Дети белой богини

Участочек Павновых располагался по само­му краю оврага. Сараюшка норовила туда уполз­ти. Нагнувшись над замком, Герман вниматель­но его осмотрел.

- Следов взлома не наблюдается. Так?

- Да его ногтем можно открыть! - не выдер­жал Павел.

- Что ж вы, воров не опасаетесь?

- Воруют в основном на дачах, - хмуро ска­зал Павел. - А у нас здесь тихо. И Мамоново на­против. Там собаки злые.

-  Открывайте сарай, - сказал Герман Ирине Михайловне.

Та послушно нагнулась над замком. Он же от­метил машинально: Павел прав. Такой замок лег­ко можно открыть. Мало того, что стандартный -для человека, обладающего определенными на­выками, пара пустяков.

- Граждане понятые, попрошу быть внима­тельными, - напомнил Герман.

Ломик стоял на самом виду. Был прислонен к стенке сарая и сразу же бросался в глаза. Указав на него, Герман спросил:

- Это ваше?

- Да вроде был такой, - снова пожала плеча­ми Ирина Михайловна.

- Наш я прошлой зимой потерял, — напомнил ей Павел. - Забыл на рыбалке, я же тебе говорил.

- Значит, прошлой зимой ломик у вас был? — спросил Горанин у Ирины Михайловны.

- Да, - кивнула она.

- Попрошу изъять, — обернулся Герман к опе­ративникам. - Аккуратнее.

Когда ломик вынесли на свет, все увидели на нем следы запекшейся крови. Завьялов, обладал идеальным зрением. Немного пригнувшись, отметил прилипший волос. И содрогнулся. Кашта­новый. Машин. Ему стало нехорошо.

Ирина Михайловна ахнула:   

- Паша! Что это?

- Ма, ну откуда же я знаю? - равнодушно от­кликнулся Павел.

- Это орудие убийства, - сказал Герман. - Ко­нечно, будет экспертиза, но я почти уверен... Прот должаем обыск.

Через несколько минут из сарая вынесли чер­ную куртку из плащевки. На ней также видны были бурые пятна, похожие на засохшую кровь.

- Это ваше? - спросил Герман.

- Да, мы торгуем такими куртками,' - упав­шим голосом сказала Ирина Михайловна.

Павел угрюмо молчал.

- Так и запишем. На куртке видны бурые пят­на. Предположительно, кровь. Вещь так же будет направлена на экспертизу. Ну, я думаю, основа­ний для задержания достаточно?

И тут нервы у Павла сдали. Он побежал. Ска­тился в овраг и рванул в сторону Мамонова.

- Стой! - закричал Герман и выхватил пистолет.

- А-а-а! - разнесся над оврагом отчаянный крик Ирины Михайловны. - Пашенька, не надо! Не надо, Пашенька!

И тот остановился. В овраг уже спускались оперативники и участковый. Герман стоял, наце­лив оружие на Павла. Лицо у него был страшное.

- Герман! - твердо сказал Завьялов. - Опусти пистолет!

- Это же твоя жена! Он убил твою жену!

- Не твою же. Опусти.

Горанин нехотя опустил пистолет. Из оврага, сопровождаемый милицией, вылезал перепачкан­ный грязью Павел.

- Попытка совершить побег также будет от­мечена в протоколе, — сквозь зубы процедил Го­ранин.

- Что, свел со мной счеты?! Да?! Свел?! -зак­ричал Павел. - Сволочь!

Пистолет в руке Германа дрогнул. Но он сдер­жался. Так же сквозь зубы процедил:

- Щенок. Надо было тебя пристрелить. При попытке побега. - И нехотя засунул оружие во внутренний карман черной кожаной куртки.

Когда Павла сажали в милицейский «уазик», тот, обращаясь только к матери и ни к кому боль­ше, несколько раз повторил:

- Я не убивал. Неужели непонятно? Я не уби­вал...

...В прокуратуру Завьялов ехал снова в маши­не Германа. Тот постепенно успокаивался, обре­тал свой нормальный вид. Но забыть, какое лицо было у него, когда он поднял пистолет, Александр уже не сможет никогда.

- Что молчишь, Зява? - наконец заговорил Горанин. - Ну вот, все и кончилось.

- Ничего еще не кончилось, - покачал голо­вой Завьялов.

- А ломик? Или ты не веришь, что именно им убили Машу? Ну так экспертиза...

- Верю. Им.

