мое проклятие утверждает, что я должен добиться любви женщины. И все говорят, что эта женщина – ты, Равенна.
Она поглядела на Тревельяна, медленно покоряясь потрясению. Разговор заинтриговал ее, более того – испугал, однако в этом безумии угадывался некий смысл. Итак, на нем лежит гейс, связанный с ней. Так вот почему даже сейчас на ее пальце остается колечко с гадюкой Тревельянов. Гейс правил всем ходом событий, и наверняка уже не первый год. Быть может, эта история началась еще до ее появления на свет.
Равенна в ужасе прикрыла рукой губы. Почему же Гранья ничего не говорила ей об этом? Почему не предупредила свою внучку? Или Гранье все было давным-давно известно, и она просто помалкивала? Неужели обо всем этом ведал и весь Лир и небеса над ним, и только она сама ничего не знала?
Мысль эта вывела Равенну из равновесия. Девушке не хотелось верить, что до сих пор поступки Тревельяна определялись гейсом. И все же в словах его могла быть истина, тем более что кольца их были так схожи. Теперь ей стал понятным необъяснимый интерес, который проявил к ней Тревельян. Судьба и кое-кто из стариков графства пытались соединить их, но гейс не учитывал ее сопротивления. Столь же очевидно, он ничуть не считался с изменчивой природой любви.
– Куда ты? – спросил Тревельян, когда она поднялась с кресла.
– Если гейс лежит на вас, тогда исполняйте его, или же смиритесь с теми несчастьями, которые сулит неповиновение.
– Ты согласна стать моей любовницей?
Она не станет поворачиваться, не станет смотреть в эти глаза.
– Если ваш гейс требует, чтобы вы заслужили любовь женщины, это ваш гейс. А если я эта женщина, значит, вам и завоевывать мою любовь.
– Люди говорят, что пострадает все графство, если я не подчинюсь этой проклятой штуковине. На юге уже голод. Я не могу даже представить себе наш Лир, наш прекрасный и изобильный край, сделавшимся таким же кладбищем, как Мунстер. Теперь ты понимаешь мое предложение?
– Если вы должны заслужить мою любовь, тогда добивайтесь ее. Другого способа выполнить гейс не существует.
– А ты веришь в гейсы, Равенна? – спросил Тревельян с ноткой отчаяния.
Голосом, полным слез, она ответила:
– Нет.
Неизвестно почему ей захотелось залиться слезами, однако Равенна подозревала, что причиной всему является тщетность подобного разговора. Теперь ей стало понятно доселе загадочное поведение окружающих. И внимание и заботы Тревельяна легко было теперь объяснить тем, что и его просвещенный ум покорился уверенности во всесилии гейса. Теперь, когда они все обговорили, об этой дурацкой идее следует забыть. Навсегда.
После долгой паузы в комнате раздался резкий смех.
Равенна обернулась к Ниаллу, ощущая на щеках соленую влагу.
– Неужели ты не понимаешь, насколько все это абсурдно? – Тревельян взял ее за обе руки. – Какие-то старики, в невесть каком прошлом, придумали всю эту историю, в которую теперь не веришь и ты.
– Именно. Абсурдно. – Тем не менее Равенна не ощущала его неприкрытого счастья, она не знала, чем граф начал привлекать ее, не умела и определить причины этого притяжения. Ниалл Тревельян, безусловно, не принадлежал к тому типу мужчин, как его друзья. Ей даже казалось, что встретив графа на людной дублинской улице, она скорее всего даже не заметила бы его. Ниалл не был особо высок, но глядя на него, она с уверенностью теперь ощущала, что узнала бы его повсюду. Этот пронзительный взгляд оставил в ее памяти неизгладимый след. Лицо его было приятным, губы и нос свидетельствовали о благородном происхождении, однако от прочих, более обыкновенных мужчин Ниалла отличал острый кельтский наклон бровей, придававший ему вид злодейский и даже производивший впечатление родства с самим нечистым. Но никакой альтруизм Тревельяна не мог изменить создавшегося при одном только взгляде на него впечатления, что человек этот от рождения облечен властью рушить и созидать.
– Пожалуйста… отпустите меня. Я устала. Мне нужно отдохнуть. – Равенна опустила взгляд на удерживавшие ее руки.
