потом часто вспоминал и желанием неисполнимым и тайным мучился. Губительное, как известно, человека притягивает.
Зарубежная фантастика
Рэй Дуглас Брэдбери
Сбор семьи
“Вот они летят”, — сказала Сеси, распростертая на постели.
“Где они?” — воскликнул Тимоти из дверного проема.
“Некоторые из них над Европой, другие над Азией, кое-кто над Исландией, иные над Южной Америкой”, — ответила Сеси. Ее глаза были закрыты, длинные, каштановые ресницы подрагивали.
Тимоти шагнул вперед на голый дощатый пол верхней комнаты.
“Кто они?”
“Дядюшка Эйнар и дядюшка Фрай, а вот кузен Уильям. Я вижу Фрулду и Хельгара и тетушку Моргиану, и кузину Вивиан, а вот еще дядюшка Джоханн! Они быстро приближаются!”
“Они все летят в небе?” — закричал Тимоти. Его серые глазенки сверкали. Он стоял у постели. Ему с трудом можно было дать его четырнадцать лет. Снаружи дул сильный ветер, темный дом освещали лишь звезды.
“Они летят в небе и путешествуют по земле, приняв самые разные формы”, — сказала Сеси во сне. Она лежала в постели неподвижно. Ее мысли были направлены внутрь, и она говорила о том, что видела. “Я вижу зверя, похожего на волка — он переправляется через темную реку — по мелководью — как раз над водопадом, и звезды светят на его шкуру. Я вижу коричневый дубовый лист, несомый ветром высоко в небе. Я вижу маленькую летучую мышь. Я вижу множество других, мчащихся между деревьями, сквозь леса, скользящих меж самых высоких веток. И все они направляются к нам!”
“Они будут здесь к завтрашней ночи?” Тимоти вцепился в простыню. Паук, свисающий на паутинке с лацкана его куртки, закачался как черный маятник, возбужденно пританцовывая. Тимоти склонился над сестрой. “Успеют они прибыть вовремя, к Сбору Семьи?”
“Да, да, Тимоти, да”, — вздохнула Сеси. Она напряглась. “Не вопрошай меня боле. Ступай. Дозволь мне странствовать в местах, кои мне больше по нраву”.
“Спасибо, Сеси”. Он выскочил в холл и помчался в свою комнату. Там торопливо прибрал постель. Он проснулся всего несколько минут назад, на закате, и как только зажглась первая звезда, поспешил к Сеси, чтоб заразить ее своим волнением по поводу предстоящих торжеств. Теперь она спала так тихо, что не слышно было ни единого звука. Паук свисал на серебряной нити, обернутой вокруг шеи Тимоти, пока он мыл лицо. “Ты только подумай, Пак, завтрашняя ночь — канун Дня Всех Святых3!”.
Он поднял лицо и глянул в зеркало. Его личное и единственное в доме зеркало. Мать уступила и разрешила его завести только потому, что Тимоти был болен. О, если бы не этот его недуг! Он открыл рот, изучая плохие, неправильные зубы, которыми одарила его природа. Все похожие друг на друга — ровные, белые, закругленными лопаточками. Радостное возбуждение несколько поутихло.
Было уже совершенно темно, и Тимоти зажег свечу, чтобы хоть что-то видеть. Он почувствовал усталость. Последнюю неделю вся семья жила в полном согласии с заветами, вынесенными из древней страны. Спали днем, пробуждались с закатом, чтобы ночью заниматься хозяйством. Он заметил синеву у себя под глазами. “Плохи мои дела, Пак, — сказал он тихо маленькому созданию. — Я не могу даже привыкнуть спать днями, как все остальные”.
