– То, что нужно птичкам, – заметила я, а слева от себя нашла жестянку с нарисованными павлинами, которые были отделаны драгоценными камнями. В ней было полно зерен, какие точно понравились бы пернатым. Я разбросала пригоршню по выступу.
– Все, что мне нужно – это лишь парочка попугаев, – попросила я. – Павлины, которых я встречала, кусались.
Я оглядела сады. Казалось странным, что ни одной птицы невозможно было обнаружить рядом с теми деревьями и цветами.
– Вероятно, они ждут, чтобы их пригласили, – вслух подумала я. – Что ж, считайте, я это сделала, – громко крикнула я. – От своего имени, конечно.
Я закрыла окно, переоделась в свою юбку (разделенную швом пополам), которая более или менее подходила для верховой езды.
– Тут что, никогда не слышали о простой одежде? – с раздражением повторяла я, пока искала в шкафах блузку без лент, драгоценных камней или кружев, а ветерок возмущенно тянул меня за локти. Наконец я снова вышла, чтобы прокатиться на Великодушном.
Конь оживился и мы вновь проехались по величественным садам, мне не пришлось напрягаться, чтобы пустить Великодушного галопом по этим ухоженным дорожкам. Воздух был прохладен, когда мы выехали из сада; я взяла с собой плащ и одела его, придержав животное. Я решила, что мы достаточно быстро доедем до высокой живой изгороди, которая окружала мою тюрьму (ведь это не заняло так много времени предыдущей ночью, а Отец видел ворота, находясь в саду). Но мы ехали и ехали по полям, мимо редких деревьев, снова по полям и опять мимо деревьев. Дикий лес начинался здесь: камни и изогнутые кусты, неровная земля под ногами. Я решила, что, возможно, изгородь не полностью окружала владения Чудовища и мы просто вышли на край заколдованного леса. «Хотя это, конечно, мало поможет, – подумалось мне. – Лучше найду ту широкую дорогу и пусть меня приведут обратно. И я не стану пытаться найти отсюда выход, чтобы не умереть с голоду».
Там, где мы проходили, местами лежал снег. Я обернулась, чтобы взглянуть через плечо. Мне все еще были видны башни замка – темные и угрюмые на фоне голубого неба – они все же отдалялись.
– Время ехать обратно, – я развернула коня и пустила его легким галопом.
– Обратно домой, полагаю, – задумчиво добавила я.
«Не стоит пытаться сбежать в самый первый день в любом случае», – пришло мне в голову. Особенно, если добром это не кончится.
Солнце уже опускалось, когда я привела Великодушного в конюшню, почистила его и снова сама вымыла упряжь.
– Да, я заметила, что все старые удила заменили новыми, спасибо, – громко произнесла я, пока чистила сбрую. Если бы не я, то невидимые руки занялись бы этим. Еще я заметила, что удила и пряжки были начищены до блеска, после того, как вчера ночью я оставила их в состоянии просто чистых, и от этого немного разгорячилась. Руки мои все еще были перевязаны – чуток болели, но сильно меня не беспокоили, а волшебные повязки не загрязнятся, даже после того, как я вымою кожаную сбрую и натру ее маслом.
Выйдя из конюшни, я прошла немного вглубь сада, чтобы понаблюдать, как день сменяется серыми сумерками, окрашенными ярким пламенем, и села на хранившую тепло мраморную скамейку. «А впрочем, это все может быть просто от солнца», – подумала я о ней. Я также отметила, что скамья была как раз подходящей по высоте для человека с такими короткими ногами, как у меня.
Я повернула голову, чтобы окинуть взглядом сад, и увидела, что ко мне направляется Чудовище. Он подошел совсем близко, а я смогла сдержать крик; несмотря на тяжелые башмаки, походка его была бесшумной, как тени под моими ногами. Сегодня он оделся в коричневый бархат (цвет пряной гвоздики), а на горле и запястьях его сияли перламутрово-белые кружева.
– Добрый вечер, Красавица, – произнес он.
– Добрый вечер, Чудовище, – я поднялась.
