очень близко возле Эберштайна, или же англичане загнали нас в другое место, похожий на лагерь возле Вайсенфельда.
Сложил я на голую землю свою заветную попоночку, улегся, накрылся другой и благополучно заснул. И снов не видел, хотя по Фрейду обязан был видеть какие-то ужасы, так как подсознание мое, ясное дело, было взбудоражено на полную мощность.
И пришло утро, и наступил день.
Да, тот самый проклятый Богом и людьми день, триумф лицемерия, подлости и коварства, день, который я считаю концом всего российского казачества, ибо то, что происходит сейчас под вывеской «возрождения» или «восстановления» казачества, я считаю, никакого результата для настоящего казачества уже иметь не будет.
Этот день — 1 июня 1945 года.
Нас выводят за проволоку и начинают рассаживать по машинам. Грузовики большие, закрытые брезентовыми тентами, открыт только задний борт. На каждой машине по два вооруженных автоматами английских солдата усаживаются возле кабины на скамейке, а мы — на полу или на том, что у кого есть. Мне не повезло, место досталось прямо у заднего борта, и я к нему спиной; чтобы взглянуть на дорогу, мне нужно не только повернуть голову, но и повернуться на пол-оборота всем корпусом, а так долго не просидишь.
Прямо против меня и лицом ко мне сидит знакомый урядник по фамилии Завольский, ему постоянно видно дорогу, значит, он будет сообщать что-то и мне, и всем другим.
Начинаем движение, вытягиваемся в колонну. Завольский сообщает, а я сам проверяю: колонна длинная, бесконечная, через каждые три-четыре грузовика движется бронеавтомобиль или джип, битком набитый вооруженными солдатами. На поворотах дороги, а их много, стоят танки, их орудия направлены на дорогу. Здорово вооружились британцы на безоружных казаков. Интересно было бы встретиться с ними где-нибудь в горах и лесах, да на равных.
Едем медленно, часто останавливаемся. Несколько раз слышим стрельбу, и сильную. Стреляли, видимо, с джипов, так как в машинах с казаками стрелять англичане могли только по тем, кто сидел вместе с ними в кузове.
После мне рассказывали, что с нескольких машин выпрыгивали казаки, и стрельба велась именно по ним. Были ли убитые или нет, никто не знает.
Куда нас везут, неизвестно. Географию здешних мест мы приблизительно знаем, знаем и то, что советские войска находятся в районе Граца. И вот мой урядник Завольский начинает потешать всю нашу компанию: как только по каким-то дорожным указателям он решает, что колонна движется в сторону Граца, он быстренько снимает свои унтер-офицерские погоны, а через некоторое время, увидев другой указатель, надевает их снова.
Так и едем, веселимся. В погонах Завольский — смеемся, без погон — тоже смеемся.
Но вот гляжу на него и вижу: лицо его застывает и превращается в белую маску, глаза стекленеют, а рука, держащая снятые погоны, начинает судорожно дергаться. Что такое? Поворачиваюсь кое-как всем телом: автомашина наша идет по мосту, по обеим сторонам тесно, плечом к плечу стоят шеренги английских солдат, а от середины моста — советские пограничники в зеленых фуражках, новеньких суконных гимнастерках и начищенных до блеска сапогах.
Нас выгружают. Большинство еще смеется.
Подходит капитан-пограничник, тоже весь сверкающе-блистающий.
— Смеетесь? — хмуро спрашивает. — Ничего, еще поплачете!
Он знал, что говорил.
Нас, человек двадцать с одной машины, плотно окружает толпа блистающих пограничников числом человек в сорок и гонит под направленными автоматами к воротам и сразу возвращается к очередной машине.
Осматриваемся. Сильно разрушенный металлургический или машиностроительный завод, везде груды кирпича и изуродованные металлические конструкции. Узнаем название города — Юденбург. Узнаем и причину такого плотного кордона на мосту, оказывается, было несколько случаев, когда с моста бросались вниз и разбивались, конечно, насмерть казаки, высота моста над рекой метров тридцать, а внизу крупные камни.
