— Что же мне делать? — спросил я. Голос мой дрожал, а к горлу подступил комок. Слишком больно было слышать от знающего редактора, что мой роман, на который я возлагал столько надежд, приговорен к смерти, причем на законных основаниях. Она, должно быть, видела мое отчаяние и, не желая еще больше огорчать меня, не стала отвечать на мой призыв о помощи. Вместо этого она покрутила в руках свой стакан с шерри и сказала:
— Какие великолепные напитки готовят в «Бристоль крим»!
— Что я должен делать? — спросил я еще настойчивее чем прежде, но вместо ответа услышал:
— Карл, нам еще долго работать вместе. Думаю, вам пора называть меня просто Ивон. Мне так больше нравится.
Не знаю, что толкнуло меня на это, но я пролепетал:
— Так это еще не все плохие новости?
Все тем же тоном она продолжила:
— Вы находитесь на опасном повороте своей карьеры критика, когда откровенная неудача с книгой может вызвать разговорчики: «Смотрите, сам-то он не опубликовал ни строчки. Осечка в самом начале». — Она не спускала с меня глаз, чтобы увидеть, как я восприму критику, которой обычно подвергал других.
— Неужели вы думаете, что все обернется именно так? — чуть ли не взмолился я.
— В формулировке не уверена. Но в том, что слухи разнесутся очень далеко, — не сомневаюсь. И рекомендую вам забрать свой роман. Давайте будем считать, что в «Кинетик» его не видели.
В отчаянии я пытался схватиться за любую соломинку:
— Профессор Девлан не сомневался в этом романе. — Но это была ложь — у Девлана были серьезные сомнения, после того когда я описывал ему свой роман. — И мне хотелось в честь него…
— Вы очень скучаете по нему, Карл, не так ли?
— Да. Роман посвящен ему, как вы заметили, наверное. — Я не стал говорить ей, что Девлан умирает и что роман должен был стать моим последним подарком ему.
— Заметила и считаю, что вы оказали ему не много чести, связав его имя с такой сырой работой.
Воспользовавшись именем Девлана для подкрепления своих доводов, она окончательно лишила меня присутствия духа. Чтобы успокоиться, я сосредоточился на фарфоровой фигурке молочницы Версальского двора. Почувствовав, наверное, какой катастрофой был для меня ее отзыв, она спросила сочувственно:
— А что предлагаете вы, Карл?
— Опубликовать его в таком виде как есть. — Но выпалив эти слова, я понял, что от меня тут ничего не зависит. — Если, конечно, «Кинетик» позволит мне сделать это.
— С вашим количеством печатных работ, Карл, вы имеете право требовать публикации романа, и мы согласны принять ваше требование.
— Вы зашли так далеко, что даже обсуждали у себя вопрос о том, чтобы отклонить его? — Я был в ужасе.
— Трое проголосовали против и двое за. Я была одной из двоих, но поскольку мой голос считается за три, то против было трое, а за — четверо. И так будет оставаться, пока вы не примете решение.
— Я уже решил. Это единственное, что я могу сделать для Девлана. Он отец этой книги.
Ивон имела репутацию одного из самых твердых и решительных редакторов Нью-Йорка, и своих авторов она отнюдь не боялась, невзирая на то, какими бы знаменитыми они ни были. Ее девизом было: «Если не я, то кто же скажет им правду?» Следуя этому принципу, она задала самый больной вопрос:
— Вы действительно считаете, что такой известный критик, как Девлан, захочет связывать свое имя с такой аморфной работой, как ваша?
Я, должно быть, покраснел, потому что она поступила самым неожиданным образом. Дотянувшись, она сжала мою руку, словно я был ребенком, которого надо было утешить:
— Давайте сменим тему разговора. Я хочу посмотреть, каких вершин достиг ваш феномен Талл. Если он хотя бы наполовину такой гениальный, как вы говорите…
— Давайте не будем менять тему разговора. Я окончательно решил в эти минуты, что буду публиковаться.
— Тогда я помогу вам, — быстро проговорила она. — И пожелаю… — тут она осеклась, потому что не хотела произносить слово «удачи», посчитав это дурной приметой, — …чтобы вам повезло, — добавила она.
Но ей все же хотелось взглянуть на рукопись Талла. Поставив перед собой коробку, она сняла крышку и впилась в страницы без номеров и с текстом, отпечатанным вкривь и вкось. Когда, порывшись в ней, она взяла первые попавшиеся четыре страницы, я сказал:
— Здесь настоящая смесь, но не беспорядочная. Это действительно калейдоскоп, который создает в вашем воображении многозначительные образы.
