн. тонн, Франция – 39, Бельгия – 26, Россия – 26 и Япония – 17 млн. тонн. Однако же позицию главного экспортера угля сохраняла Англия – на мировом рынке Англия продавала в год 68 млн. тонн, в то время как все остальные страны вместе взятые – 28 млн. тонн.
Еще перед Второй Мировой экспорт угля был одной из основных статей британского экспорта. Перед. Но не после. После получилось нехорошо. Несмотря на военное положение, продолжавшее существовать в отрасли после 45-го года, выйти на предвоенный (хотя бы!) уровень добычи не удавалось, и не удавалось не только по причине выработанности угольных пластов и не потому, что средняя глубина английских шахт была 1170 футов при средней глубине, скажем, американских в 190 футов. Именно об этом рассказывают сегодня студентам, объясняя, как так вышло, что выработка на одного английского шахтера, составлявшая до войны 1/4 от выработки шахтера американского, после войны упала еще ниже. А еще рассказывают про то, что даже при том, что заработок английского шахтера был вдвое ниже американского, себестоимость одной тонны английского угля была неспоставимо выше.
Дело было не только в истощении угольных пластов и глубине шахт. Дело было совсем в другом. Удивительно не то, что производительность английского шахтера составляла четверть от производительности американца, удивительно как англичанину удавалось выдавать на гора так много уголька, так невообразимо, так неправдоподобно много – ЦЕЛУЮ ЧЕТВЕРТЬ от американского уровня.
Повыше я писал, что Англия по различным причинам упустила время перед войной и не успела модернизировать свое хозяйство, теперь же положение выглядело следующим образом – если оборудование во всех отраслях промышленности было устаревшим и изношенным, то в угледобыче положение было попросту катастрофическим. Я ничуть не преувеличиваю. Судите сами.
В период между войнами только 31.1% производимого в Англии угля добывалось механическим способом, почти 70% вырубалось вручную. Для сравнения механическим способом в Германии добывалось 93.8% угля, в Бельгии – 91.4%, во Франции – 72%. В ПОЛЬСКОЙ СИЛЕЗИИ – 32.1%. И опять главная причина была не в этом, как бы жестоко это ни звучало, но на шахтах, расположенных в Уэльсе, условия были таковы, что рубка угля вручную была экономически более оправдана.
Главная проблема была в самих шахтах.
Из 1870 угольных шахт, имевшихся на территории Британии, только в 16 имелись подземные локомотивы, приводимые в движение сжатым воздухом или аккумуляторами. Из 1870 – в 16! И это при том, что на тогдашних не только американских, но и континентальных шахтах механизация всего процесса добычи и доставки угля на поверхность была стандартом. При существовавшем в Англии положении вещей механизировать шахты было НЕВОЗМОЖНО. В середине ХХ века Англии был выставлен счет. Она должна была заплатить за свое лидерство в предшествующие двести лет, Англия вырвалась вперед в начавшейся в начале XIX века индустриальной гонке и теперь именно ее лидерство в прошлом и грозило самому существованию Англии в настоящем. (Если начать думать в эту сторону, то можно придти к очень интересным не только аллюзиям и параллелям, но и выводам).
Только 26.9% английских шахт были открыты с 1895 года, более же 50% появились на свет до 1875 года. Английские шахты строились тогда, когда никому и в голову не приходило, что процесс можно механизировать, что можно под землей пускать локомотивы, тянущие за собой целые составы вагонеток, что уголь можно будет рубить не кайлом, а комбайнами. Английский 'эффективный собственник' не механизировал процесс добычи угля не по причине глупости или традиционной английской безжалостности, а потому, что он просто не располагал необходимыми для этого средствами. Английская шахта представляла собою запутанный лабиринт с извилистыми ходами. Спрямление шахтных выработок и увеличение их диаметра требовало таких затрат, что проще было построить новую шахту. Дело только в том, что речь шла не об одной шахте, а о двух тысячах.
Англии, если она хотела жить (а она жить хотела), нужно было резко поднять добычу угля и при этом еще и снизить его себестоимость. Без этого первого шага теряла смысл модернизация всего народного хозяйства. Модернизировать же угледобывающую промышленность Англии могло только государство. Государство, которое могло заставить платить за модернизацию все 48 миллионов англичан. Государство, которое думает не о выражаемой в денежных знаках сиюминутной 'выгодности' того или иного своего шага, а о выживаемости нации в целом. 'Партия сказала 'надо!', комсомол ответил – 'есть!'
Именно потому, что Англия решила не сдаваться на милость победителя, ей потребовалась национализация. Для того, чтобы проводить национализацию, ей потребовался Эттли. Эттли же, для того, чтобы развязать себе руки, потребовался социализм.
В январе 1947 года государство взяло в свои руки контроль над угледобывающей промышленностью. Выглядело это следующим образом – государственной собственностью стали не только все шахты Британии, но и все, что имело хоть какое-то отношение к угледобыче и в это 'все' попали 1 миллион акров земли с расположенными там фермами, больницами, электростанциями и населенными пунктами. Государство убрало прослойку 'эффективных менеджеров' между собой и отраслью и полностью переподчинило ее себе. 800 тысяч человек, работавших в тот период в английской угледобывающей промышленности, фактически превратились в госслужащих. Угледобыча была превращена в так называемую public corporation, то- есть 'народную корпорацию' с годовым оборотом в 400 миллионов фунтов стерлигов и начала работать по единому плану, спускавшемся ей из Министерства Топлива и Энергетики.
