отношения.
Грейс надо было догадаться, что все отвратительные сплетни, которые она когда-либо слышала о Рочдейле, были правдой. По крайней мере он не отрицал, что участвовал в дуэли. Но сейчас Грейс беспокоилась о Тоби. Она надеялась, что Рочдейл не оказал дурного влияния на мальчика.
– Вы водили его по боксерским салунам и другим подобным заведениям?
– Я просто помогаю ему научиться быть мужчиной. Это то, что должен был сделать его отец и чего мать сделать не может. Я показываю ему мужские занятия, которым Он никогда не научится здесь, окруженный женщинами. Он практически не помнит Мартина, в его жизни не было ни одного мужчины. Я не пытаюсь заменить ему отца. Я никогда не смог бы этого сделать и не буду даже пробовать. Но мальчишке нужен мужчина, с которым можно поговорить, который научит его мужскому поведению и мужским занятиям. Для своего возраста он мал ростом, его все время будут задирать. Ему нужно уметь защитить себя, научиться жить в реальном мире.
Пока он говорил, гнев Грейс немного утих. Наверное, он прав. Тоби действительно нужно влияние мужчины. Но вид его маленького личика, окровавленного и разбитого, испугал ее.
– Простите, – сказала она, – наверное, я слишком сильно переживаю. Мне просто ненавистна сама мысль, что ребенок дерется. Его же могли серьезно поранить.
– Я бы не допустил этого.
– Да, конечно, вы бы не допустили. – Она видела, что он слишком заботится о Тоби, чтобы подвергнуть его опасности. – Прошу прощения за то, что подумала иначе.
Он кивнул, принимая ее извинения.
– Кроме того, – добавил он, – один синяк под глазом не причинит ему вреда. В этом я могу ручаться. Синяки после удара юного Бернетта, которые появились на моем лице несколько недель назад, только сейчас начали бледнеть.
Грейс почти забыла об этом эпизоде. Она всмотрелась в лицо Рочдейла, ища следы синяка, и в льющемся из окна солнечном свете увидела только игру света и тени. Синие глаза под тяжелыми веками блестели весельем и чем-то еще, когда Рочдейл встретился взглядом с Грейс. Эти глаза напомнили ей о том, что случилось в ту ночь в карете Рочдейла, и щеки запылали. Грейс опустила голову, чтобы он этого не заметил.
Но он вдруг поднял ее подбородок, и она была вынуждена снова посмотреть в его глаза. Рочдейл накрыл ладонью ее пылающую щеку, лаская большим пальцем уголок рта.
– Да, в ту ночь я впервые поцеловал вас, – произнес он низким бархатным голосом. – Я тоже это помню.
Он приблизил к ней свое лицо. Медленно, властно, он прижал свои губы к ее губам в поцелуе, мучительно сладостном и простом. Хотя они были одни, Грейс понимала, что они стоят в холле Марлоу-Хауса, куда в любой момент могут войти люди. Но его поцелуй был нежным и соблазнительным, и она не оттолкнула его, хотя должна была сделать это. Это было слишком приятно. Слишком совершенно.
Он не обнял ее, а просто целовал, мягко двигаясь губами по ее губам в самом изысканном неторопливом исследовании. Когда она слегка раскрыла губы, он взял ее лицо обеими руками и, бережно держа его, углубил поцелуй. Она тихо застонала, наслаждаясь умопомрачительным ощущением его языка, ласкающего ее язык, и только тогда он привлек ее к себе. Не думая ни о чем, она шагнула в его объятия и растворилась в его поцелуе.
Несколько минут спустя, когда к Грейс вернулся разум, она вспомнила, где находится, и отстранилась.
– Вы неисправимы, милорд. Вы так и хотите устроить публичную сцену. – Она высвободилась из его объятий и отошла, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что они действительно одни.
Веки Рочдейла казались тяжелее, чем обычно.
– Нас никто не видит.
– Но могли видеть.
– Вопреки вашим мыслям, моя дорогая, у меня нет ни малейшего желания ставить вас в неудобное положение на публике. Я убедился, что поблизости никого нет. Я забочусь о вас, так же как забочусь о Тоби. Я не позволю, чтобы кому-то из вас причинили вред.
– Вы уже причинили мне вред, сэр. Вы беспокоите меня, сэр.
– Я знаю. Но точно так же, как для Тоби полезно учиться драться, для вас полезно время от времени расслабляться. Вы слишком молоды и прекрасны, чтобы всю оставшуюся жизнь жить в тени покойного мужа, который не позволял вам быть настоящей женщиной. Вы слишком много энергии вкладываете в прославление памяти старого епископа. Вы не отпускаете его. Это то, что не дает вам поддаться своим желаниям. Чувства никогда не будут правильными, пока вы не отпустите епископа.
– Я ничего не могу с этим поделать. Я обязана ему всем.
– Но он умер, значит, ваш долг прощен.
– Дело не только в этом, и вы это знаете. Он научил меня жить добродетельной жизнью. Мне трудно… позволить себе… чувствовать себя такой безнравственной. Такой грешной…
– Грейс. – Он протянул руку и погладил ее щеку. – Вы не безнравственная и не грешная. Вы хороший человек, благородный и любящий. И страстный. Нет, не качайте головой. Вы действительно страстная. Например, в том, чтобы помогать людям, которым не очень повезло в жизни.
