этот оставался по-прежнему невероятно дорог.
– Зачем ты хотел меня видеть? – ровным, бесцветным голосом повторила Ринара.
Юноша замешкался, подбирая слова.
– Мы уходим. Завтра на заре.
– Так скоро? – Облачко тревоги над непробиваемым ледяным панцирем.
– Только я и Кабо. Остальные начнут чуть позже.
– А-а, понятно. Что ж, счастливого пути.
– И все?
– Ожидал чего-то большего?
– У меня вроде были на то основания.
Ринара опустила голову, потянула платок, пряча бросившийся к щекам румянец.
– Не было ничего. Слышишь, между нами там ничего не произошло! А впрочем… думай, как пожелаешь, Шагалан. Гордись подаренным тебе целомудрием или забудь о нем, мне все равно. Для меня та ночь в прошлом и будущего не имеет.
– Уже успела раскаяться?
– Раскаяться нехитро. Грех мой, без спору, серьезен, и наказание положено суровое. Но я приму его спокойно, поскольку знала, на что шла. Ведь ради великой цели мы все в лагере совершаем сделку с лукавым: и я, и мать, и отец, и господин Иигуир, мир его праху. За все рано или поздно расплачиваются… Возможно, и тяжкая кончина мессира – его плата. Свобода родины стоит дорого, чья-то невинность здесь – сущий пустяк, если хоть капельку поможет.
– Пытаешься сказать, – усмехнулся юноша, – будто там, в кустах… выполняла свой долг? В таком случае, замечу, предавалась ты этому с огромным вдохновением. Подбодрила воина перед опасным походом? Зачем же тогда останавливаться, милая? Кругом масса неободренных. Зейна трудится день и ночь, твоя помощь приспела бы очень кстати.
– Прекрати, Шагалан! – Лицо девушки пылало, но глаза сверкнули яростью.
Разведчик вздохнул.
– Врешь ты все. Ищешь оправдания тому, что в них не нуждается. Прикрываешь естественные, чистые порывы разговорами о самоотверженном служении. И со мной ты была по-настоящему искренна лишь однажды – там, в зарослях, где мы…
– Прекрати! – прошипела Ринара, бледнея. – Ты вызвал меня только для того, чтоб изрекать эти гадости?
– Нет, не для того. – Юноша извлек хоронившийся за пазухой увесистый кожаный сверток, перетянутый веревкой.
– Что это? – с опаской отступила девушка.
– Единственная моя личная вещь. Остальное уношу с собой на войну, а тут… – Он отогнул уголок кожи, обнажив край желтого пергамента. – Тут записи и путевые дневники мессира Иигуира, кажется, еще картина какая-то. Завещал мне их накануне смерти. Не поручусь, что там много ценного, не успел разобраться, но все-таки последняя память о великом человеке. Я бы просил сохранить до моего возвращения… или вообще…
Ринара нерешительно приняла в руки сверток, заглянула внутрь. И чуть не отбросила ношу.
– Там… там… непонятное! Тарабарщина… или колдовские заклинания! Всемогущий Творец! Ты уверен…
– Не волнуйся так. – Шагалан удержал ее за руку. – Мессир Иигуир просто шифровал свои записи, даже сочинил особый код. Обычное дело, когда не желают посвящать всех подряд в сокровенные мысли.
– И ты… – подозрительно покосилась Ринара, – способен это читать?
– Разумеется, учитель передал мне ключ.
Лишь теперь девушка почувствовала касание горячей ладони и поспешно отдернула руку.
– Знал, что мне предложить, хитрец, – сердито заметила она. – От этого за милю разит серой, однако память о мессире дорога мне не меньше… Мать будет жутко недовольна… придется прятать от нее. – Подумав, девушка скинула черный платок и завернула сокровище. Рассыпавшиеся волосы мигом оживили ее лицо. – Я сохраню записи. Только почему ты выбрал именно меня? У отца получилось бы лучше.
