— А каких наставников вы, молодой человек, имеете в виду? Университетских? Всего лишь? — хозяин «Акватиса» тут же отвернулся от Климия и обратился к Таллури: — Ты проводишь с дельфинами по полусуток, катаешься на них, играешь, общаешься и до сих пор не поняла, каким великим запасом знаний они владеют? Дельфины — лучшие наставники. Кто сказал тебе, что у них можно спрашивать лишь то, что рекомендовали в Университете?
— А если я спрошу недолжное? Ведь преждевременное знание может обернуться во зло.
— Может! Чаще всего так и бывает. Но с дельфинами ты в безопасности. Потому что, — он со значением поднял палец, — они прекрасно знают, что кому когда передать! Это ясно или нет?
— Ясно.
— А уж такие вещи, как «Иные существа» и «Ушедший мир», кому же, как не дельфинам, знать лучше всех? Они древнее нас, людей, и помнят все это! Просто спрашивай — они помнят! Это понятно или нет?!
— Климий, — она обернулась к ведущему, — я остаюсь! Я знаю, как учат дельфины: это будет здорово — намного быстрее, чем у людей, а понимать и запоминать легче. Они передают сразу блоками образов! Это так здорово!
И Климий улетел один. Видно, ему пришлось неприятно объясняться перед наставниками из Университета, потому что, когда он второй раз вернулся за ведомой в «Акватис», вид у него был более чем решительный. Господин Куэн-Ворк посмотрел на него издали и, радушно помахав рукой, быстро удалился.
— Лим, я понимаю твою досаду — послушание, дисциплина и все такое, — заметила Таллури, когда ведущий никак не отреагировал на ее бурные восторги по поводу такого длинного (уже осень наступила) курса в «Акватисе», — но я же прошла все, что намечалось. Разве нет? Разве результат не важен?
Климий вздохнул и промолчал. И она замолчала и, отвернувшись, стала смотреть в окно.
Через некоторое время Климий наконец разлепил губы:
— Мне не хватало тебя.
Таллури удивленно уставилась на ведущего, и тот спешно добавил:
— Там, на раскопках, тебя не хватало. Ты могла бы нам здорово помочь! Мы провозились чуть ли не на месяц дольше. Хорошо еще, что Рамичи с Нэфетисом работали в паре. У них многое получается лучше, когда они в паре работают, — и он вздохнул еще раз. — Ну расскажи, чем ты занималась?
— А тебе интересно? — с напускным подозрением спросила Таллури и выждала, пока он не начал упрашивать.
Она, разумеется, не стала рассказывать ведущему о том необычном внимании, что уделял ей господин Куэн-Ворк поначалу (хвала Единому, он оказался совершенно не обидчив и не мстителен, столкнувшись с ее решительным отказом, и обучение продолжал, будто ничего не случилось). Не рассказала и о том, как заревновали было ее к наставнику Куэн-Ворку две девушки-ученицы, те самые, которых Таллури увидела в «Акватисе» первыми. И опять же, все решилось благополучно, и они даже подружились.
И уж, конечно, не стала рассказывать, что малыш Паккучи, один из множества тут и там мелькавших в «Акватисе» и плескавшихся с утра до ночи в его бесчисленных бассейнах и водоемах, оказался внебрачным ребенком господина Куэн-Ворка и одной из его учениц. Зачем рассказывать об этом? Для Климия этот факт — нарушение всех и всяческих норм и законов, для жителей «Акватиса» — воплощенная радость бытия. Таллури же предпочла остаться отстраненной: не иметь никакого, ни внутреннего, ни внешнего, отношения к таким (всё же смущающим ее) фактам.
Зато с восторгом поведала Климию, как она общалась с Океаном и его жителями, как господин Куэн-Ворк в какой-то момент перестал успевать записывать то, что она «передавала» ему из «океанических запасов», и велел Мирхе помогать. И Мирха, блестя глазами и хохоча от счастья, по целым дням не выпускала из рук пера, писала и зарисовывала все, что «транслировали» через Таллури дельфины. Еще рассказала о том, как хорошо теперь плавает и может задерживать дыхание не меньше чем на четверть часа благодаря особым медитациям и дыхательным упражнениям, придуманным господином Куэн-Ворком, а пуще того — благодаря покровительственному присутствию дельфинов, в биополе которых любой мог стать водным существом.
И о том, как однажды в ночь полнолуния ее позвали на великий праздник — рождение в мир человека. Ее пригласили Лерлея с супругом, и Таллури сочла за честь участвовать. Между прочим, Таллури узнала в Лерлее ту девушку-птицу, что некогда нарисовала Эннея, когда они с Рамичи гостили у нее в поместье.
«Какая интересная и, кажется, счастливая у нее судьба, — подумала Таллури, — Университет, успешная учеба. Ведь Лерлея дошла, похоже, до четвертой ступени вместе с Эннеей. Эннея теперь все время в храме, мы почти совсем не встречаемся, не за горами ее посвящение в жрицы, а Лерлея предпочла супружество и материнство. С какой любовью они с супругом смотрят друг на друга!»
Горели свечи, и берег был весь усыпан цветами, девушки играли на флейтах и пели, и Лерлея подпевала им тихо. Дельфины не оставляли будущую мать в воде ни на секунду. Малышка Лерлеи появилась на свет, когда солнечные лучи разлили по небосводу первые молочно-розовые краски, проснулись чайки, и ожил весь мир, будто тоже только что родился. И кажется, ничего красивее и значительнее Таллури в своей жизни не видела. Потом все ушли с берега, а новорожденная с родителями еще долго жили на берегу, и им помогал весь «Акватис».
