– В том-то и дело, что не моего!
– Не твоего?!
– Понимаешь, мне все время чудилось, что кто-то диктует слова и фразы.
– Ясно. Муза.
– Не смейся. Мне все время казалось, что кто-то чужой стоит за спиной и управляет моими мыслями, роется в них.
Анга взяла его за руку.
– Пойдем в медотсек. Я сделала тогда глупость, что пошла у тебя на поводу.
– Наши медики тут ни при чем, – покачал головой Леон. – А пять минут назад со мной случилось нечто еще более удивительное. Я почувствовал себя одним из них.
– Из кого – из них?
– Если бы я знал.
– Давай по порядку, – попросила Анга.
– Я был у себя, в ядерном. Проверил приборы, а потом прикорнул прямо в кресле.
– Был там еще кто-нибудь, кроме тебя?
– Никого. Как и тогда, в первый раз. Дремлю и вдруг чувствую, кто-то опять копошится у меня в голове. Словно ищет что-то, спрашивает, а я не знаю, что отвечать. И тут мне начинает казаться, что я могу ощущать электромагнитные поля.
– Сон, – сказала Анга. – Тебе приснился наш разговор на астероиде.
– Нет, не сон, – снова покачал головой Леон. – Ты же знаешь, силовые поля в нашем отсеке рельефны, как больше нигде на «Валентине». Специфика работы, И вот я увидел, а лучше сказать – ощутил эти поля в натуре. Все эти изогнутые плоскости, перекрученные спирали силовых линий, векторную пляску напряженностей.
– Галлюцинации.
– Нет! – крикнул Леон. – Потом, когда наваждение прошло и я снова стал человеком, я тщательно замерил силовые поля отсека во многих точках и, когда соединил их линиями и плоскостями, получил в точности ту же картину, которую видел наяву.
– Да-а-а, – протянула Анга.
– Но это не все. Ощутив рельеф силовых полей, я вдруг почувствовал, что уменьшаюсь в размерах, и… полетел. Да, я летал по отсеку, клянусь тебе. Ты веришь?..
– Дальше.
– Я летал как пушинка. Но не по воле воздушных течений: мне удавалось управлять своим движением с помощью перепадов силового поля. И я осознал, что я не одинок, что у меня тысячи, миллионы сородичей. Я чувствовал себя подвижным и необычайно сильным, хотя меня угнетала тяжесть и я мечтал, чтобы она исчезла, уступив место невесомости. На все, что было таким привычным, я смотрел как бы чужими глазами. И когда увидел «Валентину» на обзорном экране, она показалась мне чудовищно огромной и неуклюжей.
– Ясно, огромной, – кивнула Анга. – Ведь ты уменьшился в размерах. Только не волнуйся, все объяснится. Это все?
– Нет, не все! Чужой голос расспрашивал меня о Земле. А что я мог сказать о планете, на которой ни разу не был? И тут мне показалось, что в отсек вошел пророк с картины, и я его воспринял как представителя чужой цивилизации. Понимаешь, меня все удивляло в нем, начиная от одежды и кончая бородой, которая почему-то представилась мне мхом, растущим на камнях неведомой планеты… Нет, ты меня не поймешь, не поверишь! – в отчаянии перебил себя Леон и спрятал лицо в ладони.
– Постараюсь понять, – произнесла Анга. – Только рассказывай, пожалуйста, все, не упуская никакой мелочи.
– Спрашивай.
– Вот ты говоришь, что почувствовал себя другим существом. А как ты… то есть как оно выглядело, это существо?
Леон мучительно потер лоб.
– Меня самого это интересовало, но я не мог сам на себя посмотреть. И вообще-то не понимаю, что служило мне органом зрения, но видел я неплохо, хотя совсем по-другому.
– Не можешь себя – опиши других, себе подобных.
– Они мелькали передо мной быстро, и каждый – в сгустке силового поля, в сплетении разноцветных линий напряженности. Да и слишком я был взволнован, чтобы разглядеть детали. Помню только какие-то мохнатые щупальца, которые то втягивались, то вытягивались… Переливающееся световое пятно на поверхности… на поверхности панциря.
– Панцирь? – воскликнула Анга и потянулась к сумочке, с которой не расставалась.
– Зря стараешься, – странно улыбнулся Леон. – Я отлично помню твою находку. Нет, панцирь на каждом существе не был полупрозрачным. Он был, наоборот, массивным, плотным.
– Плотным… – разочарованно повторила Анга. – Ну, а что ты делал с этими существами?
– Я находился среди них только несколько коротких мгновений, а потом все исчезло. И чужая воля снова стала выискивать у меня в памяти все, что я знаю о Земле, и я припомнил сферофильм о геологах…
Не договорив фразы, Леон побледнел, как тогда, на астероиде, и начал заваливаться набок. Он потерял сознание.
Растерянная Анга включила экстренную биосвязь и вызвала манипулятор, который увез Леона в медотсек.
14
Подготовка к дальнему космическому полету, это знал каждый эл, даже только что вылупившийся из кокона, дело сложное и долгое.
Общие указания по подготовке делал коллективный мозг, к которому время от времени подключались элы. Он снова и снова придирчиво рассматривал картины, родившиеся в мозгу пришельца, которые удалось уловить Ган-гару.
– Я сегодня провел последний сеанс биосвязи с пришельцем, – сказал однажды коллективному мозгу Гангар.
