издевка.
Впрочем, тетушка тут же сменила тон.
– Рада, что тебе у нас хорошо, – сказала она приветливо.
– Очень хорошо! – согласилась я.
– Надеюсь, в дальнейшем ты не разочаруешься.
– И я надеюсь.
Она соображала еще минуту, что бы сказать такого светского. Но запас любезностей был исчерпан, и тетушка приступила к делу.
– Прошу!
Она распахнула дверь, посторонилась, пропуская меня вперед.
Я вышла в коридор.
– На втором этаже у нас спальни, – вполголоса объясняла тетушка. – Моя спальня прямо напротив твоей.
Она распахнула дверь и явила моим глазам странную комнату, похожую на времянку сторожа.
Нет, мебель, стоявшая в ней была дорогой и солидной, только…
Только… не знаю, как объяснить. В общем, это была комната, в которой находилось самое необходимое.
Никаких излишеств.
Никаких сибаритских изысков.
Ничего роскошного.
Ничего показного.
В спальне тетушки, как в комнате ночного сторожа, находились только функциональные предметы, без которых никак не обойтись. И больше ничего.
Кровать. Кстати, односпальная, застеленная неярким стеганым покрывалом. Ночная тумбочка с небольшой лампой. Гардероб. Рабочий стол с компьютером. Два стула.
Все.
Наверное, лицо у меня вытянулось, потому что тетушка сочла нужным объясниться:
– Я привыкла жить в скромных условиях.
Я молча кивнула. Тетушка вывела меня в коридор и отворила дверь комнаты, находившейся рядом.
– Это комната Юрия Васильевича, моего мужа.
Показалось мне, или уши у нее чуть покраснели? Интересно, чего она стесняется? Того, что они с мужем спят в разных спальнях?
Тетушка отворила дверь так осторожно, словно собиралась войти в королевскую сокровищницу.
Я обвела взглядом спальню моего самозванного дядюшки и тихо свистнула.
Конечно, моя комната выглядела очень солидно. Но она не шла ни в какое сравнение с дядиной!
Помещение было огромным, как бальный зал. Посреди этого зала стояла роскошная круглая кровать, накрытая розовым пледом. Уж не знаю, из чего он был соткан. Не удивлюсь, если из перьев розового фламинго. Здесь каждая вещь крикливо заявляла о том, что она дорогая, эксклюзивная, создана в единичном экземпляре и доступна только самым-самым избранным.
Например, хрустальная люстра ручной работы, выполненная в виде сверкающего водопада. Хрустальные подвески прозрачными струйками сбегали вниз, солнечные лучи, падая на них, высекали искры холодного стеклянного огня, певучего, как камертон.
Да-а-а!.. Это было зрелище, скажу я вам!
– Можешь посмотреть ванную комнату, – сказала тетушка. – Тебе понравится.
Я вошла в комнату дядюшки робко, как провинциальная родственница. Ноги утонули в ковре до самых щиколоток. Я дошла до противоположной стены, толкнула закрытую дверь.
И осталась стоять с открытым ртом.
Нечто подобное я видела только по каналу «Культура». В передаче, где рассказывалось об античных фресках древнего города Зугма.
Ванная была не очень большая. Метров десять. Но вся она, от пола до потолка, была украшена кусочками разноцветного фаянса, сложенного в картины из греческих мифов.
Не могу утверждать точно, не сильна в греческой мифологии, но, по-моему, на полу был выложен сюжет похищения Европы. Пышнотелая золотоволосая барышня сидела на спине белого быка, плывущего к какому-то острову.
Ванны как таковой не было. В полу было сделано широкое углубление. В него вели три ступеньки. Надо полагать, именно здесь омывает свои телеса мой холеный дядюшка.
Ванная была отделана в холодных зеленовато-изумрудных тонах. Никаких шкафчиков я в ней не увидела. Шампуни, ароматизаторы и все остальные купальные принадлежности стояли в овальных стенных нишах.
Стильно. Ничего не скажешь, стильно.
Я еще раз окинула взглядом помещение, похожее на маленькую музейную комнатку.
Однако! Дядюшка-то сибарит!
– Понравилось? – спросила тетушка, когда я вернулась обратно, к входной двери.
– Даже страшно стало, – призналась я откровенно. – Сколько же все это стоило?
– Дорого, – ответила тетушка равнодушно. – Очень дорого.
Мы заглянули в три гостевые спальни, оставшиеся на этаже. Комнаты были уютными и безликими, как дорогие номера в отеле. Впрочем, оно и понятно. Люди, которые здесь останавливались, были только постояльцами, не жильцами. Поэтому их личные вкусы не имели никакого значения.
На первом этаже дома мы осмотрели гостиную, библиотеку, рабочий кабинет дядюшки и столовую. Все комнаты были обставлены с тем же прекрасным вкусом. Особенно потрясла меня библиотека, выдержанная в суровом готическом стиле: с деревянными панелями на стенах, с огромными темными шкафами, старинными глобусами, разрисованными драконами, огромным камином в полстены и длинным черным роялем.
Тетушка окинула все это великолепие равнодушным холодным взглядом и поторопила:
– Пойдем скорей. У меня еще много дел.
Ладно, – решила я про себя. – Посмотрю сама чуть позже.
Еще одно открытие потрясло меня не меньше, чем библиотека. Оказывается, в доме был огромный бассейн. Он занимал отдельное крыло и простирался вдаль метров на сорок, не меньше.
Огромные французские окна вдоль стен затенялись плотными жалюзи. Над бассейном сверкало синее небо, выложенное из непрозрачного тонированного стекла.
– Туда вмонтированы лампочки, – сказала тетушка и щелкнула одним из выключателей. На небе появилась россыпь смутно знакомых созвездий.
– Боже мой! – сказала я невнятно.
Вот что моя тетушка называла «быть небедной женщиной»! Я-то в простоте душевной тоже считала себя не бедной! А что? Зарплату получаю? – получаю. Крыша над головой есть? – есть.
И только сейчас я поняла, как смешно я выглядела в этой своей уверенности.
– Вода подогревается автоматически, – продолжала экскурсию тетушка. Толкнула дверь, полускрытую в нише, пояснила:
– Здесь котельная. Видишь термометр? Задаешь температуру, предположим, двадцать градусов, и поворачиваешь рубильник.
Сморщенные тетушкины руки со сверкающими кольцами проворно сновали среди ручек многочисленных приборов.
– Вот так. И все. Вода нагревается, а аппарат поддерживает заданную температуру.
– Морская вода? – не удержалась я.
Тетушка слегка приподняла густые соболиные брови и снисходительно ответила:
– Разумеется!
Я промолчала.
К бассейну прилагалась симпатичная финская сауна, обшитая деревом, и тренажерный зал.
– Ну, вот и все, – сказала тетушка, наконец. – Нравится?