– Пожалуйста, я не хочу тебя беспокоить, – робко ответил он. – Я уйду, если ты захочешь.
– О нет, – поспешно выдала я, пытаясь быть вежливой. – Вы не прогуляетесь со мной? Я бы хотела посмотреть, как заходит солнце над садом, ведь он так красив.
Мы шли в тишине минуту или две. «Бывали у меня идеи и получше», – думала я, проходя три шага за его один, хотя видела, что он изо всех сил старается приспособиться к моей походке. Немного погодя я, слегка запыхавшись, начала говорить, поскольку тишина становилась неловкой.
– Закат был моей любимой частью дня, когда мы жили в Городе; раньше я гуляла в нашем саду, но стены были слишком высоки. Когда небо достигало пика своей красоты, то в саду было уже темно.
– Закат больше не радует тебя? – спросило Чудовище, словно выполняя долг по поддержанию беседы.
– Я никогда не видела восхода солнца – всегда спала, – объяснила я. – Раньше всегда ложилась поздно – много читала ночью. А потом мы переехали в деревню, и, думаю, теперь мне больше нравится восход. Обычно я слишком устаю к закату, чтобы по-настоящему оценить его, и, как правило, тороплюсь закончить дела и пойти ужинать… точнее, так было раньше… – грустно добавила я.
Неожиданно тоска по дому захлестнула меня, сжимая горло.
Мы подошли к стене, покрытой вьющимися стеблями роз, которые я сразу же узнала – должно быть именно здесь Отец повстречал Чудовище. Мы прошли сквозь проем в стене и я огляделась, ужасно смущенная. Хозяин замка остановился в нескольких шагах позади от меня. Затем внезапно солнце, прежде чем исчезнуть, озарило последней яркой вспышкой света замок и сады вокруг, окрасив их в цвет прозрачно-медового нектара в хрустальном бокале, а розы блестели, словно его грани.
Мы оба развернулись к закату и я обнаружила, что уставилась на затылок Чудовища. Заметила серые пряди в гриве, которая спускалась ему на плечи. Свет погас, словно задутая свечка, и нас нежно обволакивали серые сумерки; небо, покинутое солнцем, полыхало розовым и сиреневым.
Чудовище повернулось ко мне. В этот раз я смогла посмотреть на него без содрогания. Через секунду он резко сказал:
– Я довольно уродлив, не правда ли?
– Вы довольно… ээээ, лохматый, – ответила я.
– Ты просто очень вежлива, – заметил он.
– Да, конечно, – согласилась я. – Но ведь и вы вчера назвали меня красивой.
Он издал звук, похожий на рев и рык одновременно, и через минуту усердных размышлений, я решила, что это был смешок.
– Так ты мне, значит, не веришь? – поинтересовалось Чудовище.
– Нет… не верю, – неохотно сказала я, гадая, не рассердится ли он. – Любое зеркало это опровергнет.
– Ты не найдешь здесь ни зеркал, – заявил он, – ни спокойной глади пруда: я не выношу отражений. И если только я тебя вижу, отчего тогда ты не можешь быть прекрасной?
– Но… – начала я, а учения Платона ворвались в мои мысли так быстро, что от них почти заболела голова и я не смогла говорить. Через минуту раздумий я решила не приводить доводов из трактата о знании, и просто, чтобы не молчать, произнесла:
– Ведь есть еще Великодушный. Хотя никогда не замечала, чтобы он обращал внимание на мою внешность.
– Великодушный?
– Мой конь. Огромная серая лошадь в вашей конюшне.
– Ах, да, – ответило Чудовище и уставилось на землю.
– Что-то не так? – забеспокоилась я.
– Возможно, было бы лучше, если бы ты отослала его обратно с отцом, – признался он.
– О, Боже… ему грозит опасность? Ох, пообещайте, что с ним ничего не случится! Можно мне послать его домой сегодня? Я не хочу, чтобы он пострадал, – воскликнула я.
Чудовище покачало головой.
– Ему ничего не грозит, но понимаешь, звери – другие звери – не любят меня. Ты заметила, что в саду нет никого живого, только деревья, трава, цветы, камни и ручьи.
