русских и прочих большевиков. Дай-ка я скажу кое-что…
На этом и кончилась речь Таккинена. Он и сам сознавал — да и Левонен его просил об этом, — что о присоединении Карелии к Финляндии пока говорить не надо: народ не поймет. Будет время — и это присоединение произойдет само собой, без долгих речей.
— Я вот о чем, — Левонен перешел на карельский язык. — Вот бродим мы, карелы, точно бездомные, вокруг своих же домов. А помните, как раньше Иванов день праздновали? Сегодня же Иванов день. Кадриль отплясывали, в гости ходили. Всего у людей полно было. А нынче не звенит кантеле, как раньше звенело, не поет народ о великих деяниях героев «Калевалы», ждет он этих деяний от нас с вами. Давайте помолимся.
Левонен долго молился. Всем хотелось поскорей лечь спать. Единственным, кто не собирался ложиться, был Ярассима. Когда Левонен кончил молиться, старик попросил отправить его сегодня же в путь: ночью легче идти, не жарко.
— Куда ты так торопишься? — Левонен с удивлением взглянул на старика и чуть было не вздохнул.
— Да ведь, — улыбнулся Ярассима, — к Устениэ своей тороплюсь. Ты сказал, что доведу — и домой.
Таккинен поддержал старика:
— Он прав. Ночью идти безопасней.
— Куда вы посылаете его? — встревожился Васселей.
— Есть одно небольшое дело, — уклончиво ответил Таккинен и, отведя в сторону Пааволу, стал перешептываться с ним.
— Харчей в дорогу побольше дайте, — беспокоился Ярассима.
— Дадим, дадим, — успокоил его Левонен.
Ярассима попрощался с Левоненом, Кирилей и Васселеем, хотел подойти к Таккинену, но не стал, увидев, что Таккинен даже Пааволе, уходившему с ним, не пожал на прощание руку.
Отправив Ярассиму и Пааволу в путь, Таккинен созвал пришедших с ним людей и, отведя в лес, качал давать последние инструкции:
— Надеюсь, вы все готовы? Каждый из вас знает, о чем надо говорить в деревнях. Каждый из вас имеет особое задание — о них я говорить не буду. Но помните: осторожность и еще раз осторожность. Нам дорог каждый человек. Дорог так же, как нам дорого и наше общее дело. Вопросы есть? Значит, все ясно. Тогда — спать, а утром — в путь.
С болота веяло ночной сыростью. Назойливо гудели комары. В избушке было тепло и комаров не было, но Васселей все равно не мог заснуть. Он лежал, дожидаясь утра. Там в дороге он отдохнет. Он будет один. Слава богу… Уходили все по двое. С ним должен был идти Паавола. Но Пааволу куда-то послали. Тем лучше. А то пришлось бы искать подходящий момент, чтобы уйти от Пааволы. Надо было бы завести его куда-нибудь в глухую чащу, чтобы он не нашел оттуда дороги… Уже не раз Васселею приходила мысль уйти из этой компании. Сегодня вечером он твердо решил, что сделает это. Как и куда он пойдет — он и сам еще не знал. Рано или поздно он вернется к людям, к своим людям. Заживет мирной, человеческой жизнью. Пойдет ли он сейчас, сразу или потом, немного погодя, — там будет видно. Главное — уйти…
Где-то далеко в лесу слабо хлопнул выстрел. Настолько слабый, что в избушке его услышали лишь Васселей и Левонен, который, оказывается, тоже не спал. Левонен тихо слез с нар, опустился на колени перед иконой, висевшей в углу, и начал молиться. Васселей даже не очень удивился: то, что Левонен молится среди ночи, было делом обычным. А выстрел… Мало ли выстрелов теперь слышишь в лесу!
Васселей задремал. Проснулся он оттого, что кто-то открыл осторожно дверь и вошел в избушку. «Паавола?»
— Что? Ты же ушел в Финляндию? — Васселей сел.
