сунул.
Дома косточку разглядел. Действительно, с одного конца остренькая, а с другого — крючком загнута. Обрадовался Коля и на розыски вурдалачки своей кинулся. Все это время он и не показывался нигде, так что куда ни придет — рады ему. Он про нее спрашивает, а его от розыска отговаривают. Если б послушался Коля людского совета!
Нашел ее на многолюдном собрании, подкрался сзади и так легонечко зацепил за платье загнутым концом косточки, что она и не приметила бы, если бы в это время кому-то навстречу не совершила движенья. Тут косточка ее за платье назад и потянула.
Обернулась Ольга и видит — Коля.
— Коля! — воскликнула она обрадованно, а глаза, которые вначале рассерженное и недоуменное выражение имели, тут же потеплели, залучились и таким теплом, такой радостью от нее неожиданно пахнуло, что растерялся и вмиг растаял Коля.
О какой тут мести помышлять, когда она ему так улыбнулась?!
— Что это такое? — меж тем она интересуется и хочет из рук у него косточку взять.
— Ничего! — нахмурился Коля. — Так, ерунда! — и проворно косточку спрятал.
— А я знаю, что это такое, — улыбается она пуще прежнего, — это магическое что-то!
Коля очень смутился, покраснел до корней волос, и она его под руку берет, своей нежной длинной талией волнительно покачивает и прижимается к нему плечом тонким.
— Не нужна, Коля, со мной никакая магия, я без тебя и так сильно скучала и даже сама не знаю, почему, — так говорит, а глаза темнеют, вглядываются в него пристально. А у Коли во рту сухо, в голове круженье, и глаз своих от ее зрачков оторвать не может.
— Я тебя люблю, Ольга, ты знаешь, как я тебя люблю, — шепчет.
— Знаю, — говорит она, — молчи, дурачок, я знаю…
Тут на них стали оборачиваться, очень, видно, от них сильный свет исходил, любовная радость лучилась.
— Пошли отсюда, — скомандовала, и они побыстрей из многолюдья выбрались. За руки держались и говорили — наговориться не могли, пока окончательно не стемнело, а тогда целоваться стали, как-то само собой и вышло все. Коля совсем потерял себя, в тумане хмельном обнимал и ласкал ее и не мог наласкаться, насытиться — так долго ждал этого желанного мига.
Понял тогда Николай, что явь — лучше сна. Потому что много слаще себя наяву утратить, чем во сне — обрести. И, отбрасывая остатки дневного соображения, вновь стал целовать закрытые ее глаза, не в силах с ней разъединиться. А она вокруг него плющом обвивается…
Что говорить, даже утратить себя надолго мы неспособны. Неохотно, медленно слабнут объятия, и единое распадается. Так и Коля откатился в сторону, и мысли всякие в нему пришли, да такие глупые. Мол, не прикидывается ли она? Уже в дреме, чувствуя, как ее руки по нему скользят, цепляются, Коля вдруг явственно припомнил тот сон, когда она кровь из него пила, а руки точь-в-точь так же его ласкали… Как из ушата водой его окатило это воспоминание. Руки ее отбросил, да так грубо, что она вскочила:
— Что с тобой?! — воскликнула — Какой ты грубый!
Он свое действие осознал и усовестился, конечно, засмущался страшно.
— Прости, — говорит, — такая дрянь причудилась.
