книжными полками. Здесь были сотни томов, величественных и мудрых, оплетенных кожей. Мои пальцы с благоговением пробежались по гладким корешкам книг. Был здесь и стол, с количеством ящиков и полочек, удовлетворившим бы и самого требовательного из учеников; высокая кипа белоснежной бумаги, дюжина цветных чернил в позолоченных или простых стеклянных бутылочках; сотни гусиных и металлических перьев. Я села за стол и уставилась на него.
Затем вернулся мой ветерок, решив, будто у меня было достаточно времени, чтобы пошуршать гладкой бумагой и выстроить перья в ряд. Ветерок просвистел под моими пальцами и вокруг кресла, привлекая внимание к камину позади, который был как раз напротив кровати. Перед ним стояла глубокая, цвета серебра и слоновой кости, полная ванна. Под моим взглядом в нее долили последний кувшин благоухающей воды – парящая в воздухе фарфоровая посуда пугала немного больше, чем невидимые слуги, решила я. Полотенца висели на спинке кресла. Не было причины, по которой жертва не должна подготовиться к своей смерти, предварительно приняв ванну, и, без сомнения, это улучшит мой боевой дух.
Так и случилось. И волшебное мыло не попало мне в глаза. Ветерок, который приносил мочалки, щетки и полотенца, расчесал мне волосы и вплел в них желтовато-зеленую ленту, а затем принес мне светло-зеленое платье с ярдами ткани, вздымающимися на пышной юбке, которая вся была расшита сияющими алмазами.
– Ха, – сказала я. – Ничего подобного я не одену.
Ветерок немного поборолся со мной за то, что я должна буду носить (моя старая одежда исчезла, пока я принимала ванну) и к концу спора, когда мои волосы расплелись, а лента выпала, ветерок носился по комнате, сердито посвистывая. Он потрепал длинную шелковую бахрому на оттоманке и на полную длину распустил закрученные веревочки с тяжелыми золотистыми кисточками, что удерживали полог кровати. Платья были разбросаны по полу, кровати и висели на спинках кресел во всем своем цветном великолепии. И я все равно не была довольна тем, что, в конце концов, пришлось надеть: платье было попроще зеленого, но белый корсаж был вышит жемчугом, а юбка сделана из золотистого бархата, тона на два бледнее цвета полога.
Я вновь повернулась к двери. Должно быть, час был поздний, но я все равно решила, что не усну, пока не узнаю, что со мной произойдет – даже если поиски лишь ускорят конец. Я покинула «Комнату Красавицы» и на мгновение задержалась в коридоре, наблюдая, как яркая табличка ловит блики огня и тени от канделябров, пока за мной закрывалась дверь. Я развернулась, чтобы пройти по коридорам, ведущим к огромным комнатам с арками и колоннами. Не тратя время на то, чтобы любоваться чудесами, я проходила мимо, потому что была слишком сосредоточена на одной вещи: найти хозяина или тюремщика. Наконец, я задержалась на балконе, выходящем на огромную залу в приглушенном свете – что-то вроде той, в которой я ужинала. Свечи зажглись лишь в нескольких футах от меня, пока я шла, а впереди была темнота. Я продолжала идти, но пару раз обернулась и увидела, как свечи, поморгав, через минуту-две затухают позади меня.
Огромные окна, в тех комнатах, где они не были закрыты портьерами, выглядели как темно-серые ниши в стенах: сквозь них не светила луна. Но вдруг, вновь подняв взгляд, я решила, что увидела золотистый лучик света, проходящий сквозь полуприкрытую дверь, далеко впереди, где не зажигались мои свечи. Сердце мое застучало быстрее и я тихонько направилась к той двери.
Как и все другие двери, что были в замке, эта открылась при моем приближении. Еще несколько дней и я позабуду, как открывать или запирать их.
