наметится брешь в цепи, беги туда во все лопатки. Прятаться бессмысленно, а так… хоть скромный, но шанс. Про меня не думай, мне ты не помощник.
– Так ведь там же открытое место! – ахнул Эркол. – Любой лучник подстрелит! А если у них сыщутся всадники?
– Тогда погибнешь прямо тут, – холодно усмехнулся разведчик. – Безо всякой пользы… Надо попытаться, брат. Я их отвлеку, а ты мчись кубарем, не оглядываясь. Смилостивится Творец – добежишь до лошадей… галопом в ватагу. Остальное помнишь.
– Рассказать Джангесу, атаману и особенно Кабо… – зачастил музыкант, раздергивая завязки плаща.
Шагалан уже не слушал его. Он весь был там, на гребне, шел рядом с врагами, смотрел их глазами на мир. По склону прошуршали потревоженные камешки. Несчастная ложбинка немного прячет добычу от охотников, им доведется подойти совсем близко, и… роли поменяются… на какое-то время. Мелонги начали спускаться, по-прежнему безмолвные, уверенные в себе. Вершины сопки действительно достигли четверо, они и станут основными противниками, примут первый удар. Те, медленно бредущие вдали, тоже, разумеется, поспешат на жаркую драку, но их черед наступит чуть позже. Шагалан вжался в землю, продляя секунды мирной утренней тишины… Рослые темные фигуры замаячили сквозь щетину сухого бурьяна. Он должен прыгнуть аккурат в тот миг, когда их разоблачение неминуемо…
Тугой, низкий гул рога прикатился откуда-то с юга. Вся округа застыла в напряжении. Встали варвары, не дойдя нескольких шагов до роковой черты. Разведчик быстро переглянулся с Эрколом, но тот сам ничего не соображал, да и не склонен был сейчас здраво размышлять. Шальную надежду на невесть как оказавшихся здесь ватажников рассудок отверг. Солдаты обменялись негромкими репликами, один поворотил обратно на гребень. Рог взвыл снова, на сей раз истошно-отчаянно, и вдруг резко оборвал звучание. Указывая рукой, взобравшийся на вершину мелонг что-то выкрикнул спутникам. Шагалан владел дюжиной слов на их варварском наречии, но знакомых не нашел. Впрочем, все прояснялось и без понимания разговоров – с юга летел сигнал тревоги, загонщики наткнулись на какую-то дичь и приглашали товарищей принять участие в поимке. Точнее, даже не так: дичь в сети попалась чересчур зубастая, способная сама задрать любого охотника, потому остальных скликали на выручку, на усмирение разбушевавшегося зверя. Не исключено, шустрый трубач оборвал зов не по своей воле.
И Шагалан знал человека, что, оказавшись там, мог учинить битву. Дайсар… Неужели они так и не столкнулись, обшаривая одни и те же сопки? Сидели на разных концах гряды и не заметили друг друга? Одинаково мыслили, одинаково построили наблюдение… и одинаково угодили в ловушку. Дайсар обнаружил себя чуть раньше, еще минута, и такой же рог возвестил бы об изобличении его, Шагалана. Ныне друг вел такой же бой, к которому готов и он. Бой беспощадный. И безнадежный… Следовало ринуться на помощь, поддержать мечом сражающегося… Будь он простым полевым бойцом, так бы и поступил. Но он разведчик. Пусть натура взревела с неимоверной мощью, он умеет укрощать ее, не раз это делал, справится, стиснув зубы, и сейчас. Обязан справиться. Он понимает – схватка далеко, по стылому утреннему воздуху едва доносится смутный лязг стали. Понимает, что никак не успеет к другу, увязнет во вражеских клинках. Видит, как после приглушенных переговоров злосчастная четверка вернулась на гребень, где и остановилась, вовсе не спеша к месту драки. Цепь, перечеркнувшая побережье, тоже встала, озабоченно перекликаясь. Этого разведчик и опасался: охотники, убедившись, что сил для усмирения лазутчика достаточно, ждали, когда смогут возобновить общее слитное движение. Как ни мастеровит Дайсар, он не тот неуязвимый сказочный герой, который походя повергал целые армии. Врубись Шагалан, произойдет то же самое: ближние примут бой, задние начнут выискивать момент для арбалетного выстрела в упор, дальние – спокойно наблюдать за ними, готовые пособить, но не покидающие позиции без крайней надобности. Пожалуй, и у быстроногого Эркола шансов проскочить мимо столь вымуштрованной компании никаких. Шагалан покосился на недоумевающего и перепуганного музыканта. Вероятно, этот бы его не понял, рыцарские баллады подобного не приемлют.