— Это вы подсказали ему такой подход?
— Бог с вами, нет! Этот парень сам избирает свои подходы.
На следующий день рано утром у меня зазвонил телефон.
— Карл! Это Ивон. Ваш юноша действительно сконструировал захватывающий калейдоскоп. Мальчик умен. Поражает то, как имена собственные превращаются у него в нарицательные и как сменяются образы, один другого богаче. Великолепное исполнение, и, если его правильно преподнести и заручиться поддержкой, он может иметь крупный успех.
ПОРАЗИТЕЛЬНАЯ ПРАКТИЧНОСТЬ ЭТОГО ЗНАМЕНИТОГО КРЕСЛА ЕСТЬ СВИДЕТЕЛЬСТВО ТОГО, ЧТО ЛЮБОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ТРУД, К КОТОРОМУ ПРИКЛАДЫВАЕТСЯ ПРИРОДНЫЙ УМ ЧЕЛОВЕКА, ИМЕЕТ ВЕРНЫЙ ШАНС СОЗДАТЬ НЕЧТО ОТЛИЧНОЕ И НЕПОДВЛАСТНОЕ ВРЕМЕНИ, А ЕСЛИ В НЕГО ВКЛАДЫВАЕТСЯ ЕЩЕ И ЧУВСТВО ПРЕКРАСНОГО, ТО ЭТОТ ШАНС УВЕЛИЧИВАЕТСЯ ВДВОЕ.
УИЛЬЯМ МОРРИС (1834–1896) — АНГЛИЙСКИЙ ПОЭТ, АРХИТЕКТОР, СТРОИТЕЛЬ, СТОЛЯР- КРАСНОДЕРЕВЩИК И РЕФОРМАТОР. ОТДАВАЛ ВСЕГО СЕБЯ ЛЮБОЙ РАБОТЕ, ЗА КАКУЮ БЫ НИ БРАЛСЯ. КОГДА ЕМУ ЗАХОТЕЛОСЬ ИМЕТЬ КРЕСЛО, ОН ОПРЕДЕЛИЛ ХАРАКТЕРИСТИКИ, КОТОРЫЕ ДЕЛАЛИ БЫ ЕГО ПРЕВОСХОДНЫМ. ЭТИ ХАРАКТЕРИСТИКИ, ПОХОЖЕ, СВОДИЛИСЬ К СЛЕДУЮЩЕМУ: КРЕСЛО ДОЛЖНО БЫТЬ МЯГКИМ, ИМЕТЬ ПОДЛОКОТНИКИ И ОТКЛОНЯЮЩУЮСЯ СПИНКУ, КОТОРАЯ БЫ ФИКСИРОВАЛАСЬ В ПОЛОЖЕНИЯХ, УДОБНЫХ ДЛЯ РАБОТЫ И ОТДЫХА КОНСТРУКЦИЯ ОКАЗАЛАСЬ ОДНОЙ ИЗ ЛУЧШИХ.
КРЕСЛО МОРРИСА БЫЛО ВСТРЕЧЕНО С ВОСТОРГОМ, И МОЙ ДЕД ПРИОБРЕЛ ЕГО ОДНИМ ИЗ ПЕРВЫХ. НО ОН БЫСТРО ПОНЯЛ, ЧТО К НЕМУ МОЖНО ДОБАВИТЬ ОДИН ЭЛЕМЕНТ, КОТОРЫЙ СДЕЛАЕТ ЕГО ИДЕАЛЬНЫМ. ОН ПРИДЕЛАЛ К ЛЕВОМУ ПОДЛОКОТНИКУ ЧТО-ТО ВРОДЕ СТОЛИКА, КОТОРЫЙ УСТАНАВЛИВАЛСЯ НАД КОЛЕНЯМИ И ИМЕЛ ЗАЖИМЫ, ЧТОБЫ УДЕРЖИВАТЬ КНИГУ В РАСКРЫТОМ ПОЛОЖЕНИИ. ТАК ЭТИ ЛЮДИ ПРОДЕМОНСТРИРОВАЛИ СВОЮ СПОСОБНОСТЬ ПРОЯВЛЯТЬ УМ И ИЗОБРЕТАТЕЛЬНОСТЬ В ЛЮБОМ ДЕЛЕ, ЗА КОТОРОЕ БРАЛИСЬ.
Иногда она проводила в своем кресле целые дни. То она сидела подавшись вперед и сочиняла стихи, то отдыхала полулежа и глядела на море. Стопка книг рядом с ней становилась все выше. Время от времени Лаура заходила в конце дня в кабинет и обнаруживала свою хозяйку спавшей в кресле так крепко, словно та
