превратиться в манну небесную, отмытую от всякой грязи. И, кажется, им это удалось, что ведет к безнадежному для него противостоянию с доном Джузеппе. У него осталась единственная возможность избежать «белой смерти» (когда человека убивают и труп невозможно найти): выторговать себе жизнь, угрожая, что исповедь, которую он написал к утру и рассчитывал доверить надежному хранилищу в Париже перед возвращением на Сицилию, будет предана огласке, если с ним случится несчастье.
В зале ожидания Лионского вокзала гулко раздавались неразборчивые сообщения громкоговорителей о прибытии и отправлении поездов. Обтекаемые оранжевые вагоны скоростных поездов вытянулись вдоль перронов, словно стая акул. Рядом с их аэродинамичными формами казались безнадежно устаревшими обычные пригородные поезда, выбрасывающие торопливые потоки трудящегося люда. Для любителей железнодорожных путешествий эти реликты прошлого на рельсах не сохранили даже очарования, присущего паровозам.
Рошан позвонил до отхода поезда Варуа, чтобы поблагодарить за избавление от подозрительного преследователя. Полицейский комиссар прервал его:
— Это скорее я должен поблагодарить вас, старина, за тот скальп, который могу занести в свой наградной список. Этот успех заставил кое-кого поскрипеть зубами в полицейском управлении, где в последнее время я котировался не очень-то высоко.
Франсуа узнал, что субъект, следивший за ним, оказался преступником, находившимся на службе у Карло Аволы. Теперь он сидит в камере тюрьмы Флери-Мерожи в ожидании запроса о выдаче органам германского правосудия. Прежде чем повесить трубку, Рошан поинтересовался реакцией импресарио на арест его шофера-телохранителя. Собеседник усмехнулся в трубку.
— Увы, я ничего не могу вам сказать по этому поводу. Когда я пришел в отель, чтобы получить у него кое-какие предварительные сведения (ему будет официально предъявлено требование представить необходимые объяснения), наш щедрый благотворитель уже уехал в аэропорт со своими секретаршами и всем багажом. Пункт назначения — Париж. Я тотчас же связался с набережной Орфевр. Мои коллеги встретят его. Сомневаюсь, что при встрече ему постелют красный ковер.
В садах, раскинувшихся вдоль берега Луары возле городка Лере, пенсионеры подстригали свои розы и выпалывали сорняки на грядках цветущей земляники. В центре поселка перед входом в коллеж толпились стайки недисциплинированных школьников, доставленных автобусами.
Высоко в небе гудел самолет.
С рассеянным любопытством дети и взрослые подняли головы, чтобы взглянуть на блестящую точку, скользящую на лазурном фоне, оставляя позади белый след, который таял постепенно, по мере продвижения самолета все дальше на север.
Вдруг яркая вспышка, похожая на одиночную грозовую молнию, охватила стремительно летевший крохотный серебряный крестик, и через секунду на этом месте уже голубело пустое пространство, где не было ничего. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками жизни на земле. И в разных местах люди с ужасом прошептали:
— О Боже! Несчастные.
Другие устремились в дома, чтобы сообщить о событии, прервавшем монотонность будней.
— Только что в небе взорвался самолет!
— Где?
— Теперь уже ничего не видно.
Во дворе коллежа маленькие озорники, соприкоснувшиеся вдруг с драмой, которая разыгралась у них на глазах, продолжали смотреть в небо в тщетной надежде вновь увидеть невероятным образом исчезнувший самолет.
В жандармерии зазвонили телефоны.
Заревела сирена, оповещая пожарников-спасателей.
Их красная машина промчалась по улице вслед за автомобилем жандармерии. Затем проехала «скорая помощь».