- Так в чем дело?

- Сам не знаю.

- В прокуратуре нас Федор дожидается. Сей­час проведем процедуру опознания и начнем допрос.

Возразить было нечего. Когда приехали в про­куратуру, Павла одели в ту самую черную курт­ку. Она пришлась впору. И тут Завьялов засомне­вался: действительно ли не виноват Павнов? Ломик могли и подбросить. Но куртка! Его ведь размер!

Сторож, которому предъявили для опознания трех мужчин примерно одинакового роста и те­лосложения, без малейших колебаний указал на Павла:

- Вот он. Он пробегал под окнами. Точно.

- Вы врете, - сказал Павел.

- Задержанный, попрошу без комментариев -оборвал его Герман. - Понятые, подпишите про­токол опознания.

Отозвав Горанина в сторонку, Завьялов ска­зал:

- Ты не имел права надевать на него эту куртку. На ней кровь. Разумеется, любой в этом слу­чае укажет на испачканную куртку, не обращая внимания на то, кто в нее одет.

- Не учи меня, - хмуро сказал Герман. - При Допросе будешь присутствовать?

- А разве мне можно?

- Хочешь сказать, что я нарушаю закон?

- Слишком уж часто, Герман. Есть такая по­говорка: закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло. Так вот, ты, по-моему, в это самое дышло просто-таки впрягся. А закон за тобой, как телега тащится. Только чтобы тебе было удобно.

- А если он признается в убийстве? - усмех­нулся Герман. - Я ведь понял, ты был у него вчера. Предупредить хотел, да? И это, по-твоему, по закону?

- Да, я у него вчера был. И меня вот что сму­щает: Павел узнал, что находится под подозре­нием, но от улик не избавился. Почему?

- Может, просто не успел?

- Это вряд ли. Времени у него было достаточ­но. На допросе присутствовать не буду, но могу я сказать ему два слова?

Герман нахмурился:

- Вообще-то, это не по закону. Только в моем присутствии.

- Эк ты, вспомнил! Теперь не по закону! Лад­но, валяй.

Они подошли к Павлу. Тот наконец осознал, что события сегодняшнего дня — не сон. Жесто­кая реальность. И словно оцепенел.

- Павел, ты ничего не хочешь мне сказать? - спросил Завьялов.

- Я вчера вам все сказал.

- А как объяснить находки?

- Я могу объяснить. Но мне все равно никто не поверит.

- А ты попробуй, - зло усмехнулся Горанин.

- Я никого не убивал.

- Так все говорят. Ты не оригинален.

- И вы тоже. Не оригинальны. Воспользовались служебным положением, чтобы в тюрьму меня упрятать.

- Много ты о себе воображаешь, парень. Советую по-дружески: чистосердечное признание облегчит участь. А то я тебе такой срок орга­низую, что ты из зоны выйдешь только к пен­сии. Если выйдешь. Там не любят таких упря­мых.

- Ладно, Герман, хватит, - вздохнул Завьялов, поняв, что разговора по душам не получится. - Проводи меня.

- Задержанного - в мой кабинет, - сказал Го­ранин охране и вслед за Александром направил­ся к выходу.

Возникла неловкая пауза.

- Куда сейчас? - спросил наконец Герман.

- Домой. Куда же еще.

- Тебе надо отдохнуть, Саша, - мягко сказал Горанин. - Займись похоронами. Я затянул немно­го с выдачей тела, ты уж извини. Но теперь все. Машиной матери я еще вчера позвонил. Утром они забрали Машу. И вот еще что, на следующей неделе поезжай-ка ты к Валюше. Займись учебой. Скоро филиал откроют. Жизнь продолжается. А? Разве не так?

- Да. Похоже, что так. Ну, давай.

Кивнув на прощание Герману, Завьялов напра­вился к автобусной остановке. На душе кошки скребли. Вроде бы все так, и все не так. Горанин молодец! И город ему поверит. А он, Александр, поверит ли?

...В доме у тестя с тещей собралась целая тол­па. Завтра приедут еще родственники, утром по всей области разослали телеграммы.

- У нас радость... - всхлипнула теща. - Нако­нец-то разрешили Машеньку похоронить.

Радость! Едва сдержался, чтобы не нагрубить.

В большой комнате стоял гроб с Машиным телом, но подойти к нему близко Александр так и не смог. Глянул с порога на застывшее лицо жены и словно издалека услышал:

- Завтра похороны...