что-нибудь более современное, чем мои «Поля».
Получив письмо Йодера, Ивон позвонила мне:
— Дрезденский триумвират — вы, я, Йодер — работает в полную силу, двигая вперед книгу Талла. — И, зачитав мне заявление Йодера, добавила: — Оно показывает, почему я люблю этого милого старикашку. Вчерашний день, но человек с характером.
Благодаря высказыванию Йодера о Талле услышали не только у нас в стране, но и в Европе. А когда сезон закончился распродажей двадцати семи тысяч его коробок, «дрезденский триумвират» предпринял новую кампанию, определяя его в письмах как блестящего, высоко профессионального и серьезного новатора, который точно знает, чего хочет. Результатом всех этих дифирамбов было то, что ему предложили занять место ассистента на нашей расширяющейся кафедре литературного творчества, что вполне устраивало меня, так как я мог в этом случае более пристально наблюдать за его прогрессом.
Среди книг, вышедших в «Кинетик» в 1988 году, мой роман «Пустая цистерна» стал откровенным провалом. Даже мощные усилия Ивон не смогли вдохнуть в него жизнь. Однако Ивон оказалась достаточно изощренной, чтобы его отметил ряд маленьких журнальчиков, чьи издатели, воспринявшие девлановскую теорию диалога между избранными, увидели, к чему я стремился, и дали роману высокую оценку. Крупные же издания, которые владели вкусами широких читательских кругов, приговорили мой роман к смерти. При этом газета «Нью-Йорк таймс» и журнал «Тайм» приводили слова одного из персонажей книги: «Она действительно пустая», — и это было мнение о моей книге, то есть они давали понять, что там нет ни убийств, ни дерзких ограблений, ни пылких любовных страстей, и вообще ничего, кроме нескончаемых разговоров о природе и назначении искусства.
Но Ивон, державшая нос по ветру, все же смогла написать мне: «Глупо скрывать, что среди широкой публики „Цистерна“ не вызывает интереса. Как и следовало ожидать, магазины возвращают ее пачками. Но могу заверить, что в тех кругах, которые вы стремились покорить и которые так четко определил Девлан, все в порядке. Того, чего вы хотели достичь, вы достигли, и вполне, успешно. Мне хочется, чтобы вы ценили это достижение, каким бы незначительным оно вам ни казалось в данный момент. Начинайте работать немедленно над тем, что у вас получается лучше других, а именно: над Тимоти Таллом, из которого надо сделать победителя. Напишите короткий критический труд под названием „Наши смелые новые голоса“, и я гарантирую вам его быстрое издание. Еще ничего не потеряно, ни в коем случае. У вас мощный голос, Карл, который стоит того, чтобы его услышали».
Мудрый совет Ивон помог мне избежать ошибки, которая могла бы прикончить меня как критика, ибо, когда провалилась «Цистерна», я в отчаянии дал себе клятву: «Раз они отвергли мой роман, я буду делать все, чтобы не проходили те, которые по их меркам являются верхом мастерства. Берегитесь, ничтожества!» — и бросился точить нож для охоты за скальпами. Ее письмо вернуло меня к реальности. Критик не должен руководствоваться в своей работе личными обидами.
Прогуливаясь вдоль Ванси, я выстраивал теорию, которая, как я надеялся, будет служить мне до конца моих дней: я написал, как мне казалось, отличный роман и пришел в отчаяние от его неудачи. И бесполезно винить публику в том, что она испорчена дешевой беллетристикой из числа бестселлеров. Виноват я сам, ведь Девлан говорил мне: «Уделом художественной литературы являются реальные люди, действующие в реальном окружении. Любая проза, построенная на абстрактных идеях, обречена на неудачу — пиши о людях, а не о носителях идей». Это я твердил студентам, а сам не усвоил.
Теперь я понимал, что роман должен рождаться в муках, с персонажами, чьи страсти и боль автор воспринимает так же остро, как свои собственные. Я наполнил свой роман светлыми идеями, но их носителями оказались плохо вырисованные персонажи, действующие в какой-то нежизненной среде. И как ни горько было признать, но Йодер прав: «Эта вещь не пела».
Израненный осколками разбитых иллюзий, которые питал по отношению к себе, я должен был честно признаться, кем я был и кем не был. Прозаиком я не был. У меня не было интуиции и поэтичности, необходимых для плодотворного творчества. А что у меня было? Зримое понимание того, каким должно быть хорошее произведение. Безошибочное чутье на подделку. И я вправе учить других делать то, чего не мог сделать сам. Ивон права, я был тем, кто должен написать «Наши смелые новые голоса», ибо слышал, как они поют.
