– Нет, спасибо, – ответила она, желая, пока не испарилось это умиротворение, скорее перейти к главному.
– Я вас слушаю.
Джулиана кивнула и начала с поразительной легкостью, чему сама удивилась:
– Наверняка мои речи покажутся вам странными и, может, не понравятся. Но, прошу вас, выслушайте до конца. Это важно для Энтони и для вашей дочери.
Лицо Стейнера напряглось.
– Не о том ли пойдет речь, из-за чего она так срочно уехала?
Джулиана озадаченно сдвинула брови. В голове шевельнулась догадка.
– Я не вполне уверена. Но, думаю, это взаимосвязано. Видите ли, мы вместе с Энтони учились в Гарварде. Он, я, мой муж, другие ребята, с которыми мы по сей день общаемся. Примерно месяц назад Энтони пригласил нас в гости. Мы не видели его с самого выпуска. Произошедшие в нем перемены повергли нас в ужас… – Она замолчала, вдруг подумав: едва он сообразит, что виной всех бед Энтони я считаю его ненаглядную дочь, то впадет в ярость. И заторопилась, пока этого не произошло.
Стейнер смотрел на нее молча, слегка щуря глаза.
– Мы прекрасно друг друга изучили за годы учебы. Так, как невозможно узнать ни в какую другую пору, ни в одном ином коллективе, потому что были друг у друга как на ладони. Я видела, с каким блеском Энтони, бывало, сдавал экзамены, наблюдала, как он участвовал в соревнованиях по гребле, с каким выражением лица принимал призы. Или играл Кассио, Малькольма! Если бы вы знали, сколько неподдельной ненависти и жажды отомстить горело в его глазах, когда он, например, говорил с Макдуфом! Казалось, перед тобой настоящий сын Дункана, который за спасение Шотландии не пожалеет собственной жизни.
– Энтони любит Шекспира? – недоуменно спросил Стейнер.
В глазах Джулианы вдруг погас вспыхнувший было огонь.
– Когда-то очень любил. – Она вздохнула. – С другой же стороны, я видела его и совсем другим. В минуты небывалой откровенности. Друзья почему-то считали, что я на редкость справедливая и могу дать ценный совет… – Она смущенно потупилась. – Поэтому открывали мне такие тайны, о которых не знал больше никто… У Энтони была огромная душа. Я все удивлялась: зачем человеку с такой светлой головой, прекрасными внешними данными и остальным, благодаря чему можно жить без забот, задумываться столь глубоко о чужих проблемах. О судьбах голодающих детей в Африке; об исследовательских работах в Антарктике; о том, как в восемьдесят девятом году – казалось бы, Энтони был тогда несознательным подростком! – танкер «Эксон Вальдес» отравил побережье Аляски. У него на все хватало и сердца, и времени. А теперь…
– С годами меняется любой нормальный человек, – спокойно сказал Стейнер. – В юности у всякого и энергии больше, и любознательности. С возрастом приходят заботы и обязательства. Раздумывать обо всем на свете становится некогда. И от иных увлечений приходится отказываться – рано или поздно наступает пора, когда надо сосредоточиться на главном деле в жизни. Ну и, естественно, на семье.
Джулиана кивнула.
– Согласна. Но если из-за этого человеку приходится ломать себя, если главным в жизни становится то, от чего в необыкновенно достойном парне погибает все лучшее, это ненормально, страшно. В Энтони будто угас огонь жизни, понимаете?
Стейнер повел бровями, уклоняясь от ответа.
– Я закурю. Не возражаете?
– Нет. – Джулиана сглотнула. – В Гарварде, особенно на последних курсах, я была уверена, что Энтони добьется в жизни чего-то невообразимого.
Стейнер достал из коробки сигару и взял ее в рот.
– Он и так добился. Стал прекрасным агентом по недвижимости, теперь вот занял весьма высокий пост. То ли еще будет!
Джулиана покачала головой.
