нас зависящее, чтобы не раздражаться. Но видит Бог, чего нам стоит наша снисходительность.
Уин улыбнулась сестрам.
– Для вашего сведения, – сказала она им беспечным тоном, – я намерена нарушить по крайней мере три правила этикета еще до того, как закончится бал.
– Какие именно правила? – в один голос спросили Поппи и Беатрикс. Мисс Маркс ограничилась тем, что озадаченно на нее посмотрела, словно пыталась понять, отчего кому-то может прийти в голову по собственной воле навлекать на себя беду.
– Я еще не решила. – Уин сложила руки на коленях. – Мне придется подождать, пока представится такая возможность.
Гости заполняли холл, слуги сновали между гостями, забирая плащи и шали дам, а также шляпы и пальто джентльменов. Глядя на то, как Кэм и Меррипен снимают пальто, одинаково поводя плечами, Уин невольно улыбнулась. Она не могла понять, почему никто вокруг не замечает, что они братья. Ей было совершенно очевидно, что они кровные родственники, даже если они и не были близнецами. Те же волнистые черные волосы. Что с того, что у Кэма волосы были длиннее, а Меррипен носил их коротко стриженными? Та же худощавость, те же пропорции, хотя Кэм был гибче и легче, тогда как Меррипен был мускулистее и за счет этого тяжелее.
Но самое большое различие между ними заключалось не во внешности, а в том, как они относились к жизни, к окружающему миру. Кэм был раскован, снисходителен и ироничен, отличался проницательностью и не стеснялся широко пользоваться своим обаянием. Меррипен с его болезненным чувством собственного достоинства находился в постоянном напряжении, по-видимому, отчаянно пытаясь скрыть от окружающих то, как глубоко он умел чувствовать и переживать.
О, как сильно она его любила! Как томилась по нему. Но Меррипена нелегко завоевать, если вообще возможно. Уин подумала, что с тем же успехом можно пытаться заставить дикого зверя есть с руки: бесконечные наступления и отступления, голод и привязанность в вечной борьбе со страхом.
Особенно остро это щемящее чувство тоски по нему заявило о себе сейчас, когда она наблюдала его в окружении этого общества избранных. Он не смешивался с нарядной толпой, безучастный, одетый в строгие черно-белые тона. Меррипен не считал себя ниже тех, кто окружал его, но он прекрасно понимал, что не является одним из них, и остро чувствовал это. Он понимал их ценности, хотя не всегда соглашался с ними. И он нашел свою нишу в этом мире гаджо – он был из той редкой породы людей, что могут приспособиться к любым условиям существования и чувствовать себя комфортно практически везде. Не зря же, невольно улыбнувшись своим мыслям, подумала Уин, в отличие от большинства мужчин ее круга Меррипен способен не только читать на древнегреческом и латыни и обсуждать в философских понятиях преимущества и недостатки эмпиризма и рационализма, но и объездить норовистого коня, и вручную построить каменную ограду. И еще наладить работу в поместье так, что оно стало давать прибыли втрое больше, чем когда-либо до него. Словно он не цыганом родился, а помещиком в третьем поколении.
Кев Меррипен был человеком загадочным. И как мечтала Уин пробраться в тайник его души, где он хранит свои секреты, и даже глубже, добраться до сердца его, которое он так истово стережет.
Окидывая взглядом нарядную обстановку особняка, смеющихся и праздно болтающих гостей, Уин чувствовала, как в душу ей пробирается меланхолия. Красивая обстановка, приятная музыка – было от чего получать удовольствие, и все же Уин ничто не приносило желанной радости. Больше всего на свете ей хотелось остаться наедине с самым неприступным из присутствующих здесь мужчин. С Кевом.
Однако она не собиралась весь вечер простоять у стенки. Она намеревалась танцевать, и смеяться, и делать все то, что делают люди, пришедшие на бал повеселиться. Делать все то, о чем мечтала годами и чего была лишена, прикованная к постели. И если это не понравится Меррипену и заставит его ревновать, значит, так тому и быть.
Отдав горничной плащ, Уин направилась к сестрам. Они все были одеты в платья из атласа пастельных тонов. Поппи в розовом, Беатрикс в голубом, Амелия в лиловом, а сама она в белом. Наряд ее был неудобен, что, как со смехом сказала Поппи, было к лучшему, потому что удобное платье не может быть стильным по определению. Оно было слишком открытым и легким сверху: декольте слишком глубокое и широкое, рукава слишком короткие и тугие – и слишком тяжелым от талии и ниже, с тремя слоями юбок, причем верхняя юбка была с драпировкой в виде оборок. Но главным источником дискомфорта был корсет, без которого она обходилась так долго, что успела отвыкнуть от него, и теперь страдала, несмотря на то что стянут он был совсем не туго. В корсете спина была неестественно прямой, а грудь приподнята неестественно высоко. Мало того что это было неудобно, так это, по мнению Уин, было еще и неприлично. И при этом отчего-то неприличным считалось ходить без корсета.