Ходили упорные слухи, что песенка «Кинетик» спета. Компания «Рокланд ойл», как никогда настроенная избавляться от издательства, от которого у нее была лишь одна головная боль и никакой выгоды, срочно вступила в переговоры с пятью фирмами, серьезно заинтересованными в приобретении «Кинетик», и постепенно становилось ясно, что в конечном итоге оно скорее всего попадает в руки немецкого конгломерата «Кастл». Это слово не было немецким, но, поскольку эмблемой конгломерата являлся симпатичный средневековый замок и поскольку его владельцы видели свое будущее в Англии и Америке, они сохранили этот символ и перекроили на свой лад название. «Здесь, конечно, неправильное употребление слова, — говорили издатели, — но все же получилось не так противно, как у их лондонских конкурентов, чья компания носит название „Паук“.»
Можно было предположить, что, добившись успеха, Ивон купается в лучах славы. Как бы не так! Однажды вечером она позвонила мне и возбужденно спросила, может ли приехать в Дрезден в конце недели и провести важное совещание с Йодером и со мной. Меня раздражала необходимость постоянных контактов с Йодером, к которому я по-прежнему относился враждебно, но был вынужден сказать:
— Приезжайте!
Когда мы встретились, она перешла прямо к сути своей проблемы:
— Позавчера наш президент Джон Макбейн беседовал со мной за закрытыми дверями.
Мы с Йодером нетерпеливо подались вперед, и она в присущей нью-йоркцам экзальтированной манере стала рассказывать о потрясающих вещах, которые время от времени происходят в американском бизнесе:
— Не успела я сесть, как он говорит: «Миссис Мармелл, вы, конечно же, слышали, о чем шепчутся по всему зданию. Мне нет необходимости говорить, что большинство этих слухов не более чем просто слухи». «Я бы покривила душой, если бы сказала, что не обращала на них внимания, но я им не верю», — ответила я. Он нахмурился, печально покачал головой и промолвил почти шепотом: «Что же, то, что я вам сейчас скажу — не слухи. Нас скоро проглотит… „Кастл“.» «И вы согласились?» Он уставился на меня, как на дебильного ребенка: «Согласились! Не думал, что вы такая наивная, миссис Мармелл!» — Здесь она остановилась в нерешительности, вспоминая, очевидно, неприятную сцену, которую ей хотелось бы забыть: «Разве вы не понимаете, что, когда вами владеет американский конгломерат, ваше мнение никого не интересует? Они приказывают, вы подчиняетесь. А когда приходит время избавиться от вас, они делают это без лишних слов. — Он щелкнул пальцами. — Им плевать на то, что думаете вы, потому что они хозяева, а ваша участь — плясать под их дудку!» Мертвенная бледность его лица неожиданно подсказала мне, что он испытывает сильную боль — не просто терзающую плоть, а разъедающую душу. Он прекрасный человек, он получил «Кинетик» под свое начало, когда то плелось в хвосте, и, проявив свои незаурядные деловые и человеческие качества, вновь вывел его в ряд лучших. Возможно, среди множества предприятий, входящих в конгломерат, «Кинетик» не представляет собой ничего особенного, но в издательском бизнесе оно играет огромную роль и пользуется высокой репутацией.
Чувствуя себя обязанной выступить на стороне человека, который долгое время оказывал ей всяческую поддержку, она задала ему несколько коротких вопросов: «Вы хотите сказать, что „Рокланд“ продаст нас без нашего согласия?» — «Да». — «Ублюдки! И именно немецкой компании?» — «Да. Они единственные, у кого достаточно денег в банке». — «Оки оставляют вас?» — «В начале все так обещают, а потом увольняют». — «Позволят ли они вам оставить меня на прежнем месте, когда узнают, что я еврейка?» — «Если они собираются уволить всех наших евреев, то им не стоит покупать издательство, потому что от него мало что останется». — «Но я занимаю довольно высокое положение благодаря вашей поддержке». — «Они особо подчеркивали, „кто хотели бы сохранить тех, кто „держит нос по ветру“, как они выражаются. А вы продемонстрировали это особенно наглядно“. — „По правде говоря, господин Макбейн, я не хочу работать здесь без вас. И я уверена, что большинство сотрудников тоже…“ — „Миссис Мармелл, все это должно остаться между нами. „Кастл“ запретил мне даже вести разговоры с вами“. — „Кастл“ запретил! Да кто они такие, чтобы отдавать вам приказы?» — «Отныне они распоряжаются здесь всем».
Ивон сказала, что на глазах у нее выступили слезы, удивившие Макбейна и ее саму, потому что она