Таллури рассказала бы еще о чем-нибудь (об Океане, дельфинах, звездах), но уже завиднелись на горизонте белоснежные башни, купола и стены Города. Климий стал готовиться к посадке.
Таллури еще долго вспоминала, как жаль было покидать морскую резиденцию, а особенно — друзей-дельфинов. Она долго прощалась с ними перед отъездом.
«Она грустит!»
«Очень-очень. Человеку грустно!»
«И нам. И нам. И нам».
«Коснись меня!»
«И меня! И меня! Ей грустно!»
«Ррасказал — проводить. Ррасказал — утешить!»
«Рра знает: мы сами хотим — утешить, дать силы, радовать!»
«Радовать! Радовать!»
Затрещали разом:
«Покатаем! Держись!» — толкали носами, поворачивались боком, наперебой подставляли верхние плавники. Обещали напоследок: «В медитации — вместе!», «Не грусти — придем! Придем!»
…А в Университете ждали Рамичи и Нэфетис, Тэрч и Эннея. И даже Климий, сбросив наконец маску строгого воспитателя, смотрел на Таллури сердечно. И было здорово вернуться к ним.
А еще — к прогулкам в лесу, к песням у озера и играм в гимнасии, к вечерам в тихой библиотеке. И самое прекрасное — к беседам, когда общались взахлеб и не могли наобщаться, засиживались за полночь, не хотели и не могли разойтись, и даже когда давно клонило в сон, беседа все текла живым неиссякаемым ручьем.
Чаще всего собирались впятером — Рамичи и Нэфетис, Тэрчтитлон, Климий и Таллури — на внешней галерее у девушек. Первым, зевая и виновато улыбаясь, уходил Тэрч. За ним, с сожалением выпустив ладонь Рамичи из своей руки, медленно удалялся Нэфетис, и Рамичи шла его провожать («Немного, буквально до ближайших деревьев», — ритуально соглашался Нэф, светясь счастьем). Затем он приводил ее (тоже провожая) обратно. Потом Рамичи опять шла с ним… («Немного, до ближайших деревьев…»).
Они так и ходили туда и обратно и ужасно мешали разговаривать. Поэтому Климий, отследив, когда его брат в очередной раз возвратит суженую «на место», брал ситуацию под контроль и силой уводил его прочь. Какое-то время из парка еще доносились их голоса и смех, и в наступившей тишине подруги засыпали, очень часто — под рассветный хор начинавших просыпаться птиц.
Впрочем, птицы пели все тише и реже: давно кончилось лето, и уже близились холодные дни поздней осени с непогодой, дождями и ветрами.
Таллури проходила последние предметы, оставшиеся до окончания столь важной третьей ступени. Ее хвалили, а еще — всё чаще приглашали для участия в работе поисковой группы «Ушедший мир» и в переводах древних свитков.
И всё это было замечательно…
Да нет же, правда замечательно. На самом деле!
Ну, что поделать, если любимая подруга отдалилась (ведь у Рамичи скоро изменится жизнь: она покинет стены Университета, став женой Нэфетиса). Что поделать, если Климий держится все отстраненнее и холоднее (вероятно, он наконец пришел к решению стать жрецом). Что поделать, если наставник, он же — приемный отец, вдруг «сообщил» ей:
«У нас с тобой осталась всего одна, последняя, встреча».
Но почему? Почему?!
«Моя инициация близка — я ухожу. Я — жрец Ухода, — и не хотел больше ничего объяснять, добавил: — Но еще один раз придешь. Когда захочешь, в любое время».
Она пыталась «сообщить» ему, что она не готова, не согласна, что есть же древний закон, согласно которому опекун не может оставить «лунное дитя» вот так, без согласия последнего! Тогда он «ответил»:
«Ты уже не дитя и должна понять: если за законом стоят люди, то за моим решением — Единый Бог».
Сначала Таллури хотела навестить Энгиуса как можно скорее. Но, остыв, решила повременить с этой последней встречей. Как можно дольше повременить. Ведь он пока не торопил. И она с головой ушла в работу и учебу.
На исходе весны Климий сообщил, что пора готовиться к обряду завершения третьей ступени.
— А что для этого нужно?
— Самое главное, — ответил ведущий строго, — это твой выбор на ближайший год: что ты решила — готовиться к жреческому служению или научной работе?
Таллури задумалась ненадолго. Собственно, ей и задумываться — то было незачем. За последние полгода она ни разу не вспомнила о жреческом служении, зато с упоением участвовала в работе различных поисковых групп и переводила с древних языков — уже с нескольких, легко и быстро.
Помедлила с ответом лишь для того, чтобы Климий видел всю серьезность ее ответа:
— Я хочу работать, Лим. И еще учиться. Путь жрицы? Ну какая из меня жрица?
Он вздохнул и отвернулся. Ей, правда, показалось, что он скрывает удовлетворение.
— В любом случае во время обряда ты должна быть готова дать четкий ответ Главному жрецу, когда тебя об этом спросят.
— И тебя спрашивали?
— Юношей спрашивают после четвертой ступени. Так что и меня очень скоро спросят.
— Ты уже знаешь, что ответить? — со своей обычной прямотой спросила она.
Климий ответил невразумительно, и Таллури решила переменить тему:
— А в какой момент прозвучит этот вопрос?
— Никто не знает. Это решает Главный жрец по ходу ритуала. Известны и постоянны три момента: его вопрос и твой ответ о намерениях на ближайший год, завершение моей роли