— Не пошел, — лениво ответил Паавола. — Старик пошел один. Я пойду с тобой.
— Подожди-ка, — Васселей подошел к Пааволе. — Что ты сделал со стариком?
— Это не твое дело.
— Один пошел Ярассима, один, — подал голос с нар Левонен. Но Васселей уже не слышал его слов. Отступив шаг назад, он ринулся на Пааволу и изо всех сил двинул его кулаком в челюсть. Паавола отлетел в угол, своим падением разбудив всех.
— Проклятый лахтари! — Васселей хотел снова броситься на Пааволу, но мужики схватили его за руки.
— Что случилось? Что? — испуганно спросил Кириля, проснувшийся позже других.
— Что? — взревел Васселей. — Ярассиму убили. Вот этот лахтари убил. А этот, главный, велел. А вон тот бандит, что вечно богу молится, благословил. Молись, дьявол, за упокой своей души.
— Неужели ты еще пьян? — спокойно спросил Левонен. Нервы у него были железные.
Паавола поднялся с пола. Сплевывая кровь, он пробормотал:
— С этим сумасшедшим я не пойду никуда. Он мне в спину пулю пустит.
— Обязательно! — заверил Васселей. — Только не в спину, а в лоб.
— Ну-ка пустите меня! — приказал Таккинен и, выхватив маузер, пошел на Васселея. Он наверняка пристрелил бы Васселея, не окажись перед ним Суоминена.
Суоминен был самым тихим человеком из людей Таккинена, настолько тихим, что его порой даже не замечали. В караул он уходил всегда вовремя и без напоминаний, все приказы выполнял беспрекословно, во время перехода он безропотно тащил на себе тяжелую ношу. И, наверное, речь, которую он сказал сейчас, загородив дорогу Таккинену, была самой длинной его речью за все эти годы:
— Господин командующий, прежде чем вы выстрелите в Веселея, вам придется стрелять в меня. Тогда у вас сразу будет меньше на два человека, и в Финляндии этой вести не очень обрадуются…
Суоминен говорил ровным голосом, словно речь шла о каких-то обычных вещах. Но его слова подействовали на всех. В избушке стало тихо. Таккинен пытался дрожащими пальцами застегнуть кобуру. Васселей тоже перестал вырываться из рук державших его мужиков, и они отпустили его.
— Ложитесь спать! — приказал Таккинен. — А ты, Паавола, встанешь у дверей. Никого без моего разрешения не выпускать.
Таккинен и Левонен вышли во двор.
Кириля лежал рядом с Васселеем и тихо-тихо, так, что Васселей с трудом разбирал слова, ныл:
— Ярассиму убили… Родственника моего. Хорошего мужика. Он ведь хотел в мире со всеми жить. А я? Что со мной будет? Слушай! Я завтра уйду от них. Уйду и не вернусь больше. А ты как? Тебя они не отпустят?
— Мне все равно.
Таккинен и Левонен советовались, как им быть с Васселеем.
— Что же с ним делать? — Таккинен уже успокоился. — Его слишком хорошо знают в Финляндии…
— Это он спьяну.
— На задание его пускать нельзя.
— Почему? Проспится — и будет человек как человек.
— Не сбежит?
— Он не такой дурак. Большевики тоже его знают. Попади он к ним — сразу конец.
— Пожалуй, ты прав.
Левонен заметил, словно оправдываясь:
— Если бы за него не надо отвечать там, в Финляндии, то, конечно… Выбора-то у нас нет.
— Так и договоримся, — решил Таккинен. — Может, ты пойдешь спать и пошлешь ко мне Суоминена? С ним у меня разговор короткий.
Суоминен вышел со спокойным видом.
— Что значит эта ваша выходка? Потрудитесь объяснить.
— Вы хотите, чтобы я повторил свои слова?
— А добавить вам нечего?
— Никак нет, господин главнокомандующий.
— Тогда я имею кое-что вам сказать. С карелами нам приходится ладить. С финнами все проще.