– Господин Беронбос слишком рвется в бой, рискует впутаться в какую-нибудь заварушку и здесь. Во- вторых, – Шагалан прищурился, – логично доверить ценность самому близкому человеку. И наконец… вряд ли твой отец напутствовал бы меня прощальным поцелуем.
– Не дождешься, – фыркнула Ринара.
– Неужели не тянет?
– Забудь об этом, воин. И матушка в нашу сторону поглядывать начала.
– Вот в это верю, смущает. А в то, что безразлично отпустишь в пекло, – нет.
– Можешь верить во что заблагорассудится, коль Истинная Вера тебе чужда. Я же, следуя заветам Пророков, буду молиться за успех похода, за все ваши мятущиеся души… И за твою в том числе…
– За мою наравне с прочими? – не унимаясь, подступил Шагалан. – Или все-таки особенно?
Девушка в смятении оглянулась на замершую вдали мать, на юношу, опять на мать. С трудом сдерживая тяжелое дыхание, принялась возиться со свертком. Внезапно бросила никчемное занятие, порывисто шагнула к юноше, ткнулась легонько губами в щеку, обдав терпким жаром.
– Особенно, – едва слышно выдохнула на ухо.
И тотчас, оторвавшись от него, не оборачиваясь, быстро, почти бегом, устремилась обратно к кухне. Деяние смелое – не приходилось сомневаться, что Марика устроит дочери хорошую взбучку. Приходилось, однако, гадать, что подвигло девушку на это: душевная привязанность либо непомерное чувство долга. Верить хотелось в первое.
Утром разведчики сошлись на берегу. Совсем недавно яростное, теперь море плескалось у ног ласковым щенком. В обрывках тумана раскалялось солнце.
– Чью посудину берем? – спросил Кабо.
– Твою, брат. Твоя резвее, а две уже ни к чему.
Хромец пропустил пасмурного Шагалана в лодку, похлопал по мешку на спине.
– А что за поклажа такая могучая? Железо?
– Оружие. Если и доведется вернуться, то нескоро, сразу готовимся к войне. Кстати, и тебе бы следовало запастись.
– Обижаешь, брат. – Кабо улыбнулся. – Пару мечей я под лавкой уложил, соображаю – не прогулка впереди. У тебя-то, впрочем, клинок поинтереснее будет. Показал бы, а?
– Судьба принудит – еще покажу. И не раз.
Путь прекрасно знали оба. Позволив другу править, Шагалан молча сутулился на носу, неподвижно уставившись в одну точку. Даже когда у горизонта мелькнула какая-то тень и Кабо, вскочив, долго всматривался в даль, он лишь покосился туда, тотчас возобновив прежнее занятие. Хромец не докучал, полагая, что рано или поздно товарищ сам, закончив размышления, поделится их плодами. Так и случилось.
– Тебе нужно срочно к Сегешу, брат. – Шагалан заговорил неожиданно, безо всякого вступления. От дум он очнулся, хотя бодрее не выглядел.
– Только мне?
– Я иду к Сегерхерду, будь он неладен. Осмотрюсь.
– Считал, мы все туда идем, – пожал плечами Кабо. – Что-то изменилось?
– Нет, все решится именно там. Ты предельно быстро приведешь к бухте людей Сегеша. И Оприньи. И вообще всех, кого сумеешь собрать на ходу.
– Так серьезно?
Шагалан печально кивнул.
– Я тут… пытался вообразить себя на месте Гонсета. Очень неуютное, надо заметить, оказалось местечко. Сил мало, помощи не дозовешься, на западе бушуют пираты, за проливом снаряжаются полки вторжения. А главное – вот-вот высадится орава чудовищных бойцов.
– Это про нас? Не слишком скромно?
– В самый раз. Так вот, если те бойцы высаживаются, власть Империи в Гердонезе обречена.