Не зная о трагической гибели Карло Аволы в небе Франции, Доминик в тот же час летела в Рим. Во время полета она исписала почти без помарок страницы своего блокнота, едва бросая взгляд в окошко на грандиозный морской пейзаж, расстилавшийся под крылом самолета. В своем репортаже она подчеркнула контраст между впечатляющей красотой и безмятежным покоем, которыми дышат пейзажи Сицилии с ее многовековой цивилизацией, и диким, безжалостным насилием, воцарившимся на острове с тех пор, как здесь появилась мафия, выставляющая себя защитницей местных жителей. Жестокость торжествует под этим южным солнцем. И повсюду звучит надгробный плач вдов, сестер и матерей, взывающих и к Богу, и к дьяволу, проклинающих смерть, которая грозит неизвестно откуда.
Она привела пример, рассказав о трупе, изрешеченном пулями и найденном утром почти у дверей редакции «Коррьере». О нем ей сообщил Чезаре, когда заехал за ней в отель, чтобы отвезти в аэропорт. Ни тот, ни другая не связывали это убийство посреди улицы с расследованием, которое вела Доминик в Сиракузе. Обычное дело, как объяснил поселившийся на Сицилии миланец. Они увидели в этом убийстве лишь рядовой случай, проявление диких нравов, связанных с клановой традицией, сохранившейся до наших дней. И не обратили внимания на мотоцикл с двумя седоками в монолитных черных касках, который маячил в зеркале заднего вида все время, пока они не добрались до автомобильной стоянки у аэропорта. У Доминик лишь возникло на секунду мимолетное впечатление, что накануне, когда она ехала в такси, ее несколько раз обгонял такой же мотоцикл с похожими пассажирами в темных блестящих шлемах, напоминающих маски африканских колдунов. Впрочем, от большого итальянского острова до африканского континента было рукой подать.
Поведав об убитом, найденном в луже крови на улице итальянского города, она перешла к покушению на Доменико Басси, который взлетел на воздух, повернув ключ зажигания своей машины. Затем журналистка остановилась на фигуре Карло Аволы, его бывшего партнера, ставшего крупным организатором зрелищных предприятий, и на махинациях, привлекших внимание финансовой полиции к футбольному клубу Сиракузы.
Через два этих персонажа она показала связь между деньгами мафии и тысячами пустых мест на трибунах стадиона. Билеты на них якобы были проданы, и налоги (достигающие почти двадцати процентов от стоимости каждого билета) пунктуально уплачивались. Но, соглашаясь терять эти деньги, преступная организация могла таким образом отмывать часть доходов, получаемых незаконным путем. Затем эти деньги инвестировались регулярно в предприятия с самыми благопристойными фасадами, что позволяло ей все дальше протягивать свои щупальца по всей Европе, не испытывая необходимости возвращать в Италию барыши, полученные от продажи наркотиков. Доминик сделала вывод, что «спасение» клуба Вильгранда одним из агентов «коза ностры» должно было послужить образцом для других подобных операций. Исходя из этого, она отметила, что расследование, призванное информировать читателей, только начинается и что сегодня, когда перемещение капиталов по всему миру происходит, так сказать, со скоростью света, интересно и поучительно проследить, куда текут потоки средств из некоторых сицилийских банков.
Когда самолет стал снижаться над Римом, в тексте, написанном Доминик, остался лишь один пробел. Место было оставлено для освещения роли Жан-Батиста де Лa Мориньера в этом темном деле и причин, побудивших бывшего страхового маклера согласиться на участие в нем. Она рассчитывала, что Франсуа заполнит пробел информацией, полученной в Париже. Доминик с тревогой подумала о том, как далеко он теперь от нее. Сила любви, толкнувшая их в объятия друг друга, должна была пройти проверку теперь, когда исчезло ощущение, что они в одной лодке, и предстояло использовать достигнутые результаты.
Она задавала себе вопрос: «Достаточно ли ты любишь его, чтобы не жалеть о второй — его — подписи под этой статьей?» И отвечала: «Да»… «Но захочет ли он покинуть тесные провинциальные рамки, чтобы вместе вступить на неизведанный путь?.. О, ты слишком фантазируешь, моя милая! Много лет как он влюблен в свой футбол, и неделя, как ты познакомилась с ним. Даже если тебе кое-что удалось в постели, не надо думать, что все в порядке. Даже если ты действительно взяла его в плен, готова ли ты пожертвовать своими амбициями, чтобы составить счастье мужчины?»
