Франсуа заговорил о самоубийстве казначея клуба. Хотя бы для того, чтобы взглянуть на лица трех остальных. А также о кратковременных остановках Паулы Стайнер в городском отеле и ее загадочной смерти. Она добавила бы сюда и поломку автомобиля Пьера Малитрана и спросила бы под конец, не боятся ли они сами пострадать от тех бед, которые, кажется, обрушиваются на отдельных лиц, стоящих за кулисами футбольного клуба.
Но, несмотря на ее выразительные взгляды, Франсуа придерживался строго спортивной тематики, заставляя ее кипеть от негодования. Теперь она кусала губы — предложение сыграть роль фоторепортера исходило от нее. Те, с кем они собирались беседовать, могли посчитать странным, что двое журналистов, по идее конкурирующие друг с другом, решили вдруг ни с того ни с сего поделить сенсационную информацию между собой. А вот соединение слова и образа должно было показаться им вполне естественным…
Франсуа поднялся и спрятал записную книжку, ручку и портативный магнитофон в карманах своего видавшего виды плаща, совершенно не коснувшись загадок, ответы на которые Доминик надеялась получить. Она вынуждена была скрепя сердце последовать примеру своего спутника, когда вдруг ей пришло в голову, что в ее руках, быть может, оказалась нить Ариадны — на пленке аппарата «Никон». Инстинктивно она схватила рукой свой фотоаппарат, висящий на груди, словно боясь, что его могут отнять.
Этот жест не ускользнул от Карло, взгляд которого гипнотизировал Доминик. Чтобы освободиться от охватившего ее беспокойного, хотя и не такого уж неприятного чувства, она принужденно засмеялась, словно осуждая свой собственный, показавшийся ей самой нелепым вопрос.
— У меня что, прыщ на носу?
Веселый огонек вспыхнул в черных и пытливых глазах итальянца.
— Вы слишком красивы и умны, мадемуазель, чтобы беспокоиться о таких мелочах. Вы упрекнули бы меня, если бы мой интерес к вам ограничился только вашей внешностью. Прошу вас: не стоит меня недооценивать.
— Он все понял, как только ты произнес мое имя.
Доминик вела свой «ренджровер» в потоке машин, раздувая от гнева ноздри и не уступая никому дорогу.
— Этот тип любит дергать за ниточки марионеток. Но если он думает, что сможет заставить меня задирать ноги, как своих «герлз», то ошибается!
Франсуа иронически заметил:
— А мне кажется, что он произвел на тебя впечатление.
Уязвленная, она крутанула руль и едва вывернула его обратно, чтобы не столкнуться с едущим рядом «рено».
— Волнистые волосы и жгучие глаза — это впечатляло, может быть, наших бабушек. А я предпочитаю помятых интеллигентов вроде тебя.
Водитель «рено» догнал их в заторе и проорал в открытое окно:
— Эй ты, задница!
Доминик одарила его своей самой радушной улыбкой и прокричала в ответ:
— Педик!
Затем она направила свой вездеход в открывшийся просвет, промолвив со вздохом:
— Может быть, это и не так, но душу я облегчила. — И снова стала серьезной: — Как ты считаешь, твой фотограф сможет сейчас проявить пленку?
Рошан пожал плечами.
— Если не заупрямится, как бык. А то может и послать к черту.
Доминик философски заметила:
— Значит, он не такой уж податливый, твой напарник.
Брюньон, с заспанным лицом, слегка одутловатым после тяжелого сна и отнюдь не одного стаканчика белого вина, в напяленных второпях полотняных мятых брюках и шлепанцах, открыл дверь. Он вытаращил глаза, увидев Доминик на лестничной площадке, где пахло супом.
— Я вкалывал полночи. И теперь отдыхаю.
Доминик понимающе взглянула на него, протянув руку.
— Не извиняйтесь. Чтобы получать фотографии такого качества, как делаете вы, надо немало потрудиться.
Польщенный фоторепортер покосился на ее «Никон».
— Вы тоже из нашей братии?
Доминик скромно опустила глаза.
— Я бы не осмелилась так сказать, господин Брюньон.
Тот проворчал:
— Зовите меня просто Фернан.
Франсуа был потрясен, глядя на Доминик. «Боже, она сумела охмурить этого старого медведя». Брюньон повел их в свое жилище. Одна из двух комнат служила ему лабораторией. Ногой он засунул под разобранную кровать свои носки и трусы и тогда уж спросил:
— Чем могу быть полезен?
Она протянула японскую камеру.
— Я сделала три фотографии, которые нам срочно необходимы. Если это вас не очень затруднит…
Брюньон уже готов был сдувать с нее пылинки.
— Все будет готово моментально.
Он обратился к Франсуа:
— Ты знаешь мою квартиру. Приготовь кофе для мадемуазель…
Доминик придала своему чуть хрипловатому голосу всю возможную нежность.
— Спасибо… Зовите меня просто Доминик.
Франсуа был готов влепить ей пощечину. Куда девалась ее минутная слабость? Она снова облачилась в свою броню, чтобы вступить в бой. И легко приспособилась к новой обстановке. Ей все отлично удалось: даже этот неотесанный Брюньон отправился в свою лабораторию, промолвив, перед тем как закрыться:
— Идет. Одну минуточку, Доминик.
Она набросила одеяло на простыню сомнительной свежести и села на стул.
— Он не такой уж страшный, как ты говорил.
Франсуа предпочел пройти в кухню, ничего не ответив.
Брюньон вышел из лаборатории, держа в руке три еще мокрых отпечатка. Отодвинув чашки, он разложил фотографии на столе.
— Принимайте работу!
Заинтересованные гости склонились над снимками. На первом Авола был виден со спины, мэр- депутат — анфас, а Жан-Батист де Ла Мориньер — в профиль. Они как завороженные смотрели на прямоугольный листок бумаги, лежавший перед ними на скатерти. Хотя на нем почти ничего нельзя было разобрать, было ясно, что это банковский чек. На других фотографиях документ уже исчез. Франсуа вздохнул.
— Это нам мало что дает.
Доминик закурила и скомандовала:
— Принесите лупу.
К удивлению ее напарника, привыкшего к постоянному брюзжанию Брюньона в ответ на его малейшие просьбы, фоторепортер подчинился беспрекословно, как собачонка, и принес лупу. Доминик стала пристально рассматривать чек через увеличительное стекло и потом сказала:
— Я не могу ничего понять, кроме надписи «Чейз Манхэттен Бэнк». — Она выпрямилась и посмотрела
