– Которого тебе?
– Любого, кто надежен и в седле крепко держится.
– Ну, брат, у меня только такие и собраны. Хочешь приятеля своего, Эркола? Новичок, в бою не слишком опытен, зато смышлен не по годам. Годится?
В сопровождении музыканта Шагалан тронулся дальше на юг. Злополучную галечную бухту он посещал лишь однажды и теперь мучительно выуживал из памяти детали тамошнего пейзажа. Следовало предельно близко подкрасться к месту высадки, но и не напороться на возможные секреты. Совсем хорошо было бы осмотреть окрестности откуда-нибудь со стороны, не привлекая к себе опасного внимания… Шагалан покосился на спутника. Эркол ехал сзади и чуть сбоку, напряженно вытянувшись в седле. Бледный, молчаливый, то и дело озирался, выискивал угрозу. В разъезд Джангеса он попал в конце зимы, после штурма Волчатника, где конники потеряли нескольких человек. Хотя лихим рубакой музыканта едва ли можно было назвать, старался он изо всех сил.
Крыши Сегерхерда оставили далеко слева, рощицами и перелесками прошли еще мили две.
– Что-то не то, – произнес Эркол, нагоняя разведчика.
– О чем ты? – изогнул тот бровь.
– Точно не знаю… – Ватажник смутился взгляда, но речь не прервал. – Просто чувствую – что-то ненормальное кругом.
– Чувствует он… – проворчал Шагалан, слезая с лошади. – Спускайся, поэт. Поля безлюдны, вот и ненормально. По стране пахота да сев в разгаре, а здешние крестьяне будто с зимы не проснулись.
– Куда же они подевались?
– Вероятно, по домам хоронятся, носа не высовывают. Может, и стражу по деревням посадили. Боятся, видать, мелонги, что местные про хлопоты их разболтают.
– Ну да, а вон там кто-то в поле копошится. И путники все же есть, ползут по тракту.
Шагалан обозрел из-под ладони залитый весенним солнцем дол.
– Да, кому-то все-таки позволяют. Только это, брат, ни о чем не говорит: например, преданных холопов на поля выгнали, чтобы лазутчиков сразу не отпугнуть. Нас то есть. Дальше пешком, лошадей тут привяжем. – Он пристально посмотрел на бледного спутника: – Держись рядом, не дергайся и не зевай.
– Что ж… – голос Эркола дрогнул, – прямо в самое пекло пойдем?
– Нет пока. Должна вроде здесь водиться славная горушка, оттуда оглядимся. И дорогу запоминай, приятель, случится – назад побежишь.
Уточнять музыкант не отважился. Молча, быстрым шагом одолели еще порядка мили. Если б не утомление, не вечно лезущие под ноги коряги и целящие в лицо ветки, Эркол заметил бы, как они заложили широкую дугу, огибая вдающийся в сушу морской язык. Юноши непрерывно карабкались, соскальзывая, на какие-то сопки, чтобы тотчас сползать по ним вниз, устремляясь к следующим. На одной из таких едва поросших чахлыми кустиками вершин Шагалан вдруг остановился.
– Пришли. – Он снял с плеч увесистую поклажу, кинул на землю плащ, уселся сверху. – Отсюда и наблюдать.
Запыхавшийся Эркол недоуменно покрутил головой. На востоке темнела полоса большой воды, изредка ветер доносил соленые запахи. Крохотная бухточка чуть врезалась в океан серого песка, подернутого застывшей зыбью, чешуей гальки и островками иссохшей травы. До нее было, наверное, с полмили, юноши обосновались на крайней из целой гряды сопок, опоясывавших бухту. Местность расстилалась вокруг открытая и совершенно безлюдная. Мирно, тепло, солнечно, в воздухе кувыркаются радостные птахи, перебирает барашками море. Никакой войны, никакой тревоги, здесь, чудилось, вообще не ведали, что это такое.
Эркол подстелил себе плащ, опустился рядом с разведчиком. Минуту старательно пялился в одном с ним направлении, но примет разумной жизни так и не обнаружил. Знакомый и по-прежнему загадочный спутник оказался куда интереснее. Шагалан сидел неподвижно, ровно и расслабленно, обратившись к бухте. Лицо не мертвенное, но определенно бесстрастное. Глаза были распахнуты, хотя почти не шевелились, безучастно вперясь вдаль. Воин словно спал наяву.