– Корабль пришельцев сумел набрать приличную скорость, хотя он и не пользуется перепадами силовых полей…Они слишком удалились. Для связи я послал самый мощный импульс, который только возможен.
– А он не убьет пришельца? – поинтересовался общий мозг.
– Теперь это не имеет значения, – просигналил Гангар. – Пришелец нам больше не понадобится.
…На экране появилась картина планеты с птичьего полета. Зеленая кипень безбрежного лесного массива то приближалась, показываемая крупным планом, то снова отдалялась так, что сверху еле можно было разобрать вздутые голубые вены рек, пересекающих тайгу.
– Вероятно, снято с борта летательного аппарата, – прокомментировал Гангар для остальных. – Но аппарат плохой, никуда не годится. Видите, как он кувыркается. Словно эл, который впервые окунулся в силовое поле. Удивительная планета, – продолжал Гангар. – Какая мощная атмосфера – это видно по облакам, какая богатая и разнообразная растительность! Она во много раз краше той, которая была когда-то на Тусклой планете.
Гангар включает увеличение.
Перед коллективным мозгом через весь экран тянется кряжистый ствол векового кедрача, увенчанный пышной кроной. Неужели весь этот зеленый массив, который проплыл перед элами, состоит из таких невообразимо огромных растений?! Какова же должна быть почва Земли?
«Тайга», – отдается в мозгу каждого эла слово, прочитанное в мыслях Леона и преобразованное в радиосигналы. Видимо, так называют аборигены растительную массу своей планеты.
…Берег огромного потока, чем-то напоминающего ручей на Тусклой планете. Только этот поток в тысячи раз шире и глубже. С одного берега еле виден другой.
Серебристая текучая жидкость знакома элам – это вода. То самое вещество, которое некогда применил Гангарон для своих знаменитых опытов по разрушению горных пород. Но могут ли догадываться об этих свойствах воды примитивные аборигены?
Крутой склон сбегает к воде. Близ прибрежной полосы – несколько одинаковых сооружений. Они просты по виду, стенки их колеблются под порывами ветра.
…Палаточный городок геологов. Брезентовые палатки, отяжелевшие от короткого и бурного ночного дождя. Набухший полог, который хлопает на ветру, словно крыло подбитой птицы.
Рассвет. Первый лучи брызжут из-за горизонта – стрелы выпущены из тетивы.
– У них светило не изумрудное, а алое, – отмечает в своей бездонной памяти коллективный мозг. В полете и по прибытии на Землю все может пригодиться – в таких вещах не бывает мелочей.
Полог одной из палаток внезапно распахивается. Из образовавшегося отверстия показывается один двуногий, за ним другой, третий… Они похожи на пришельцев, которых элы наблюдали на астероиде, но оболочка у них совсем другая. Видимо, они умеют сменять ее.
Радостно гогоча, аборигены собираются на росистой лужайке и начинают делать нелепые движения, размахивая передними и нижними конечностями.
Дешифратор тщетно старается переложить на радиосигналы звуки, которые издают существа.
– Звуки, которыми они обмениваются, лишены всякого смысла, – с презрением говорит Гангар, глянув на табло дешифратора.
– Еще одно доказательство того, что цивилизация на Земле если и есть, то находится в зачаточном состоянии, – делает очередной вывод коллективный мозг.
После короткой, но энергичной зарядки геологи по косогору гурьбой бегут к реке. Вздымая тучи брызг, они с криками бросаются в ледяную воду. Кто-то сильными саженками плывет на середину реки, кто-то плещется у берега, не рискуя вступать в единоборство с сильным течением.
В медотсеке Леона удалось привести в сознание. Не открывая глаз, он промычал от несусветной боли. Два бешено вращающихся сверла ввинчивались в виски.
Вокруг Леона хлопотали озабоченные медики в белых халатах.
– Что с ним? – тихонько спросила Анга у спешащего мимо врача.
Тот развел руками.
– Боюсь, неизвестная болезнь, – нехотя бросил он на ходу. – Анализатор стал в тупик.
– Ритмы… – еле слышно прошептал Леон.
– Что, милый? – наклонилась над ним Анга.
– Ритмичные сигналы… Они сведут меня с ума… – продолжал Леон, не узнавая ее. Он метался на неудобном ложе манипулятора, опутанный трубками с биорастворами.
– О чем это он? Какие ритмичные сигналы? – недоуменно спросил врач.
– Кажется, я догадываюсь, что ему нужно, – сказала Анга.
Порывшись в сумочке, она достала маленький потрепанный томик, бережно обернутый в пластик. Когда-то Леон подарил ей свою самую дорогую книгу, которую они подростками вместе любили читать вслух.
Анга наугад раскрыла книгу и начала читать, стараясь, чтобы голос звучал внятно и отчетливо:
– «Мелколесье осеннего Севера. Уводящая вдаль колея. Запах пьяный увядшего клевера и тоски подколодной змея. Я сорву стебелек подорожника, в белый храм у дороги войду. Отведи ты, господь, от безбожника надвигающуюся беду». – Голос Анги перехватило. Она умолкла, закрыла книгу и сунула ее обратно в сумку.
– Первый раз слышу, чтобы стихами лечили, – заметила молоденькая медсестра, нарушив паузу, воцарившуюся в отсеке.
– Идея давняя. О лечении гармонией говорил еще, кажется, Велимир Хлебников, – ответил врач.