Это был самый важный, но первый шаг. Первый шаг по 'дороге длиною в десять тысяч ли'. За первым шагом немедленно последовал и второй. Был национализирован транспорт. В том же 1947 году согласно The Transport Act были национализированы железные дороги страны. Была национализирована вся транспортная система Большого Лондона, куда входили 18 каналов, 100 пароходов, 20 тысяч единиц транспорта и 50 тысяч строений, тем или иным образом связанных с транспортом. Согласно Акта четыре существовавших до того железнодорожных компании были объединены в единую госкомпанию под названием British Railways. Точно так же как и в угледобывающей промышленности 635 тысяч работников транспорта стали госслужащими. Государство стало прямым собственником железнодорожных путей, имевших протяженность в 52 тысячи миль, 1 миллиона 252 тысяч товарных, 45 тысяч пассажирских вагонов и 20 тысяч локомотивов.
Были национализированы и поставлены под контроль Министерства воздушных путей сообщения все гражданские аэродромы страны. На свет появилась госкорпорация под всем нам известным названием British Airways.
Были национализированы все телефонные компании, в том числе английские компании, расположенные за рубежом.
Компании, занимавшиеся производством и распределением электроэнергии и до этого были большей частью объединены в так называемую Central Electricity Board, теперь же была создана госкомпания The British Electricity Authority, призванная контролировать и координировать производство электроэнергии в масштабах страны.
Были национализированы более 1000 мелких газовых компаний, в том числе примерно 300 принадлежавших муниципалитетам.
В 1948 году правительство представило в парламент законопроект о национализации 107 сталелитейных заводов. Они были национализированы в 1949 году. Поскольку политическое устройство так называемых 'демократических' государств внешне выглядит как борьба 'политических' партий, являющихся по отношению друг к другу антагонистами и придерживающихся специфической политической риторики, понимаемой 'электоратом' буквально, то было понятно, что когда к исполнительной власти вернутся консерваторы, им нужно будет совершить некий (в значительной мере символический) акт, показавший бы избирателю, что консерваторы 'рвут с проклятым прошлым'. В качестве такой символики и была избрана сталелитейная промышленность, которую (не полностью) денационализировали в 1951 году.
Вообще, если присмотреться к процессу 'английской перестройки' (а было создано совершенно новое общество), то поражает продуманность и логичность процесса. Причем продуманность не только в 'техническом' смысле, но и в смысле 'психологии'. Казалось бы, начать Эттли следовало с коврижек, порадовать уставших англичан, но нет! было сделано ровно наоборот, начали с того, что снизили карточный рацион. Как пообещал Черчилль в 1939 году 'кровь, пот и слезы', так все и шло долгих шесть лет, а потом Эттли сделал пот солонее, а слезки – горше. В 1946 году министр его правительства сэп Стаффорд Криппс, известный как 'mr. Austerity', заявил – 'мы должны производить больше товаров и больше продавать, мы должны строить больше новых фабрик, нужды населения будут удовлетворяться в последнюю очередь.' Когда в том же 1946 году английская пропаганда, стремясь отвлечь население Британии от переживаемых трудностей, всячески раздувала степень страданий голодающих немцев в английской зоне оккупации и призывала к посылке продуктовых посылок в Германию, то сам Эттли заявил – 'я прекрасно понимаю чувства людей, но вы можете помочь не только немцам, но и Британии, если будете поменьше есть.' И только когда была достигнут некий лимит, когда правительство посчитало, что почти перейден болевой порог нации, в ход были пущены социальные меры – была проведена национализация здравоохранения.
В июле 1948 года силу закона обрел National Health Service Act, любая медицинская помощь стала бесплатной, при этом не устанавливалось никаких лимитов (в смысле стоимости медицинских услуг). Бесплатным и доступным для каждого гражданина стало все – от зубных коронок и до самой сложной хирургической операции. Восемьдесят тысяч английских докторов были поставлены перед выбором – остаться частниками или пойти на госслужбу. Государство предлагало немного, но зато это немногое гарантировалось, госврачи переходили от гонораров на зарплату – 300 фунтов стерлингов в год. Доктора бухтели страшно, но против государства не попрешь. Правительство подсластило горькое лекарство, которое врачам пришлось, морщась, принимать – было объявлено, что будут платиться премиальные, находившиеся в прямой зависимости от числа пациентов. Если ты хороший доктор и к тебе очередь из пациентов, получай, Айболит, тринадцатую зарплату.
Восторгу трудящихся не было предела. Бесплатная медицина перекрыла все, все переживаемые трудности 'переходного периода'. Эттли провел в жизнь знаменитую сентенцию лорда Кейнса: 'What we can do we can afford.' То, что Эттли мог сделать, он мог себе позволить. Но это только одна сторона, а была ведь еще и другая, Англия могла себе позволить то, что она могла делать.
У товарища Сталина было, как то всем известно, десять сталинских ударов. Один другого крепче. Но свои удары бывают не только у 'диктаторов, каких не видел свет'. Вот так же и Америка в 1945 году ударила по Англии не десять, а всего лишь три раза. Америка, не говоря худого слова, прекратила поставки по ленд-лизу, Америка, уже приговаривая всякое
