фотографировать нельзя. Вернувшись к нам, израильтянин попросил Эмму подойти и с помощью своего платка и платка японца соорудил то, что с расстояния напоминало бы белый капор немецкой женщины. Этот убор сделал Эмму похожей на ее предков — и они стали фотографировать, как Эмма двигалась на фоне построек и амбаров. Я смотрел на нее, и так, на расстоянии, мне она представлялась частичкой тех феодальных времен.
Мы вернулись в гостиницу, когда уже стемнело, поужинали и поднялись в двести семнадцатую комнату, где провели около двух часов, досматривая фильмы. Увидев все это сразу же после реальных пейзажей «Изгнанного», мы могли представить себе, что можно сделать с историей об амишах.
— Я преклоняюсь перед красотой ваших земель, — сказал мистер Сайто после окончания просмотра. — Я понял всю драму ваших предков, когда читал книгу в Японии. Но я и не представлял, что земля, за которую они боролись, так удивительно красива.
Я вынужден был вмешаться:
— Я писал роман и могу заверить вас, что они воевали не из-за земли, а из-за религии. Но звала Амоса вернуться и просить о прошении, конечно, земля.
Обернувшись к своему партнеру, мистер Сайто торжественно произнес:
— Мы снимем этот фильм как оду земле, потому что земля, которую мы сегодня видели, — это настоящая поэма. — И, уже когда мы подходили к машине, он предупредил: — Не беспокойтесь из-за нас завтра утром. Мы наймем машину в гостинице и сами поедем в аэропорт. — Целуя Эмме руку, он заключил: — Вам не придется краснеть за наш фильм.
Мы ехали домой, желая, чтобы все эти предсказания сбылись, так как насладились обществом двух людей, понимающих прекрасное.
В последующие недели в «Эй-би-и» прилетали различные группы незнакомых людей, которые арендовали машины и Рейнской дорогой направлялись к нам. Зачем всем им нужно было брать у меня интервью, если, по слухам, мой роман провалился? Потому что и миссис Мармелл, и мисс Крейн, готовые защитить как мои, так и свои собственные интересы, просили всех друзей о помощи, расхваливали в письмах мой роман и использовали все возможные и невозможные способы, чтобы опровергнуть дурные слухи.
Они предлагали журналистам приехать в Дрезден, чтобы те воочию убедились, что я жив и здоров. Некоторых направляла миссис Мармелл, других — мисс Крейн, но обе предварительно договаривались с Эммой, которая до хрипоты объясняла всем, как выехать из аэропорта и куда завернуть, чтобы попасть на Рейнскую дорогу.
— Если вы заблудитесь, спросите любого. Все знают нашу ферму, — заканчивала она.
Репортеры немецкого телевидения наняли бригаду из трех человек в Нью-Йорке и привезли их в Дрезден для процедуры, которая, как всегда клянутся журналисты, «займет не более сорока минут».
— Пятнадцать минут установка, полчаса снимаем и исчезаем.
Но, узнав, что у меня есть мастерская и что я там рисую, они провели два часа, выбирая нужный ракурс и освещение. Съемка и пересъемка заняли еще полтора часа. Каждую сцену приходилось снимать дважды, чтобы направлять камеру то на меня, то на журналиста, чтобы получился диалог. И мой привычный распорядок дня был окончательно нарушен.
Эмма сначала возражала, когда переставляли мебель, но в конце концов смирилась, предложила им напитки и почти стала членом их команды, беседуя, словно старая знакомая, об их семьях и заинтересованно рассматривая фотографии детей.
Когда они часов в пять спросили нас, не согласимся ли мы пообедать с ними, я собрался отказаться, но Эмме так хотелось побыть с ними и поболтать, что я вынужден был (боюсь, с кислой миной) согласиться. Мы поехали в уже знакомую «фарфоровую гостиницу», которая произвела на всех такое впечатление, что меня снова начали фотографировать на фоне статуэток.
