мне, — я посмотрел в глаза Таллу, — то время пребывания в моем классе может стать переломным моментом во всей вашей жизни. — Я встал, пожал ему руку и сказал в дверях кабинета: — Приводите свои дела в порядок, Тим…
— Мне не нравится это имя. Тимоти, если это не затруднит вас.
— Приводите свои работы в порядок, Тимоти, потому что мы устроим вам настоящую проверку как писателю.
По иронии судьбы осенью 1986 года после объявления войны Лукасу Йодеру я оказался вовлеченным в драматическую конфронтацию, которая заставила меня проникнуться к нему сочувствием. Правда, это касалось наших личных с ним отношений и никак не затрагивало моего отношения к нему как к писателю, чей вялый и скучный стиль по-прежнему претил мне. Однажды утром, когда я, еще небритый, находился в своей комнате в общежитии, мне позвонил президент Росситер:
— Я просил бы вас зайти в зал правления. Не знаю почему, но они особо настаивают, чтобы вы присутствовали на этой встрече.
— Кто?
— Лукас Йодер и его жена. Да, они действительно ранние пташки, должен вам заметить!
Бреясь, я так нервничал, что чуть не порезался, ибо никак не мог представить себе, зачем я понадобился им после того выпада в газете «Мартин Лютер». Неужели они пришли жаловаться президенту и, если судить по строгому тону последнего, мне грозят неприятности? «Черт бы побрал этих Йодеров!» — сокрушался я еще и потому, что предпочитал не встречаться со своими противниками на людях, а скрещивать с ними шпаги на печатных страницах. А эта встреча может стать особенно неприятной из-за миниатюрной жены Йодера, которая, как я слышал, превращается в разъяренную тигрицу, когда дело касается защиты репутации ее мужа, которую я, безусловно, задел. Так что я шел на эту встречу без всякой радости.
Через пятнадцать минут, когда мы с президентом Росситером выглядывали из окна зала правления, нам открылась знакомая для этих мест картина. По кирпичному тротуару шагала маленькая и энергичная миссис Йодер, то и дело недовольно оглядываясь, чтобы убедиться, что ее благоверный еще не пропал. А вот появился и он сам — бесцветная личность с застывшей на лице улыбкой, то и дело задерживающий шаг, чтобы полюбоваться какой-нибудь пташкой или цветком. Как и Росситер, я не мог и представить себе цель их визита.
Когда они вошли, я ожидал по меньшей мере холодного отношения, а скорее всего, немедленных нападок, но они, к моему облегчению, приветствовали меня едва ли не по-дружески горячо:
— Доброе утро, профессор Стрейберт. Извините, что потревожили вас в столь ранний час. — Дышать мне стало легче.
Разговор повела миссис Йодер:
— Начиная с «Нечистой силы», романы Лукаса имели поразительный успех, и руководство «Кинетик», особенно миссис Мармелл, его личный редактор…
— Она и мой и с полсотни других авторов, — вставил Лукас.
— В «Кинетик» полагают, что Йодер сможет написать еще две или три книги, если будет продолжать свою грензлерскую серию. Первые четыре книги этой серии переживают возобновление интереса, что само по себе уже сенсация, — так считают они.
— Это, должно быть, самая приятная часть всей истории, — заметил президент Росситер, но Эмма, которая изучала экономику в Брайн Мауер, поправила его:
— Самое приятное — это распродажа почти миллионного тиража «Маслобойни» и уверенность миссис Мармелл в том, что следующая книга побьет этот рекорд.
— Будет еще и следующая?
Она постучала костяшками пальцев по дереву:
— Если Бог даст ему здоровья.
— Если Бог даст здоровья нам обоим, — добавил Йодер.
— Да, это необходимо, не так ли? — сказал Росситер. — Но вы, фермеры из немецкой Пенсильвании, живете вечно, слава Богу. — Больше добавить он ничего не мог.