Мне открылась просторная, теплая и величественная комната, хотя по меркам этого замка – довольно небольшая. На стене слева от меня горел огонь в камине, обрамленном кованым железом в форме виноградной лозы; перед очагом стояли два кресла. В одном из них никого не было. В другом виднелась чья-то огромная тень. Комната была темной, в ней плясали лишь слабые отблески огня от камина; перед занятым креслом стоял стол, на котором был огромный подсвечник с дюжиной свечей, но они не горели. Я поняла, что нахожусь в луче света, а лампы в коридоре освещают мою фигуру, стоящую на пороге. Мои глаза медленно привыкли к мраку за дверью. Передо мной мелькнул темно-зеленый бархат, возможно, на колене того, кто занимал кресло в тени.
– Добрый вечер, Красавица, – произнес грубый голос.
Я вздрогнула и положила руку на дверной проем, пытаясь приободрить себя тем, что он (Чудовище, должно быть, мужского пола) не проглотил меня сразу.
– Добрый вечер, милорд, – сказала я.
Мой голос был обманчиво спокоен.
– Я – Чудовище, – послышалось мне в ответ. – Называй меня так, пожалуйста.
Молчание.
– Ты пришла, чтобы остаться в моем замке, по своей доброй воле?
– Да, – выдала я так смело, как могла.
– Тогда я тебе очень обязан.
Он говорил тихо, но глубокое эхо пророкотало каждое слово и это так отличалось от приветствия, которое я ожидала, что я в изумлении произнесла, не подумав:
– Обязан? Милорд, вы не оставили мне другого выбора. Я не могла позволить своему отцу умереть из-за глупой розы.
– Значит, ты меня ненавидишь?
Грубый голос звучал почти с тоской. Вновь меня застали врасплох.
– Что ж, у меня нет причин любить вас.
И тут я виновато подумала о прекрасном ужине и красивой комнате – особенно о книгах. Мне впервые пришло в голову, что если он готовился съесть меня сразу же, то вряд ли бы (да и для чего, интересно) стал бы давать столько книг, сколько не прочитать и за десять лет.
Огромная тень пошевелилась в кресле. Я была уверена, что это колено и бархат: а теперь увидела блеск глаз и, возможно, острые когти?
Я быстро отвела взгляд от когтей. В море темноты его ноги вытянулись до кованой каминной решетки.
– Поможет ли это, если я скажу тебе, что возвратись твой Отец ко мне в одиночестве, я отпустил бы его, не причинив вреда?
– Правда? – едва не закричала я. – Вы говорите, что я пришла без надобности?
Тень слегка пошевелилась, качнув огромной косматой головой.
– Нет. Все, что ты делаешь, нужно. Он вернулся бы к тебе и ты была бы счастлива, но одновременно стыдилась того, что послала его, как ты считала, на верную смерть. Твой стыд увеличивался бы при каждом взгляде на отца, потому что он стал бы напоминанием о твоем жалком поступке, за который ты стала бы ненавидеть себя и его. И со временем это уничтожило бы ваше спокойствие и счастье, а значит – твою душу и сердце.
Мой усталый разум отказывался следовать за его рассуждениями.
– Но… я не могла бы отпустить его одного, – сбитая с толку, ответила я.
– Да, – кивнуло Чудовище.
На минуту я задумалась.
– Значит, вы можете видеть будущее? – беспокойно спросила я.
– Не совсем, – ответила тень. – Но я вижу тебя.
И на это у меня тоже не нашлось ответа.
– А вот я совсем не вижу вас, милорд, – рискнув, осторожно сказала я.
И вновь блеск глаз.
– Что ж, – сказало Чудовище, – Я должен был встретить тебя сегодня днем, когда ты только прибыла; но я подумал, что свет свечей смягчит впечатление от такого, как я.
Он поднялся, медленно расправив плечи, но я все равно попятилась. В нем было, наверное, семь футов роста; у него были широкие плечи и грудь, как у бурых медведей из северных лесов, что одним ударом тяжелой лапы могут сломать охотнику спину. Застыв на мгновение, словно ожидая, пока я приду в себя, он со вздохом, подобным ураганному ветру, поднял подсвечник со стола. Огоньки зажигались, пока он поднимал его на уровень плеч, и внезапно я увидела его лицо.