Но при всем при том платье, похоже, стоило переносимых ею неудобств. Так решила Уин, когда увидела реакцию Меррипена. Лицо его побледнело, когда он увидел ее в бальном платье с глубоким декольте. Взгляд скользнул снизу вверх: от атласного носка бальной туфельки до лица. Он задержался на несколько лишних секунд на ее груди, словно приподнятой его руками. Когда он наконец посмотрел ей в глаза, она увидела в них черный огонь. И тут же последовала ответная реакция – по телу Уин прокатилась дрожь. С трудом она заставила себя отвести от него взгляд.
Хатауэи прошли в холл, под потолком которого висели люстры, заливавшие светом сверкающий паркет.
– Какое необыкновенное создание! – услышала Уин восторженный, с придыханием, возглас доктора Харроу. – Она проследила за его взглядом и увидела, что он смотрит на хозяйку дома, миссис Анабель Хант, которая стояла у входа в зал, приветствуя гостей.
Несмотря на то что Уин никогда не встречалась с миссис Хант, она узнала ее по описаниям знакомых. Миссис Хант считалась одной из первых красавиц Англии: с изящной, но при этом трогательно женственной фигуркой, голубыми глазами, опушенными густыми ресницами, и волосами, переливающимися всеми оттенками золота и меда. Но по-настоящему обворожительной делали ее живой блеск в глазах и почти детская непосредственность в выражении чувств и эмоций.
– А вот ее муж, он стоит рядом с ней, – пробормотала Поппи. – Вид у него устрашающий, но, говорят, на самом деле он очень милый.
– Я бы не согласился с этим утверждением, – сказал Лео.
– Ты не думаешь, что у него устрашающий вид? – спросила Уин.
– Не думаю, что он милый. Он смотрит на меня так, словно хочет расчленить.
– Ну, – нисколько не удивившись, сказала Поппи, – я могу его понять. – Она наклонилась к Уин: – Мистер Хант без ума от своей жены. Их брак – брак по любви, видишь ли.
– Как это немодно, – с ухмылкой прокомментировал доктор Харроу.
– Он даже танцует с ней, – заговорщически сообщила Беатрикс своей сестре Уин, – при том что мужьям и женам по правилам этикета категорически запрещается танцевать. Но, учитывая величину состояния мистера Ханта, общество находит причины извинить ему такое предосудительное поведение.
– Посмотри, какая тонкая у нее талия, – пробормотала Поппи, обращаясь к Уин. – И это после рождения троих детей – и двое из них очень крупные мальчики.
– Надо будет прочесть миссис Хант лекцию о вреде ношения корсетов, – театральным шепотом заявил доктор Харроу, и Уин засмеялась.
– Боюсь, что женщинам нелегко выбирать между здоровьем и модой, – сказала она ему. – Я все еще удивляюсь, как вы разрешили мне сегодня надеть корсет.
– Вам едва ли нужны корсеты, – сказал он с озорным огоньком в серых глазах. – Ваша природная талия едва ли шире, чем затянутая в корсет талия миссис Хант.
Уин улыбнулась, глядя в красивое лицо Джулиана, и подумала, что в его присутствии она всегда чувствует себя уверенно и под надежной защитой. Так было всегда, с того момента как они впервые встретились. Он был для нее чем-то вроде ангела-хранителя, и не только для нее, а почти для всех в клинике. Но он так и остался в ее восприятии существом бесплотным и даже бесполым, настоящего мужчину из плоти и крови она в нем не ощущала. Она так и не поняла, есть ли у них потенциал для того, чтобы стать парой, или они все равно остались бы каждый сам по себе, даже если бы решили объединиться.
– Вот она, загадочно пропадавшая сестра Хатауэй! – воскликнула миссис Хант и взяла обе руки Уин в свои ладони.
– Никаких загадок, – сказала Уин улыбаясь.
– Мисс Хатауэй, какое счастье наконец с вами познакомиться! И еще большее счастье видеть вас в добром здравии.
– Миссис Хант всегда о тебе спрашивает, – сообщила Уин Поппи, – поэтому мы все время держали ее в курсе того, как продвигается твое лечение.
– Благодарю вас, миссис Хант, – застенчиво сказала Уин. – Сейчас я вполне здорова, и для меня большая честь быть гостьей вашего дома.
Миссис Хант одарила Уин ослепительной улыбкой и, отпустив ее руки, заговорила с Кэмом:
– Какие приятные манеры. Думаю, мистер Рохан, мисс Хатауэй будет не менее популярна, чем ее сестры.
– Боюсь, что мы это узнаем не раньше следующего года, – с непринужденной улыбкой сообщил Кэм. – Для нас этот бал последний в сезоне. На этой неделе мы уезжаем в Гемпшир.
Миссис Хант огорченно опустила уголки губ.
– Так скоро? Но я полагаю, что могу понять ваше желание поскорее покинуть город. Лорду Рамзи, должно быть, не терпится увидеть свое поместье.
– Да, миссис Хант, – сказал Лео. – Обожаю пасторальные пейзажи. Столько баранов сразу нигде в Лондоне не увидишь.
Услышав звонкий смех жены, мистер Хант поспешил присоединиться к беседе.
– Добро пожаловать,