Он поднял подсвечник. О если бы у него были крепкие зубы с резцами и клыками, как стальные шипы! Или сильные руки, или, хотя бы, сильный разум. Чтобы уметь посылать свою мысль куда хочешь, как это умеет Сеси. Увы, он был болен, он был паршивой овцой, выродком. Он даже — Тимоти поежился и приблизил к себе пламя свечи — он даже боится темноты. Братья презирают его. Бион, и Леонард, и Сэм. Они смеются над ним, потому что он спит в постели. Сеси тоже спит в постели, но это другое дело — ей необходима удобная обстановка, чтобы отправлять свою мысль на вольную охоту в дальние пределы. Но Тимоти, спал ли он хоть раз в прекрасном, полированном гробу, как другие? Нет, никогда! Мать разрешила ему завести свою комнату, свою постель, свое зеркало. Ничего удивительного, что семья шарахалась от него, как от распятия. Хоть бы крылья выросли у него за плечами! Он задрал рубашку и, изогнувшись, разглядывал собственную спину. Снова вздохнул. Никакой надежды. Никакой.
Внизу царило возбуждение, оттуда доносились таинственные звуки, залы, двери и потолки были уже обтянуты черным крепом. Потрескивали тонкие, черные свечи, горящие в лестничных пролетах. Слышался голос матери, высокий и твердый. Голос отца эхом отзывался из сырого погреба. Старый деревенский дом жил напряженной жизнью, и брат Бион возвращался откуда-то снаружи с двумя огромными двухгаллоновыми кувшинами.
“Я просто обязан быть на вечеринке, Пак”, — сказал Тимоти. Паук медленно крутился на конце шелковистой паутинки, и Тимоти ощутил одиночество. Он будет начищать гробы, собирать поганки и пауков, помогать развешивать черный креп, но когда праздник окончится, он никому не будет нужен. Чем меньше попадается на глаза паршивая овца, чем меньше разговоров об уродце, тем лучше.
Внизу бегала Лаура.
“Сбор семьи! — кричала она радостно. — Сбор семьи!” — Было ощущение, что ее шаги звучат во всех комнатах одновременно.
Тимоти снова прошелся мимо комнаты Сеси, она спокойно спала. Раз в месяц она спускается вниз. А так — все время в постели. Милая Сеси. Ему захотелось спросить ее: “Где ты сейчас, Сеси? В ком ты? Что происходит? Может, ты сейчас за теми холмами? И что там делается?” Вместо этого он прошел к комнате Эллины.
Эллина сидела за письменным столом, сортируя пучки светлых, рыжих и темных волос и обрезки ногтей, собранных на месте ее работы в салоне красоты в Меллин Виллидж, в пятнадцати милях отсюда. Она работала там маникюршей. В углу стоял крепкий гроб красного дерева с ее именем на крышке.
“Убирайся, — сказала сестра, даже не взглянув на него. — Я не могу работать, когда ты ошиваешься рядом”.
“Канун Дня Всех Святых, Эллин, ты только подумай!”- сказал он, стараясь говорить приветливо.
“Хм! — Она положила несколько обрезков ногтей в маленький белый мешочек и сделала на нем пометку. — Тебе-то что с этого? Что ты об этом знаешь? Ты же в штаны наложишь от страха. Иди-ка лучше в свою постельку”.
Он чувствовал, что его щеки горят.
“Мне нужно помогать по дому, а еще гробы полировать”.
“Не отвалишь — найдешь завтра дюжину пиявок в своей постели, — пообещала Эллина равнодушно. — Пока, Тимоти”.
В гневе он бросился вниз по лестнице и врезался в Лауру.
“Смотри, куда несешься!” — процедила она сквозь зубы, гордо повела плечом и, подобрав юбку, проследовала прочь. Он подбежал к открытой двери погреба и вдохнул струю сырого, пахнущего землей воздуха, идущую снизу.
“Времени мало осталось, — крикнул отец. — Давай, спускайся, а то они прибудут раньше, чем мы будем готовы”.
Тимоти помедлил ровно столько, чтобы выслушать и уловить миллионы звуков по всему дому. Братья