Много казаков, и везде идет жаркая работа с «архивами» — уничтожаются и всяческие документы, письма, бесчисленное множество фотографий. Я тоже порвал на мелкие кусочки как свои фотографии с изображениями в героической позе возле грозного пулемета Шварцлозе, так и две фотографии с отцом Вити Каретникова: а что, если он вернется в станицу живым (он не вернулся), и я испорчу ему всю его советскую жизнь.
Длинная, метров в пятнадцать канава, приспособленная в качестве «удобств во дворе» и наполовину уже заполненная дерьмом, покрылась толстым слоем рваной бумаги, да и вся территория завода тоже здорово побелела. Но не только бумага. Когда я, сидя на битом кирпиче, уничтожал касающиеся меня следы истории, я увидел сидящего недалеко казака, который, развернув небольшую тряпочку, рассматривал что-то блестящее, а потом решительно завязал эту тряпочку и бросил туда же, в «удобства во дворе».
То есть, золото к «золоту».
Среди бродивших по развалинам людей попадались и казаки, даже казачки из Казачьего Стана. От них-то мы и узнали о тех ужасах, которые творились англичанами при выдаче из лагерей, расположенных возле Лиенца.
ЛИЕНЦ! название этого небольшого австрийского городка стало символом казачьей стойкости, казачьего самопожертвования, причем эти качества были проявлены не только взрослыми казаками, что никого бы не удивило, но и женщинами, детьми, немощными стариками.
Дорогие читатели! Мне неизвестно, что вы знаете о трагедии Лиенца. Кто-то знает много, кто-то знает кое-что, кто-то о ней даже не слышал. О событиях в Лиенце имеется большая литература, но ни в Советском Союзе, ни в теперешней, сверхдемократической России, эта литература не издавалась и, похоже, никто ее издавать не собирается.
Наиболее полный и подробный материал о событиях в Лиенце имеется в двухтомном сборнике «Великое предательство», подготовленном и изданном одним из последних кубанских атаманов генерал- майором Вячеславом Науменко. Это для тех, кто хочет знать много и точно.
Я не был в Лиенце. Но я знаю о нем много. Для тех, кто даже не слышал об этих зловещих событиях, я расскажу о них вкратце. Каждый человек, казак по крови, или просто проживающий в казачьих местностях, должен это знать и об этом помнить.
Перешедшие в Австрию казаки Стана и присоединившиеся к ним северокавказцы под руководством генерала Султан-Клыч-Гирея (его имя пишется по-разному) расположились вдоль левого берега Дравы несколькими лагерями, а штабы, генералитет, в том числе генерал кавалерии Петр Николаевич Краснов, выдающийся деятель Белого движения в годы гражданской войны и всемирно известный писатель, разместились в самом Лиенце. Информация о количестве находящихся к этому времени в Стане казаков разноречива, и я назову цифры, приведенные журналом «Казакия»: 15 тысяч строевых казаков и 38 тысяч стариков, инвалидов, женщин и детей, причем, среди этих людей было немало старых эмигрантов двадцатых годов, у которых даже и мысли не появлялось, что их могут отправить в Советский Союз. Ведь даже по условиям людоедского Ялтинского соглашения люди, не являющиеся гражданами СССР, не подлежали передаче советским властям.
Порядки в Стане, конечно же, отличались от наших. У нас — воинские части, в каждом подразделении имеется командир, и с подчиненностью и субординацией все ясно. А у них перемешаны строевые части с разными станицами и хуторами, которыми руководят атаманы; у многих строевых казаков жены и куча родственников в станицах, а командиров разных в высоких чинах (а иногда и самозванных) множество, и все взаимоотношения запутаны до крайности.
Зато информации у них было больше, так как были назначены английские коменданты или офицеры связи, которые постоянно были в контакте с казачьими офицерами.
Вначале все было благополучно и благожелательно. В отличие, опять же, от нас, с кем никто даже и побеседовать не удосужился, в Стане английские коменданты активно убеждали казаков в том, что о передаче в руки Сталина не может быть и речи.