– Останься. Выпьем вместе и отпразднуем.
– Нет. Мне нехорошо.
Ниалл опустил руки, позволив девушке отступить.
– Равенна? Она остановилась.
– Похоже, ты приуныла. Отчего же?
Она не ответила. Ей казалось, что граф, наконец, оставил ее в покое, однако Равенна вдруг ощутила его руку на своей талии.
– Останься. Давай отпразднуем мою победу над невежеством и глупостью. С гейсом покончено. – Он вновь повел ее к креслу с подголовником и заставил сесть.
Равенна молча наблюдала, как Тревельян отошел к столу, где на серебряном подносе стояло несколько бокалов. Он наполнил один из них, а когда наклонился к ней, подавая вино, – словно забыв, кто она такая, словно представив себе, что проводит вечер в библиотеке со своей любовницей, – слегка прикоснулся к ее губам.
Потрясенная Равенна широко открыла глаза. Лица их разделяли буквально какие-то дюймы. Лицо Тревельяна осветила кроткая улыбка, и Равенне вдруг представилось, каким граф был в молодости.
– Я забылся. – Ниалл блеснул ровными белыми зубами. – Помнится, я поклялся, что право следующего поцелуя будет принадлежать тебе.
Проклиная его, проклиная себя, Равенна облизнула губы, жаждавшие прервавшегося поцелуя. Ниалл уже собрался выпрямиться, и тут что-то стиснуло сердце Равенны, словно физически оплакивавшей несостоявшийся поцелуй. Она знала, что никогда не поймет, что именно заставило ее так поступить. Быть может, отчаяние или восторг… или просто потребность воссоздать мечту. Но, вне зависимости от причин, она поднялась навстречу графу и со всем упрямством своей сиротской души припала губами к его рту.
Она ожидала, что Ниалл отпрянет как от ожога. Не уверенная в том, что поцелуй ее принят с одобрением, она провела дрожащей рукой по его щеке. К невероятному ее удовольствию, Ниалл оторвался от ее губ и поцеловал ее руку, припав жаркими губами и языком к ее нежной ладони. А потом он стал покрывать поцелуями ее шею.
Застонав, запрокинув голову, она безвольно требовала продолжения. Ниалл уступил – самым мастерским образом. Пальцы его оказались в волосах Равенны, высвобождая из них шпильки черного дерева. Вторгнувшийся в ее рот язык своим прикосновением послал ее душу к небесам. Равенна почти боялась этого откровенного в своей интимности поцелуя, но она хотела его. Поцелуй этот казался ей столь же необходим, как следующий, и – он скоро понравился ей, слишком понравился, судя по внезапной дрожи, охватившей ее тело.
– Сколь сильны твои чары, колдунья, – простонал граф, проведя рукой по ее стану.
Равенна жалобно запротестовала, но Ниалл вступил во владения. Рука его легла на скрытую корсетом грудь, а протесты Равенны утонули в новом, до глубин души пробирающем поцелуе.
От его рта в ее тело распространялся жар, до которого было далеко очагу. Шерстяное платье, не способное согреть ее в холодных каменных коридорах, жгло теперь и щипало ее тело, требуя, чтобы она сбросила его. Пригнувшись вперед, Ниалл поцеловал ее грудь, еще прикрытую тканью. Она едва не зарыдала от облегчения, ощутив руки Ниалла на своей спине; пальцы его с мучительной неспешностью, дюйм за дюймом расстегивали крючки, удерживавшие на ней платье.
– Обещай мне… – прошептал он, задыхаясь. – …Ты откажешься от Маккумхала…
Равенна едва слышала его. Припав головой к груди Ниалла, она всем существом впитывала его запах. От Малахии разило потом, мускусным запахом возбуждения. От Тревельяна пахло чистотой и здоровьем. К этой гамме примешивался и еще один запах – более тонкий и, несомненно, более могущественный. Он нашептывал нечто о древних и темных тайнах, о запахе сажи, распространяющемся от костра друида, о дымной пороховой струйке, висящей в воздухе после дуэли. Опасный, соблазнительный, неестественный запах. Но Равенна обнаружила, что не способна надышаться им.
– Впредь никакого Маккумхала… – задыхался Тревельян. Рука его прикоснулась к теплой коже. Ниалл