– Нечего меня разглядывать, – сейчас же опроверг он эти мысли, не поворачивая головы. – По сторонам-ка, брат, смотри, не подполз бы кто ненароком.
Эркол смешался от неожиданности.
– Я… вроде… Кому же тут ползать? Ни души окрест, пустыня. Не ошиблись ли с подозрениями?
– Скоро выясним, – насупился Шагалан. – Ныне на виду вправду никого, как стемнеет, обойду остальные сопки. Кучу народу походя не спрячешь.
– А если и там пусто?
– Тем лучше, – неохотно выдавил разведчик. – Завтра спокойно встретим ребят и маршем на Ринглеви… Однако мнится мне, брат, не получится спокойной встречи. Не тот Гонсет человек, чтобы проворонить шанс для кровавой бани. Или я в нем сильно разочаруюсь.
– Так вот ведь, никого! – воскликнул Эркол, поведя рукой.
– Ну и что? Руками-то не маши, – холодно заметил Шагалан. – Хоть и голо кругом, а на твои колыхания глаза могут сыскаться… Мелонги рядом, мы ото знаем. А если они выберутся на позиции в самый последний момент? Рискованно, не спорю, легко опоздать, зато и противнику отреагировать некогда. Потому сидим здесь до конца.
Музыкант, поежившись, огляделся по сторонам.
– А если… придут… чего ж? Драться?
– Разумеется. – Шагалан не только не повернул головы, но даже губами шевелил как-то лениво.
– Ты… так безмятежно говоришь, брат?.. А целый полк? Человек сто латников?
– Какая разница? Где десять, там и сто – все едино.
– И… неужто справишься?
– Это уже неважно. Я буду просто драться.
– Как так? – Эркол опешил. – Неважно, победишь ты или погибнешь?
– Неважно, – выдохнул Шагалан. – Смысл имеет лишь путь, всякая цель – мираж, не заслуживающий внимания. Для понявшего это победа и поражение одинаково мимолетны, жизнь уравнивается со смертью, а каждый миг боя обретает собственную ценность.
Ватажник с минуту помолчал, ожидая разъяснений, потом спросил недоуменно.
– Разве бой начинают не для того, чтобы взять верх? Я всегда думал так.
– Бой начинают, когда не могут поступить по-иному. Ведь ты, брат, дышишь сейчас не для того, чтоб дожить до вечера? Тебе в это мгновение нужен воздух, и ты его вбираешь. Так же и здесь: нужно драться – дерешься, нужно умирать – умираешь. Ничего сложного.
Эркол, наклонившись, заглянул в лицо разведчика, словно пытаясь отыскать на нем следы нескладной шутки. Не нашел и смешался еще сильнее.
– Странно все… что ты говоришь, брат. Чудно. Даже пугает немного.
– Куда уж дальше пугаться? – Губы Шагалана чуть дрогнули в усмешке. – И так, смотрю, волнуешься, дергаешься, точно на иголках. Боязно?
– Заметно? – смутился музыкант. – В серьезной битве, понимаешь, пока не доводилось… Тем более с настоящими мелонгами, они-то небось и барокаров за пояс заткнут. Тут любому не по себе… кроме тебя, брат, конечно.
– У меня тоже сражений на счету нет, первому покойнику едва полгода исполнилось. Разве в опыте дело?
– В чем же тогда? – Эркол обиженно надулся. – Не каждому ведь дано невозмутимо на смерть ходить, большинству прежде всего уцелеть хочется. И я, представь, из их числа…
– А между тем должен был стать одним из нас. – Впервые за время беседы Шагалан скосил глаза на товарища. – Помнишь, в Сошках ты рассказывал о своем детстве? Как сироту подобрал старый воин и повел на воспитание в «армию Иигуира». Если бы не случайность и он тебя довел… ты бы, брат, оказался по ту сторону пролива вместе со мной и моими друзьями. И тогда бы не изумлялся всяким очевидным истинам.
– Армия… Иигуира?.. – задохнулся Эркол. – Так это правда? И это вы? А тот солдат…
– Его имя Мауром. Вспомнил теперь? Я слышал о нем от самого мессира Иигуира.
