прекрасные, глубокие и пронизывающие глаза были именно такими, какими он их всегда представлял себе. Мягкость в очертаниях рта, бледное лицо, обрамленное длинными волнистыми волосами и бородой. Этот человек носил простую одежду, какую в свое время носили в пустынных местах, на берегах озера.
Священник громадным усилием воли сдержал рвущийся наружу поток слез и утихомирил вихрь эмоций, рвущий его на части, — удивление, сомнение, шок — все эти неуместные, низменные страсти, бунтующие внутри него и грозящие вырваться на свободу. Он дрожал.
И вдруг увидел, что фигура — Дух, Человек, Призрак — тоже дрожит.
— Нет, — подумал священник, — этого не может быть! Боится! Боится… меня?
Теперь уже призрак откровенно трясся мучительной дрожью, напоминающей его собственную, как бы зеркально отражая его собственное состояние. Призрак беззвучно открывал рот, глаза его были закрыты. Наконец он простонал:
— О, пожалуйста, отпустите меня.
Молодой священник широко раскрыл глаза, у него перехватило дыхание. Он помыслил:
— Но ты ведь свободен. Никто тебя здесь не держит!
В то же мгновение:
— Вы! — закричало Видение. — Вы держите меня здесь! Пожалуйста! Отведите взгляд! Чем больше вы на меня смотрите, тем больше я становлюсь Этим! Я не тот, кем кажусь!
“Но, — подумал священник, — я ведь ничего не говорю! Мои губы не шевелятся! Каким образом этот призрак читает мысли?”
— Я знаю все, о чем вы думаете, — сказало бледное Привидение, дрожа и отступая в сумрак баптистерия. — Каждую фразу. Каждое слово. Я не предполагал сюда заходить. Я забрел в город. И внезапно стал превращаться во множество вещей — для каждого человека я выглядел по-разному, а там было множество людей. Я побежал. Они преследовали меня. Я спасся здесь. Дверь была открыта. Я вошел. А потом, потом… О, а потом попался в ловушку.
“Нет”, — подумал священник.
— Да, — простонал Призрак, — вы меня поймали.
Медленно, со стоном, подавленный тяжестью открывшейся ему истины, священник уцепился за края купели и поднялся на ноги. Его шатало. Наконец он выдавил из себя:
— Вы не то… чем кажетесь?
— Нет, — ответил его собеседник. — Простите. “Я, — подумал священник, — сейчас сойду с ума”.
— Не делайте этого, — сказал Призрак, — я ведь тогда тоже сойду с ума вместе с вами.
— О Господи, я не могу отказаться от тебя, когда ты здесь, после всех этих лет. Ты знаешь все мои грезы — неужели не видишь, что просишь от меня слишком многого. Две тысячи лет все человечество ждало твоего возвращения! И я, я единственный, кто встретил, кто созерцает тебя…
— Вы встретились только со своей собственной химерой. Вы видите лишь то, что страстно хотите видеть. Но если отбросить все это… — фигура коснулась своей одежды, груди, — я нечто совсем другое.
— Что мне делать! — закричал священник, глядя то на небеса, то на Призрака, который от его крика испуганно шарахнулся. — Что!
— Отведите свой взор. И в тот же момент я уйду.
— Только… только это?
— Пожалуйста.
Священник, дрожа, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.
— О если бы этот момент продлился хотя бы час!
— Вы хотите убить меня? Если еще немного продержите меня в этом облике, моя смерть будет на вашей совести.
Священник прикусил пальцы, чувствуя, как все его тело сотрясают конвульсии горя.
— Вы… значит вы — марсианин?
— Не больше и не меньше.
— И я сделал это с вами своими мыслями.
— Вы сделали это неосознанно. Когда вы спустились с лестницы, ваши старые грезы захватили меня и преобразовали. Мои ладони все еще кровоточат от ран, нанесенных тайниками вашего сознания.
Священник в нерешительности покачал головой.
— Еще секунду… подождите…
Он впился жадным взглядом во тьму, где стоял Призрак, укрывшийся от света. Его лицо было прекрасно. А его руки… О! Они были неописуемо чудесны.
Священник кивнул. Он чувствовал безутешное горе, как человек, вернувшийся с той, настоящей, Голгофы. Но час пробил. И угли костра уже остывали на пустынном берегу озера.
— Если… если я отпущу вас…
— О, пожалуйста, прошу вас.
— Если я отпущу вас, обещаете ли вы мне…
— Что?
— Обещаете ли вы мне возвращаться?
— Возвращаться? — воскликнула фигура из тьмы.
— Раз в год — все, что я прошу, возвращаться раз в год, на это самое место, к этой купели, в это время ночи…
— Возвращаться?
— Обещайте! О я должен испытать этот момент снова. Вы не знаете, как это важно для меня! Обещайте или я не отпущу вас!
— Я…
— Ну скажите же! Поклянитесь!
— Я обещаю, — сказал бледный Призрак во тьме. — Клянусь.
— Благодарю вас, о, благодарю.
— В какой день года отныне я должен приходить?
Слезы покатились по юному лицу священника. Он с трудом вспомнил то, что хотел сказать, и произнес:
— На Пасху, о Боже, да, на Пасху, начиная со следующего года!
— Пожалуйста, не плачьте, — сказала фигура. — Я приду. Пасха, вы говорите? Мне знаком ваш календарь. Да, а теперь…
Бледная, израненная рука умоляюще поднялась.
— Я могу идти?
Священник стиснул зубы, чтобы вопль скорби не вырвался наружу.
— Да. Только сначала благословите меня.
— Вот так? — послышался голос.
И рука осторожно коснулась его чела.
— Быстро, — закричал священник, он закрыл глаза и крепко прижал руки к груди, чтобы удержать себя и не схватить гостя. — Уходите, пока я не задержал вас навеки.
Бледная рука еще раз коснулась его лба. Он услышал быстрые удаляющиеся шаги босых ног.
Дверь открылась — блеснул свет звезд. Дверь захлопнулась.
Эхо пронеслось по церкви, облетев каждый алтарь, каждый альков, взмывая вверх подобно слепому полету одинокой птицы, ищущей и находящей успокоение в апсиде. Наконец реверберация затухла, и священник возложил руки на голову, как бы успокаивая и уговаривая себя — каким нужно быть, как снова научиться дышать, успокоиться, остыть, выпрямиться…
Наконец он приковылял к двери и взялся за ручку, испытывая страстное желание распахнуть дверь настежь и выглянуть на дорогу. Она должна быть уже пуста, хотя где-нибудь вдали и можно еще было, наверное, увидеть удаляющуюся фигуру в белом. Священник не стал открывать дверь.
Он побрел в обход церкви, завершая ритуал осмотра дверей, радуясь, что у него есть занятие. Потребовалось много времени, чтобы обойти все двери. Еще больше времени надо, чтобы дождаться
