, так же изнывал от зноя, как и его солдаты, но при этом был бодр и подтянут, как и положено настоящему командиру. Он даже не снял шлем, это раскаленное стальное ведро, которое каждый из его подчиненных с удовольствием продал бы, вместе с остальными доспехами и вообще всем имуществом за глоток морского бриза, блаженной прохлады.
-- Эй! -- раздался голос изо рва, -- Свинаря кто-нибудь держите, сейчас упадет!
Здоровенный детина, одетый лишь в набедренную повязку, опираясь на мотыгу, указал пальцем на роптавшего легионера и заржал. Центурион моментально повернулся к нему.
-- Лапа, еще раз увижу, что ты оставил работу, всю шкуру спущу!
Детина, пару раз дернув грудной мышцей, оскалился и с остервенением вновь принялся рубить мотыгой землю. В его здоровенных ручищах, не иначе как наградивших его прозвищем, мотыга казалась невесомой тросточкой.
-- Недовольны? -- спросил центуриона Север, наблюдавший с вала за крепостной стеной.
Центурион промолчал.
-- Чего язык-то проглотил? Признай правду, ты же меня знаешь, Сервий, я не побегу доносить и сам никого наказывать не стану.
-- Недовольны, -- мрачно подтвердил центурион.
-- Оно понятно, -- согласился Север, промокнув лоб рукавом туники.
Он пришел осмотреть осадные работы без шлема и доспехов, нацепив лишь перевязь с мечом.
-- Я вот тоже думаю, то зря копаем, -- сказал центурион, -- не полезут.
-- Возможно. Я думаю, у них и пяти тысяч сейчас не наберется. Полезут -- сами дураки. У них на плечах в город войдем. Однако лучше перебдеть, чем недобдеть.
-- Чего бы с наскока не взять?
-- Пергам же с наскока не взяли. А тут тоже стены хоть куда. Фимбрия не хочет на одни и те же грабли дважды наступать.
-- Устали люди от беготни за понтийцами и вскапывания этих грядок. Особенно, когда в них смысла никто не видит.
-- Я знаю, Сервий.
-- Я на своем веку немало рвов вырыл, -- сказал центурион, -- никогда не ныл. Даже когда и духу врага поблизости не было. Знай копал себе. Всегда понимал, так надо. А сейчас не понимаю. Совсем, как эти юнцы.
-- Когда нет успеха, любая работа кажется бессмысленной.
-- Я с Марием служил, он никогда не проигрывал, мы ему верили, как никому другому. А теперь я себя понять не могу. Вроде мы и с Фимбрией ни одного сражения не проиграли, а на душе как-то тошно. Как-то все...
-- ...бессмысленно, -- закончил Север.
-- Да.
-- Это все оттого, старина, что ты чувствуешь, даже если сам себе признаться не можешь, что мы не проиграв ни одного сражения, проигрываем войну.
Квинт повернулся, собираясь пройти по гребню вала к участку следующей центурии, но возле него из ниоткуда возник Барбат.
-- Командир, -- вид у тессерария был запыхавшийся, побегай-ка по такой жаре, -- легат тебя зовет.
На входе в палатку легата Квинт нос к носу столкнулся с вышедшим из нее Титом Сергием. Примипил как-то странно взглянул на трибуна и, раздраженно пробурчав себе под нос нечто нечленораздельное, привычным для него широким шагом удалился. Север удивленно посмотрел ему вслед и вошел внутрь.
-- Садись, -- пригласил легат.
Фимбрия сидел за походным столиком что-то писал на папирусе. Трибун сел и терпеливо ждал.
-- Митридат заперт в портовом городе, -- Фимбрия изрек факт, озвучивания которого вовсе не требовалось.
Север кивнул.
-- Чего киваешь? Ну, и что из этого следует?
-- Что следует? -- трибун все еще не понимал цели вызова.
-- Следует то, что он не заперт.
-- У него нет кораблей, -- возразил Север.
-- Да? Совсем нисколько? Ты там через стену видишь, что пирсы пусты и никто на суда не грузится, собираясь свалить на все четыре стороны?
-- Через стены я не вижу. Но пирсы пусты. Так утверждает разведка.
-- Разведка утверждает и кое-что другое, -- раздался знакомый голос из-за спины.
Север вздрогнул и повернулся. В углу палатки стоял Бурос. Трибун, войдя, не заметил его.
-- Что именно?