— А ты от меня не отодвигайся, — говорит она, — и не будет тебе дрянь чудиться, — по-матерински так говорит и его голову к себе на грудь кладет. Он сопротивляется, а не может второй раз себе грубость позволить…
Заснули, и тут же Коле дурной сон приснился. Будто та самая фея, которой он клялся тогда любить ее вечно и в любви не изменять, к нему издалека пришла и говорит: “Обманула тебя, Коля, вурдалачка. Обманула! Теперь ты от нее никогда не избавишься, а я страдать должна. Смотри, какого я тебе сынка родила!” И показывает тонкой ручкой. Коля видит — мальчик бежит с золотыми волосиками и совершенно ангельскими ручками и ножками. Вначале бежал, а после остановился, на Колю взглянул и заплакал. Коля вроде утешить его хочет, а дотянуться не в силах. “Прощай! Прощай!” — шепчет ему фея и с мальчиком улетает. Смотрит он, а вокруг красота такая, как на картинке. Удивительная природа и грустно ему донельзя… И еще во сне подумал: “Точно! Обманула меня Ольга…”
С того дня у него двойственное отношение в душе появилось к Ольге. Он и любил ее всей душой и подозревал. Порой ему начинало такое мерещиться, в особенности, когда она его в шею целовала или исключительно нежно ласкала. Раздирался Коля от горя на части. А иногда казалось, что духом могильным от нее несет…
Долго ли, коротко, а измучился Коля и решил от нее избавиться по-хорошему. Палочку достал и тычет в нее легонько, приговаривая: “Ко мне нет тебе пути!” Раз так сделал, два — не срабатывает ворожба. Она его пуще прежнего любит. “Эх! — думает, — а, может, правда, любит? Или палочка с изъяном?! Оглядываться нельзя было!”
От мысли, что взаправду она его любит, а не по причине чернокнижия, Коля даже холодел внутренне и пугался по-настоящему. Потому что одно дело — чары разрушить, а другое — живое чувство раздавить.
Стал он с приятелями выпивать, свидания с ней пропускал и все чаще жаловался. А приятели ему в ответ:
— Какая тебе, Коля, — говорят, — разница: магия или любовь? Мы бы, говорят, такой бабе никакой кровушки не пожалели…
— От нее, — говорит Коля, — могилой дышит.
— Дурак ты, Коля, — возражают ему, — ты себя понюхай, чем от тебя дышит.
Нечего возразить. Понял Коля, что зря он ищет сочувствия: завидуют ему и обрекают на одиночество. Стал он пуще прежнего избегать свою красавицу. А та совсем себя утеряла: как полоумная за ним бегает, часами под домом караулит и по-собачьи любви выпрашивает у Коли.
— Ну уделал Коля красотку! — злорадствовали многие. — Так ей и надо! Больно гордая была…
— Да… — соглашались другие, — отомстил, как и обещал.
Самому Коле — какая месть?! Он о мести и не помышлял — избавиться бы только! Любая месть утолится, если смиренно человек в ногах ползает. Невыносимость от такой покорности да злобная жалость. Дорого Коле магия обошлась.
— Уйди, — просит ее. — Оставь меня в покое! — а она и не слышит, при людях его обнимает. Смеются прохожие. Стыд один. Коля поскорей с ней в квартиру, а ей того и надо, вокруг него обвивается и любви молит.
И выгонял, и чего только не делал — не помогало. Своего она добивалась. Бывало, после сразу порозовеет, расцветет. А у него чувство такое, что он ей последнее отдает и сам себя зазря в нищету погружает.
Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы однажды сильно она его не допекла. Опять подкараулила, а потом в квартиру с черного хода проникла и на пороге его комнатки возникла.
Он и взорвался. На пол ее швырнул.
— Уйди! Убью!! — совсем теряет себя Коля и по лицу ее, потом ногой пинает.
А она ногу обнимает, глядит кротко и только охает податливо:
— Коля! Коля! Не говори так — мне больно!
И тут он неожиданно для себя совершенно скотски ею овладел. И такая жуткая сладость им вышла, такая сила страсти разрядилась, что совсем он душой опустошился. Даже неловко ему стало. В лицо ей избегает смотреть. Ну, а как поглядел — остолбенел даже: видит, она черт знает в кого превратилась и подурнела страшно. Вздрогнул Коля, взглядом в нее пристально вперился, а красавица на глазах чудищем становится и свое настоящее лицо показывает. Вурдалачка и есть вурдалачка. Онемел Коля, к полу прирос, тупо пялится на нее, не в силах поверить такому превращению. Она взгляд его перехватила и поняла все сразу. Одежду прибрала скоро и ходу! Молча, на него даже не взглянула, ушла и с того часу пропала без следа. Ни он, ни другие с тех пор ее больше не встречали.
Любая чара, видать, от слишком сильного чувства рассеивается, и нежить свое красивое обличье теряет. Не может вурдалачка любить беспредельно. Есть у нее спасительный для нас предел любовному переживанию, после которого теряет она человеческий облик. Будь по-иному, не оставила бы Колю. А он ее
