«чумное» голландское судно. Когда корабль подошел к Плимутскому заливу, английская эскадра преградила ему путь и дала залп из бортовых орудий. Получив несколько пробоин, несчастный корабль был вынужден уйти в Атлантику.
– Им не дали даже воды? – спросила я с ужасом.
– Им не дали ничего, – ответил Джокер, и его глаза сверкнули в темноте. – Или вот еще пример: в 1773 году другое голландское судно зашло на Мальту за запасом воды и продовольствия. Портовые власти узнали, что капитан и четырнадцать матросов умерли от чумы. Судну приказали немедленно выйти в море, не дав даже сделать запаса воды. Оно взяло курс на Тунис. Но весть о чумном корабле уже разнеслась по всему Средиземноморью, и тунисский порт оказался для него закрыт. Тщетными оказались попытки двадцати трех оставшихся в живых моряков войти в Неаполитанский залив. Корабль обстреляли из пушек порта. Вот так отверженное судно начало свои бесконечные скитания. Никто не подпускал его к берегу. Без воды, без пищи, один за другим погибали моряки на борту обреченного судна. Впоследствии «чумной корабль» не раз видели у Азорских островов. Никем не управляемый, он несся под всеми парусами навстречу своей судьбе «Летучего голландца»…[3]
– Господи, какой ужас! – сказала я тихо. – Выгоняли в океан без пищи, без воды… Господи!
Я невольно перекрестилась.
– Да, милая барышня, – поддакнул Джокер с некоторым злорадством. – Без пищи и воды… Между прочим, смерть от жажды – самая страшная из всех смертей. Особенно, когда вокруг море соленой воды… Вы, люди, ненавидите даже себе подобных.
Я повернула голову и взглянула на собеседника.
– Почему вы говорите в третьем лице? – спросила я резко. – Вы тоже человек!
– Только наполовину! – ответил Джокер.
– Почему? – не поняла я.
Карлик с шутовской серьезностью развел руками.
– Не дорос!
Подумал и ядовито добавил:
– А впрочем, спасибо за комплимент.
– Все, хватит! – велел Иван. Джокер ухмыльнулся и поднял с палубных досок свою кружку.
– Майка, – позвал Иван.
Я подняла на него глаза.
– Это было очень давно. Не грусти.
Я не ответила.
– Джо!
– Слушаю, ваше величество, – откликнулся Джокер.
– Развесели даму, – велел Иван.
Карлик с готовностью подскочил на ноги.
– Вы любите стихи? – спросил он меня.
Я растерялась.
– Стихи? Да, конечно…
Карлик приосанился и объявил:
– Экспромт!
Выставил перед собой короткую ручку, заговорил с преувеличенным пафосом, помогая себе жестикуляцией:
– Ах, Майя, вы прекрасней рая!
Опустил руку и озабоченно спросил:
– Ну, как?
– Гениально! – ответила я кисло.
– Иван, продолжай, – велел карлик. – Я обыграл имя нашей гостьи, ты обыграй ее прозвище. Слабо?
Иван поднялся на ноги, подошел ко мне и подал руку. Поднял меня с палубных досок, не выпуская моей руки, договорил:
Наклонил голову и почтительно поцеловал мою ладонь. У меня сладко замерло сердце.
– Гениально! – ядовито восхитился Джокер. – Ты должен был заняться творчеством вплотную! Не бросать же талант на ветер! Майя, наш общий друг, его величество Дердекен в юности баловался рифмоплетством.
– Сгинь, – велел Иван. Джокер снова ухмыльнулся, подхватил свою кружку и скрылся внизу.
Я проводила взглядом маленькую неуклюжую фигурку и спросила:
– А ты не слишком груб?
– Не слишком, – ответил Иван. – Джокер ненавидит, когда с ним сюсюкают. Он усматривает в этом элемент жалости.
– Понятно.
Мы помолчали еще немного.
– Ты действительно писал стихи? – спросила я тихо.
Иван прикусил губу, разглядывая меня в упор. У меня снова замерло сердце. Сейчас он меня поцелует.
Но поцелуя не последовало. Иван неожиданно хмыкнул и сказал:
– Писал.
– Прочитай! – попросила я. Несмотря на холодный вечерний воздух, щеки мои пылали.
Иван обхватил ладонями затылок, запрокинул голову прямо в черное небо. Немного подумал и тихо произнес:
– Моя холодная осенняя звезда…
Он замолчал.
– Ну? – поторопила я. – А дальше?
– Все! – ответил Иван. Опустил руки и громко рассмеялся, увидев мое вытянувшееся лицо. – Хорошего понемножку, принцесса! По-моему, мне удалось перещеголять японцев. У них мысль умещается в три строчки, а я загнал в одну.
– Гениально! – сказала я сердито. – Ты снова надо мной смеешься, да?
– Ничуть, – ответил Иван. – На этот раз только чистая правда. За всю жизнь я написал только одну строчку, и считаю, что поступил очень мудро. Ты не согласна?
Я негромко повторила:
– «Моя холодная осенняя звезда»…
– По-моему, отлично придумано, – озабоченно поделился Иван. – Коротко и ясно. Почему ты не хочешь меня похвалить? Я очень самолюбив, как любой нормальный поэт!
– Звучит хорошо, – нерешительно признала я. И объективно добавила:
– Но этого мало! И вообще, почему ты так любишь холодные осенние звезды? Радиостанцию назвал «Осенняя звезда», яхту – «Ледяная звезда»… Про стихотворение уже не говорю.
– Я ведь родился в ноябре, – ответил Иван очень просто. – Так что нравится мне это или не нравится – звезда холодная. Светит, да не греет. Есть такие люди.
– Ты такой? – спросила я тихо.
Иван пожал плечами.
– Не знаю, – ответил он. – Не разобрался пока. Будущее покажет.
Он развернулся, пошел к рюкзаку, брошенному на палубе. Присел на корточки, достал из него небольшой радиоприемник.
– Послушаем музыку? – предложил он.
– А здесь возьмет? – удивилась я.
– Конечно! Мы недалеко от берега.
Иван включил приемник, беззвучный вечерний воздух наполнился свистом и радиопомехами. Я