– Да нет же, я о другом. Мне казалось, он сумеет добиться того, что дано немногим: реализовать свои многочисленные таланты в некоем важном, безгранично интересном для него деле… Получать от этого удовольствие и приносить большую пользу. Кроме того… я думала, он сумеет передать все, что есть в нем самом, кому-то еще. Ученикам, детям…
Стейнер взглянул на нее как-то странно, о чем-то напряженно размышляя. Джулиана поерзала на стуле и пожалела, что не согласилась на чашку кофе – тогда было бы чем занять руки, на что отвлечься.
– Какие его годы, – медленно произнес Стейнер, сделав затяжку и выпустив дым. – Будут у него еще и ученики, и дети.
– Если у него появятся дети теперь… при нынешних обстоятельствах, он ничегошеньки им не передаст! Неужели вы не понимаете? – Джулиана вскинула руки и посмотрела прямо в глаза собеседнику.
– Почему вы так считаете? – настороженно спросил тот.
– Потому что все внутреннее богатство в нем заморожено и оттает лишь в том случае, если обстоятельства эти изменятся! – сказала Джулиана одним духом и не поверила, что ей хватило на это мужества.
Стейнер, как ни удивительно, не ударил по столу кулаком и не раздул ноздри. Продолжал курить и внимательно смотреть на гостью.
– Вы можете расценить мой визит как неслыханную наглость, – пробормотала Джулиана. – Муж какие только не приводил доводы, пытаясь удержать меня дома. А Энтони, разумеется, вовсе не знает, что за бредовая идея пришла в мою дурную голову. Но, поверьте, – она прижала руки к груди, – мне сердце велело: ты должна это сделать. Если не я, то кто отважился бы на такой шаг? Кто додумался бы?
Другой на месте Стейнера немедленно потребовал бы, что конкретно ей надо. Он же то ли обо всем догадался и все понял, то ли не привык торопить события.
– Почему я приехала именно к вам? Потому что вы для него как отец, – спросила и сама ответила на вопрос Джулиана. – Более того, вы спаситель его отца – Энтони никогда об этом не забудет. Поэтому и ни за что не нарушит данную вам клятву…
Стейнер в глубокой задумчивости еле заметно кивнул.
Или мне это только показалось? – промелькнуло в ее голове.
– Но самое главное и самое горькое, – сказала она, набравшись храбрости, – что совсем недавно Энтони повстречал девушку, очень близкую ему по духу.
В глазах Стейнера блеснула злоба отца, готового вступиться за драгоценную дочь перед любым обидчиком.
Джулиана выдержала его взгляд, показывая, что прекрасно понимает его и, несмотря на это, должна сделать все возможное, дабы восторжествовала справедливость. Она вдруг подумала о том, что Стейнер мог понять ее превратно, и поспешила объяснить:
– Только не подумайте, что у них роман. Энтони не способен на подлость. Их близость исключительно духовная, а желание… быть вместе не сильнее, чем чувство долга…
Она на миг представила себе, что должен ощущать, слыша подобные речи, безумно любящий единственную слабую здоровьем дочь отец, и испугалась. Очевидно, в эти минуты Стейнер ненавидел незваную гостью всей душой.
Убить наверняка не убьет, мысленно сказала себе Джулиана. Остальное переживу. Терять в любом случае больше нечего.
– Прошу вас, не говорите Энтони, что я приезжала, – попросила она. – От меня он, если вы решите все оставить как есть, тоже не узнает об этом, даю честное слово. Если ничего ему не скажете, все пойдет, как теперь – в порядочности Энтони можно не сомневаться. – Она помолчала. – Поступайте, как сочтете нужным. Вы старше меня, опытнее, наверняка лучше знаете жизнь. И можете решить, как будет правильнее. Если обидела вас или в чем-то ошибаюсь, пожалуйста, простите… Я приехала из самых лучших побуждений, чтобы всем жилось радостнее.
Она не сказала самого главного. Что Эрнестин и Энтони совсем друг другу не подходят. И что было бы лучше подарить Энтони свободу. Но это было ясно б
Стейнер затушил сигару.
– Говорите, из самых лучших побуждений? – задумчиво переспросил он.