Продолжая напряженно ловить ухом отзвуки, разведчик выдернул из-за пояса нож. Схватка не отдалялась, значит, Дайсару не удалось сразу пробиться сквозь ряды загонщиков на волю. Теперь он погибал, неотвратимо, но не напрасно. Во-первых, живым он не дастся, то есть не задымит и сигнальный костер, лодки Эскобара не пристанут к берегу и минуют западню. А во-вторых… Дайсар, попавшийся мигом раньше, дарил призрачную возможность побарахтаться другу. Мелонги не уходили, не нарушали строй, они лишь задержали мах своей смертельной косы на горстку вынужденных минут. И этим следовало воспользоваться до конца.
Оттолкнув остолбеневшего Эркола, Шагалан принялся неистово кромсать лезвием слежавшийся песок ложбины.
– Что?.. Зачем?.. – всхлипнул музыкант.
– Отгребай в стороны, – хрипло приказал Шагалан. – Рассуждения после.
Счет шел на секунды. Каждый миг, отвоеванный Дайсаром, оплаченный его кровью, требовал бережного отношения. Разведчик исступленно наносил удар за ударом ни в чем не повинной земле, вспарывая, разрывая на куски ее плоть. Совершенно растерянный Эркол, как мог, сгребал вздыбленный песок и гальку на край ложбинки. Должно быть, получалось довольно шумно, однако, по счастью, увлеченные далеким боем мелонги внимания не обратили. Вскоре на дне ложбины образовалось новое углубление, яма локтей шесть на три, весьма напоминающая примитивную могилу. Похоже, Эркол именно так и подумал, потому что на предложение забраться в нее побледнел еще больше и замотал головой.
– Лезь, дурень! – рыкнул Шагалан. – Только там выживешь. Быстро!
Вздрогнув, Эркол понуро спустился в яму, поколебавшись, растянулся в ней во весь рост.
– Руки-ноги растопырь, – продолжал командовать разведчик, – и не шевелись, смотри, чтобы вовнутрь не засыпало.
Он накинул товарищу на ноги свой плащ, на грудь – его, торопливо, но тщательно подоткнул края.
– Ты же меня не оставишь здесь, брат? – скривилось жалобное лицо музыканта.
Шагалан мрачно глянул на него, затем – на качающиеся в отдалении фигуры врагов.
– Если успею, то не оставлю. – Теперь он заваливал товарища рыхлым песком. – Нет – лежи сам, не заметят – уцелеешь.
Он забросал плащи слоем песка, разровнял, прихлопал. Вид не ахти, наметанный глаз смог бы, пожалуй, обнаружить убежище, хотя окрестная земля, влажная осевшим туманом, пока не сильно отличалась от глубинных слоев. Но когда альтернатива – бестолковая гибель… согласишься уповать на то, что мелонги не забредут в эту ложбинку, не узрят ничего неестественного. В качестве последних штрихов юноша разложил на песке пучки сорванного тут же бурьяна. Замер, критически озирая сооружение, и тотчас уловил тревожную перемену вокруг: еле различимый лязг исчез. Все кончилось. По сопкам поплыл другой сигнал – повелительно-победный.
– Посторонись!
Едва не разрушив собственное творение и судорожно обметая по пути явные следы, Шагалан юркнул рядом с Эрколом в темное жерло ямы по пояс.
– А что потом? – Музыкант расширившимися глазами смотрел куда-то за спину, туда, где снова тронулись вниз по склону охотники.
– Лезь глубже и не высовывайся!
Искоса наблюдая за надвигающимися тенями, Шагалан впихнул в убежище свои вещи, кроме меча. Выдернул клинок, одним росчерком срезал наконечник ножен. Чудо, но он, кажется, успевал. Прихватив с собой все, втиснулся в нору. Аккуратно пристроил острейшее лезвие, трубку от ножен чуть выставил наружу.
– Обваливаем, – шепнул на ухо плотно упакованному с ним товарищу.
Они отпустили край плаща, и темнота с песчаным шелестом поглотила их. Теперь только ждать. И надеяться. Внутри сразу сделалось душно, а продуть ножны разведчик уже не решался. Звуки с воли пробивались словно сквозь перину, теряя четкость и угрозу. Вроде бы кто-то протопал совсем близко, затем дальше, послышался чей-то неясный голос. Через десяток минут, когда шум как будто стих, Шагалан вновь потянулся к уху музыканта.
– Отныне главное – не шевелиться, – выдохнул он. – Терпеть и не шевелиться. А еще лучше – заснуть. Ты, кстати, во сне не храпишь?
