Песня была грустной, но очень красивой, она чувствовала себя и очень счастливой, и безумно несчастной одновременно. Было больно и сладко, сердце ее словно находилось на острие ножа, в голове шумело. Повисла тишина, означающая конец, но девушка так и сидела с закрытыми глазами на его кровати. Алина уже не в состоянии была следить за выражением лица, поэтому просто отвернулась к стене и обняла руками колени. Джош оглянулся и кивнул ребятам.
— Спасибо вам огромное.
— Ну, я пошел. — тут же сказал Бен, — я еще зайду попрощаться. Завтра. — уточнил он и протянул руки барабанщику.
Ребята обнялись, и тромбонист вышел за дверь, Рамиру возился с проводами на столе. Джош посмотрел на часы и преувеличенно веселым голосом спросил:
— Ну чего, Алин, давай по-быстренькому?
Девушку словно кипятком ошпарили, она подняла голову и даже не нашлась, что ответить. Рамиру тем временем собрался, в одной руке у него был компьютер, а другой он многозначительно постучал музыканту по голове.
— Ладно, я пошутил.
— Я пошел. Спокойной ночи.
Алина слабо помахала рукой, девушке все никак было не выдавить из себя ни слова. Внизу кто-то хлопнул дверью бара, и до них донеслась музыка. Джош закрепил дверь, чтобы не было так душно и сел рядом с ней на кровать. Алина, наконец, заметила, что он переоделся, сейчас на нем было одета футболка и джинсы. Взгляд девушки упал на оголенные руки. На левой от запястья до локтя руку покрывали странные шрамы. Она пересела на пол и молча погладила их ладонью. И тут поняла, что они означали.
— Девушка?
— Откуда ты знаешь? — ошеломленно дернулся он.
— Я не знаю. Я просто чувствую.
— Старые глупости. Молодой был и тупой.
— Скучаешь по ней?
— Абсолютно нет.
Она кивнула, усмехнувшись, другого ответа она и не ждала.
— И именно поэтому разодрал руку. Мазохист, да?
Джош отвернулся.
— Знаешь, — произнес он после непродолжительного молчания. — Ты как Доменик. Ты дала мне надежду.
— Это ее имя? Доменик? Красиво… — Алине больно укололо разочарование, но она ничем его не выказала. Она подумала одновременно о глубине чувств и о детскости их выражений. А потом о том, что было б, если это имя принадлежало ей.
— Красиво, но Доменик, увы, я никогда не видел вживую. А все, что было связано с той, поверь мне, не столь уж красиво.
— Верю. — Алина улыбнулась, но улыбка вышла невеселой, как и все в этот вечер. — Как ни странно, так чаще всего и бывает.
Он долго-долго смотрел на нее.
— У тебя ведь много боли было в прошлом. Больше, чем у меня.
— А что ты еще думаешь?
— Почему ты такая?
— Какая?
— Умная.
— Я?! Да я вообще блондинка.
— Не говори так. Ты. Ты особенная.
У Алины какая-то железная рука сжала горло.
— Ты, и в самом деле, как она. Тебе не нужно ничего объяснять. ты и так все понимаешь. Почти без слов.
— Если не твоя девушка, то… — она пытливо посмотрела снизу вверх, — Кто она, Доменик?
— Это героиня моего романа.
Алина внутренне застонала. «Он еще и пишет. Я же ничего еще о нем не знаю. Не уезжай, пожалуйста. Останься.» — молча молила она его, но так и не смогла сказать вслух.
— А ведь мы похожи. — усмехнулась девушка вместо этого и поджала под себя ноги.
— Мне тоже так кажется, но ведь я совсем ничего о тебе не знаю. Совсем ничего.
— Спрашивай.
— Все что угодно?
— Все. — губы сами собой разъехались в улыбке, и на этот раз улыбка вышла теплой, как солнечный лучик.
— Я столько хочу о тебе узнать. Долго получится.
— У нас вся ночь впереди. — пожала плечами девушка.
— Тогда сегодня мы всю ночь будем разговаривать. И… — он встал, и Алина внутренне напряглась, ожидая очередной пошлой шутки, но вместо этого он подошел к столу и жестом фокусника вынул бутылку красного сухого, — и пить вино.
— Мне, кажется, я бы слушал тебя часами, но я не знаю что спрашивать? Расскажи мне историю. — вдруг попросил он.
Алина не удивилась, но и не задумалась. У нее над ухом как вживую прозвучали мамины слова, — хочешь, сказку расскажу? Про танк! В глазах защипало, но она зажмурилась и усмехнулась, повторив:
— Про танк.
— Давай. — он протянул ей стакан, — пересесть не хочешь?
— Я на полу люблю. — она сделала глоток и почти не почувствовала вкуса. — мне ее мама рассказала. Моя команда тогда участвовала в соревнованиях по стритболу, первый раз для меня, я была жутко горда и взволнована. Знаешь я ведь первый раз мячик в руки взяла, когда мне уже семнадцать лет было. Я ведь и по росту подходила и по физподготовке, и родители спортом занимались. А мама так вообще профессиональной баскетболисткой была, и папа играл периодически, а ребенок почему-то всем, чем можно только было, занимался, но не баскетболом. Я об этом потом всю жизнь жалела, и каратэ и гимнастика, и акробатика, и плаванье, и теннис, в ообщем, прямо весь набор. А вот чем я по-настоящему хотела б заниматься, так это этим. Но только на первом курсе университета до меня дошло, что оранжевый мяч — это навсегда.
— Да ладно, ты же классно играешь.
— Классно, это тебе не профессионально. А в тот год я вообще с ума сошла, мне так хотелось научиться, что я в шесть утра вставала и бегом бежала на площадку, чтобы бросок поставить. Помню, у меня еще ухо болело, но меня это только больше раззадоривало. Руки днем отнимались, но радости было просто море. И вот на следующий год уже я, как самый великий активист, но при этом, наверное, самый худший игрок в команде, подрядила своих девок участвовать в соревнованиях. Их тогда каждый год проводили на Дворцовой площади. Ты там был кстати.
Он кивнул, не желая перебивать, Алина оценила это и продолжила. Сложно было рассказывать по- английски, и временами ей приходилось на несколько мгновений умолкать, подбирая нужное слово, но Джош был идеальным слушателем.
— Ну вот, я счастливая, всю неделю бегала, подбирала название команды, регистрировала там и все такое, и наконец, вывесили сетку игр. Зато, когда я ее увидела, то честно говоря, вообще, раздумала продолжать свои занятия баскетболом. Мы во второй день попадали прямиком на Волну. Это, для справки, была команда города, то есть национальный уровень.
Джош присвистнул:
— Так это же стритбол. Уличные соревнования? Откуда там национальный уровень?!
— А вот. Дуракам закон не писан. Я приехала домой, игры были только на следующий день, а меня маму тогда только из больницы домой отпустили. На выходные. Она похудела ужасно, на лице одни глаза остались. Слабая стала, а характер ничуть не изменился. Мне иногда, хочется верить, что в этом я на нее