Когда мы ехали домой, я ворчал:
— Сколько времени уходит на пустяки!
— У нас так много читателей в Германии, — напомнила мне Эмма.
Так как у нас было достаточно читателей и в Великобритании, прилетела группа из Би-би-си, и еще один день был потерян. Но мужчины так восторгались Эммой, что она опять настояла, чтобы мы пообедали вместе. И мы вели разговоры о принцессе Диане и новом фильме о Кристине Килер. Я предполагал, что подобные интервью помогут в распространении моей книги за границей, но полной уверенности в этом не было. Когда наши гости, возвратившись домой, писали письма, где благодарили нас за гостеприимство, они всегда обращались к Эмме, а не ко мне. Еще хотело приехать и японское телевидение, без сомнения, с подачи мистера Сайто, но Эмма вынуждена была отказать им из-за своих собственных планов, которые надо было выполнить обязательно.
Каждую весну выпускницы Брайн Мауер собирались в колледже, где встречались со своими старыми подругами, вспоминали прошлое и жертвовали деньги в пользу их любимой школы. Уже много лет Эмма пропускала такие встречи. Сначала потому, что у нее не было денег, а потом — потому что она была слишком занята моими делами. В первые годы она представляла себе, как ее подружки спрашивали друг у друга: «Что случилось с этой Столцфус — эта девочка, кажется, из амишей?» И кто-нибудь отвечал: «Она преподает в школе где-то в небольшом городке» Эмма представляла себе их снисходительные улыбки, так как они повыходили замуж за директоров компаний да заведующих кафедрами в университетах Этой весной была сорок пятая годовщина, как Эмма окончила колледж, и она дала знать, что приедет с мужем. Она не сказала с «моим знаменитым мужем», но дала это почувствовать, ведь так было на самом деле. Эмма знала, что ее соученицы будут выпрашивать автографы.
Перед встречей она сделала секретный звонок из автомата мисс Крейн:
— Это Эмма Йодер. Скажите, в этом году мы заработаем большие деньги?
— Не так много, как мы предполагали, но больше того, что вы можете потратить.
— Я знаю, как я их потрачу.
Брайн Мауер находился всего в тридцати милях к югу от нашей фермы, поэтому мы выехали только в пять, чтобы успеть к торжественному обеду, предшествующему празднеству. Эмму помнили только несколько учениц, но многие узнали меня по фотографиям с обложек моих книг. И вскоре все уже знали, что приехала Эмма Столцфус.
Перед тем как все уселись за стол, многие женщины столпились вокруг Эммы, чтобы поздравить ее и попросить мой автограф. Некоторые спрашивали, есть ли у нас дети. В этих случаях Эмма показывала на книги. Пиком празднества оказалось неожиданное выступление президента колледжа, энергичной молодой женщины, которая поднялась из-за стола и торжественно провозгласила:
— Выпуску 1945 года есть чем гордиться. Наш казначей сообщил мне, что они сделали вклад в фонд нашего колледжа в размере одного миллиона ста семидесяти восьми тысяч долларов.
У зала дух захватило от этой потрясающей информации, и восторги стали еще внятнее, когда она объяснила:
— Это стало возможным благодаря Эмме Столцфус, передавшей мне чек на сумму в один миллион долларов.
Больше всех других потрясен был я. Под грохот аплодисментов я шепнул Эмме:
— Где ты взяла такие деньги?
— Это твои деньги, — ответила она. — Я в первый раз в жизни выплатила себе зарплату.
Когда этим вечером мы возвращались домой, Эмма, сидевшая за рулем, сказала:
— Прекрасная была встреча. Лучше и представить нельзя. Так чудесно снова увидеть своих девочек!
— Девочек? Это вполне зрелые женщины!
— Для меня они навсегда останутся девятнадцатилетними… Мне кажется, они были рады, что я приезжала.
— Ты купила свой приезд.
— Да. Купила. На деньги, которые я помогла тебе заработать. Сорок пять лет назад, когда я начала