Зато Эмма могла и сделала это довольно решительно:
— Мы считаем, а Лукас просто убежден, что он всем обязан этому колледжу, и я согласна с ним. Поэтому мы решили поделиться с вами своим состоянием. Мы хотим выделить вам десятую часть доходов от прошлых книг и гарантировать увеличение этой доли, если его следующая книга окажется удачной. — Прежде чем Росситер нашел, что ответить, она твердо добавила: — Вы должны, безусловно, понимать, что более скромная доля пойдет в Брайн Мауер. Я все же помогала заработать эти деньги.
— Я слышал, что вы провели свои годы в Саудертоне, — сказал ей с улыбкой Росситер, а Лукас заметил:
— Не забывайте, что я работаю дома, а это требование жены, которая заработала половину.
— Мне не нужна половина, — заметила она, — но женские колледжи нуждаются в деньгах, и я позабочусь, чтобы мой колледж получил хоть сколько-нибудь.
— Восхитительная идея! — воскликнул Росситер, которому очень хотелось узнать, какую сумму они имеют в виду, но спросить не позволяло воспитание.
К этому моменту я все еще не понимал, зачем меня пригласили на эту встречу, и, поскольку ни Росситер, ни я не знали размера пожертвования, каждый из нас неловко помалкивал. Затем Эмма все же сказала:
— Мы принесли вам чек, президент Росситер, и обещаем сделать то же самое в следующем году, когда увидим, как пойдут дела. — Она достала его, но продолжала держать в руке.
Когда она наконец вручила его и мы увидели цифру — один миллион, — Росситер просто задохнулся от нахлынувших чувств и воскликнул с искренним смятением:
— О Господи! Лукас, я знал о том, что вы неравнодушны к колледжу, но это не укладывается у меня в голове! — Он затрясся в нервном смехе. — Нет, никто не говорил мне, что книги приносят такие деньги.
— В большинстве своем не приносят, — вступила Эмма. — Но нам повезло, и мы знаем это.
Еще с полчаса Йодеры давали указания, как распоряжаться этой суммой и теми, которые могут последовать. Первую скрипку здесь опять же играла Эмма:
— Никаких сообщений в прессе. Знать должны только члены правления. Наши имена нигде не должны появляться. И самое главное, на зданиях. Есть много других, которые захотят, чтобы их имена красовались на фасадах. — Наконец она добралась до меня: — Наши деньги предназначаются книгам и всему, что связано с ними: студентам, которые будут писать их впоследствии, библиотекам, где они хранятся. Учитывая все эти пожелания, мы считаем, что решающее слово при распределении денег должно принадлежать профессору Стрейберту.
— Конечно, — согласился Росситер и серьезно добавил: — А нет ли между вами вражды? Мы не можем допустить ситуацию, которая способна привести к взрыву и нанести ущерб колледжу.
— О нет! — добродушно отозвался Йодер.
— Я имею в виду тот случай, когда вы публично разошлись во мнениях относительно Лонгфелло.
— Академические споры, — сказал Йодер. — Это то, что не дает крови застаиваться в венах хорошего колледжа.
— А довольно прямолинейная статья профессора Стрейберта в нашей университетской газете?
— Я не видел ее. — На лице немца не было и тени лукавства.
— Ее видела я, и она мне не понравилась, — объяснила миссис Йодер. — Но, поскольку Лукас старается никогда не читать того, что о нем пишут, я не стала показывать ее.
Я был сражен. Мне казалось, что я веду борьбу с серьезным противником по серьезному вопросу, касающемуся самой сути поэзии, а он даже не знает, что я сделал выстрел. Но больше всего меня убивало то, что, будучи моим интеллектуальным противником, он как ни в чем не бывало предлагал мне стать распорядителем своего миллиона долларов. И тогда мне стало ясно, что этот тихий маленький человек на самом деле живет сам по себе, отстранившись от всего, что его не трогает. Он был просто примитивной личностью и абсолютно глух к критике. Это повергло меня в благоговейный трепет.
