позора и разочарования.
Поглощая горячие бутерброды и пиво, они продолжали строго профессиональный разговор. Им было невдомек: достаточно взглянуть на них, чтобы догадаться об их любви. Может быть, потому, что сильное чувство (даже если оно не осознается самими влюбленными) и утоленная страсть создают такую ауру (какой бы тонкой она ни была), которую замечают все, кто когда-либо испытал их власть. И, утратив эту радость, завидуют тем, кому еще предстоит ее пережить. Не ведая, что их состояние очевидно для всех, Франсуа и Доминик удерживали себя в рамках внешней холодности.
— Одной статьи будет достаточно, чтобы вызвать взрыв. Даже если мы не можем прямо указать на причастность к этому делу мафии, разоблачение связи Карло Аволы с Люксембургской компанией, зависящей от сицилийского банка, заставит наших деятелей задуматься над подлинными мотивами того, кто выставляет себя в роли спасителя клуба… Я мог бы связаться с редакцией журнала «Баллон д'ор».
Доминик возразила:
— Не может быть и речи.
Решив, что она считает читательскую аудиторию спортивного еженедельника слишком узкой, Франсуа предложил ей альтернативу.
— Ты говорила о «Либерасьон». Если ты предпочитаешь…
Доминик была категорична.
— Ни в коем случае.
Рошан удивился.
— Что же ты тогда предлагаешь?
Она откинулась на спинку дивана и решительно заявила:
— Не продавать ни строчки до тех пор, пока мы не будем знать всю подноготную этого дела. В противном случае мы только дадим пищу нашим собратьям, которым останется лишь пойти по проложенному следу. И поверь мне, они отдадут за это все на свете…
— Добрый вечер, месье Рошан.
Франсуа поднял голову и увидел комиссара полиции Варуа.
— Полицейские тоже иногда испытывают жажду. Мы не деревянные.
Франсуа представил свою спутницу:
— Мадемуазель Патти.
Полицейский пожал руку Доминик, приняв притворно опечаленный вид.
— Мне очень жаль, что случилась неприятность с тем интервью, которое дал вам наш друг Рошан. Да и у него самого появились кое-какие трения с его газетой. Но если вас это может утешить, то рад сообщить, что и мне предложено заниматься лишь непорядками на нашем муниципальном транспорте… Поэтому, если вы захотите образовать профсоюз пострадавших при расследовании самоубийства Виктора Пере и одной шикарной шлюхи, не забудьте записать туда и меня… Такой служака, как я, всегда может пригодиться… Не буду больше вас беспокоить. Рад был встрече. — Он сделал пару шагов и обернулся. — Вам чертовски повезло, мой дорогой Рошан. Мадемуазель Патти более чем очаровательна.
После этого комплимента (показавшего, что и он почувствовал атмосферу влюбленности, окружавшую их беседу) Варуа пошел прочь, не обращая никакого внимания на игроков в карты. Доминик проводила взглядом его подтянутую фигуру.
— Как ты считаешь, из него можно вытянуть какую-нибудь информацию?
Франсуа рассмеялся.
— Ты сумела бы. Своими чарами ты способна заставить далай-ламу признаться, что он иудей или магометанин… И, кроме того, Варуа не может перенести, что у него отобрали это дело. А такая досада — сильная движущая сила. — Он пристально посмотрел на нее. — Скажи, а что движет тобой: желание открыть правду или просто честолюбие?
Она ответила:
— Ты хорошо знаешь: то, что там замышляют, выходит далеко за пределы спортивной ассоциации Вильгранда… и даже большинства футбольных клубов Франции. Возможно, что такие же маневры происходят вокруг некоторых итальянских, немецких или английских команд. Для мафии ставки должны быть велики… Уже два замаскированных убийства. Твой комиссар полиции только что на это намекнул. Карло Авола лишь исполнитель, и он не остановится ни перед чем. Я читала кое-что о «коза ностре»: мафиози не имеет права на неудачу.
Ему нравилась ее увлеченность. Хотя сам он не испытывал такого энтузиазма.
— Нам выпал огромный шанс, Франсуа. Если мы выведем их на чистую воду, нам обеспечены публикации на мировом уровне. Статьи… А возможно, и книга…
Она тут же, подчеркивая каждое слово, произнесла заголовок:
— «Когда грязные деньги овладевают спортом»… Доминик Патти и Франсуа Рошан.
Он поддразнил ее:
— Ты не претендуешь, случайно, на премию Пулитцера?[31]
В глазах Доминик промелькнул вызов.
— Не мне тебе рассказывать, что Вудворд и Бернштейн, до того как они прославились с «Уотергейтом», вели рубрику мелких происшествий в «Вашингтон пост». А все началось с одного типа, который сообщил о попытке ограбления… У нас уже теперь намного больше фактов… Два трупа, попытка подстроить автокатастрофу. И такая красноречивая схема организации финансовых компаний. Мне премии Альберта будет достаточно.
Было что-то ребяческое в ее претензии на самую престижную премию, которую может получить французский журналист. Но в то же время и что-то возбуждающее. Когда он подумал об этом, она, в свою очередь, спросила:
— А ты… Почему ты пошел на это?
Он попытался отшутиться.
— Ты знаешь, что я люблю не ходить, а бегать.
Доминик не приняла шутки.
— Скажи серьезно. Это очень важно.
«Хороший вопрос, — подумал он. — Что же и вправду ведет меня теперь после стольких лет беззаботной жизни?» Он не уклонился от ответа.
— Прежде всего потому, что я работаю с тобой вместе. Хотя это не главное. Мы могли бы… Я бы мог любить тебя, и не бросаясь очертя голову в это осиное гнездо.
Доминик рассмеялась своим хрипловатым смешком.
— Опасность обостряет чувства, не так ли? — Она снова стала серьезной. — Ты знаешь…
Доминик заколебалась, словно взвешивая слова, перед тем как их произнести. Позднее они поймут, что этот момент был для них решающим.
— …Мои чувства к тебе не изменились бы, если бы ты решил, что это не твоя работа — ворошить подобное дерьмо.
Доминик была нарочито грубой и вульгарной, чтобы он понял: она не требует от него тоже спускаться в ад. Но сама она не откажется от намеченной цели, потому что ее призвание стало неотделимо от нее самой. Он отметил это и сказал:
— Если бы речь шла о чем-то другом, то я бы счел, что это меня не касается. Но знаешь ли, я люблю футбол, с тех пор как помню себя. Мой отец таскал меня с собой на матчи по воскресеньям. Это были не крупные соревнования, нет — всего лишь скромные, непритязательные встречи деревенских команд. Там ставили пару ворот где-нибудь на пустыре… Зрители стояли у края поля. А я сидел на плечах у отца… Собственно говоря, это должно было бы отвадить меня от футбола на всю жизнь…
Молодая женщина слушала его, чуть насмешливо и растроганно, не понимая все же, что за колдовство может заключаться в спорте, где пинают ногами мешок, наполненный воздухом.
— Но произошло как раз обратное. Может быть, из-за всей обстановки, окружавшей встречи… Зрители, судья, игроки… Их подбадривают, свистят, ругаются, ликуют… Я думал, что пришел на праздник… Когда я подрос, то мы гоняли с приятелями тряпичный мяч по улицам. Мы мечтали стать такими, как Копа, Фонтен… И я вошел в юношескую команду. Нашим тренером был аббат Донадьё. Он говорил, что с такой фамилией ему ничего не оставалось, как пойти в священники…