– Вы не такую страсть имели в виду.
– Это одно и то же, – ответил он. – Жар, который пылает в крови. Я видел в вас и ту и другую страсть. Ваши чувства глубоки, не важно, сострадание ли это мальчишке с разбитым глазом или тяга к поцелую мужчины. Вы такая, Грейс. Женщина с женскими чувствами. С честным ответом на мужское желание к вам. И со своим собственным желанием. Пора начать жить для себя, Грейс, пора перестать быть вдовой великого человека. Перестаньте сохранять верность памяти надутого старого дурака, который заставил вас поверить, что постель – это что-то грязное.
Грейс изумленно открыла рот. Откуда он это знает?
– Живите своей собственной жизнью, – продолжал он. – Оставьте свой след в мире. Вы ведь можете сделать все, что угодно. – Он раскинул руки и сказал: – Посмотрите, что вы сделали здесь, сами, без епископа. Представьте, что еще вы сможете сделать, если только позволите себе быть самой собой.
– Но вы ведь говорите не о благотворительности, правда? Вы целуете меня не в знак благодарности за хорошую работу.
– Нет, конечно, нет. – Он улыбнулся. – Если только я не объект этой хорошей работы. Хотя предупреждаю, я не собираюсь меняться, так что не думайте, что можете что-то изменить во мне. Нет, я целую вас потому, что меня глубоко влечет к вам. Вы знаете это. Я говорил вам об этом. Но это больше, чем физическое влечение. Вы мне нравитесь, Грейс. Мне нравится женщина, которую я вижу под официальной маской. Страстная женщина под маской холодного спокойствия. Мне нравится в вас все.
Ее щеки пылали от его слов.
– Я… вы мне тоже нравитесь, милорд. – И, Боже помоги ей, это была правда.
– Джон. Меня зовут Джон. Я взял на себя смелость называть вас по имени. Вы должны тоже звать меня по имени. Друзья не должны формально обращаться друг к другу.
Друзья? Они друзья?
– Джон.
Он взял ее руку и запечатлел на ней рыцарский, почти официальный поцелуй, совсем не соблазнительный, не кокетливый, а такой, будто действительно почитает ее и искренне восхищается. Когда Рочдейл поднял голову и улыбнулся, Грейс увидела в его глазах еще что-то, кроме знакомого озорного блеска. Что-то более личное. Более нежное. «Как поразительно», – подумала она и улыбнулась в ответ. Он поклонился ей, потом повернулся и вышел в парадную дверь.
В это мгновение, стоя в фойе и сжимая руку, которую он целовал, Грейс почувствовала, что между ними будто выковалась какая-то новая связь. Грейс не знала точно, что это такое и как это назвать – можно ли это назвать дружбой, когда в них обоих горит желание? – но знала, что больше не будет беспокоиться о его страсти к игре, о его скандальном прошлом и о других его женщинах. Все это не имело значения. Вместо этого она думала о маленьком мальчике, гордящемся своим подбитым глазом, чья жизнь навсегда изменилась из-за доброты Рочдейла. Обо всем, что он делал для Джейн и ее семьи. О невероятной щедрости, которую он проявил к Марлоу-Хаусу.
Это просто мужчина, который ей нравится, мужчина, к которому она испытывает мощное влечение. И, Бог свидетель, Грейс было все равно, что подумают об этом другие.
Глава 11
Нэт, как всегда, поехал размять лошадей, пока Рочдейл был в Марлоу-Хаусе. Долгое ожидание кареты дало Рочдейлу возможность обдумать все происшедшее. Хотя он не ожидал увидеть Грейс, встреча прошла прекрасно. Он практически заставил ее есть с его руки. Наконец-то – наконец-то! – она доверяла ему. Он даже нравился ей. Она была всего в нескольких шагах от окончательной капитуляции. И тут он почувствовал неожиданный укол вины за то, что делает.
Прилив стыда, а потом гнева охватил его за то, что он так эгоистично использовал ее, заставил поверить, что у него нет скрытых мотивов для преследования. К тому моменту, когда Нэт привел коляску в маленький двор перед Марлоу- Хаусом, этот гнев достиг крещендо самобичевания.
– Очень вовремя, – рявкнул Рочдейл. – Где, черт возьми, тебя носило?
Парень побледнел, его глаза тревожно расширились.
– Простите, милорд, но вас не было больше получаса, так что я подумал…
– Не желаю слушать твои отговорки. Просто дай мне вожжи, черт побери, и садись назад. И если не хочешь неприятностей, ты заткнешься и будешь молчать, пока мы не доедем до Керзон-стрит.
Несколько минут спустя, поворачивая лошадей на Лоуер-Джордж-стрит, Рочдейл почувствовал еще один приступ вины, теперь за то, что так резко говорил с Нэтом. Слуга всего лишь выполнял свою работу. Не его вина, что Рочдейл раздражен сам на себя. Когда они добрались до платной конюшни, где содержались его лошади и экипажи, он бросил
