все больше и больше.
Догадываясь, очевидно, с каким трудом далось мне это решение, Искович спокойно произнес:
— Вы не пожалеете. — Повесив трубку и взглянув из окна на тихое Ванси, я понял, что в глубине души буду сожалеть об этом решении по конца своих дней. Но реальный мир манил, и мне уже не терпелось распорядиться, чтобы на стену в Темпле нанесли мою схему «Обреченного рода Атрея». Пора смятений прошла, и я вновь буду честным учителем и критиком.
Первая задача, которую я должен был решить, став свободным человеком, была не из легких и не терпела отлагательства. Быстро добравшись до дома президента Росситера, я постучал в дверь.
— Пожалуйста, извините за вторжение, но я должен сказать вам это, пока не лишился присутствия духа. Я решил, сэр, что мне пора сменить место работы. В конце семестра я собираюсь оставить колледж.
За плечами у Росситера было немало таких бесед, инициатором которых зачастую был он сам, когда дело касалось увольнения, поэтому я не увидел на его лице ни малейшего удивления. Пригласив меня войти, он принялся произносить обычные в таких ситуациях фразы:
— Я знал, что мы не сможем удерживать вечно такое светило, как вы, Карл. Мы желаем вам всяческих удач на новом месте. Где оно, кстати?
— В Темпле. Новая программа. Солидное финансирование. — У него хватило такта не выразить своего удивления по поводу того, что один из его ведущих преподавателей уходит не в Принстон или Стэнфорд, а в Темпл, но брови его все же взметнулись кверху.
— Ну что ж, — проговорил он, быстро справившись с собой, — это крупное и стабильное заведение. Они, как я слышал, практикуют интересные формы обучения. Вам будут предоставлены замечательные возможности. Еще раз примите наши наилучшие пожелания. — Не прошло и четырех минут с начала беседы, как он проводил меня до выхода из своего дома. Но, когда я уже миновал дворик, он сказал мне вслед: — Карл, мы не будем трезвонить об этом по всему свету, не так ли? Студенты могут поднять шум из- за того, что мы теряем популярного профессора, так ведь?
Я согласился с ним, потому что был готов на любые условия. Именно в те моменты эмоционального подъема я дал себе клятву: «В Темпле я не позволю обстоятельствам помешать мне честно оценивать американскую литературу. Два семинара, которые Искович запланировал для меня, особенно „Деконструктивизм — путь к содержанию“, станут моим диалогом с равными.» Полный воодушевления я возвратился в свое общежитие.
На протяжении нескольких лет у меня вошло в привычку прочитывать в «Таймс» раздел, посвященный средствам массовой информации, выискивая между строк крупицы информации, которая создавала у меня ощущение собственного участия в крупных играх, что велись в издательском мире. И вот однажды утром я обнаружил нечто такое, что едва поверил своим глазам:
«По слухам, распространяющимся в высоких кругах, предполагавшаяся выдача нью-йоркской компании „Кинетик пресс“ замуж за габсбургский „Кастл“ не состоится. В срыве свадьбы виноваты обе стороны. „Кинетик“ хочется более твердых гарантий по поводу продолжения прежней политики, чем те, которые готовы предоставить немцы, а „Кастл“ требует более существенных деловых уступок, чем те, на которые могут пойти американцы. Специалисты полагают, что теперь, когда стороны возвратились к исходному положению, появляется вероятность, что белый американский рыцарь все же спасет эту компанию, которая в прошлом публиковала знаменитых отечественных авторов, а сейчас может похвастать совершенно разнообразным списком, где вы найдете и старомодного автора бестселлеров Лукаса Йодера и молодого ниспровергателя традиций Тимоти Талла. Один из претендентов на руку компании-Золушки сказал: „Было бы здорово, если бы Золушку сосватал местный принц“.»
Еще не закончив читать, я набрал номер телефона Ивон, но не смог передать свои эмоции, потому что она тут же прокричала возбужденно:
— Карл, слава Богу, что вы позвонили. Я могу приехать и поговорить с вами?
— Как скоро вы сможете оказаться в гостинице? — Когда она ответила, что надеется добраться туда к одиннадцати, я спросил: — Вы хотите, чтобы я собрал там Йодера, Талла и, возможно, Соркин?
— Только вы, — твердо заявила она. — И не надо, чтобы об этом знали другие. Идут военные действия.
Приехав, она оказалась более взволнованной, чем когда-либо, и, чтобы успокоиться, заказала себе виски без содовой, чего раньше она себе не позволяла. Когда принесли заказ, она сделала большой глоток и удивила меня, схватив мою руку и воскликнув:
— Я так рада, что наша с вами встреча состоялась. — Она откинулась на спинку стула и продолжила: — Карл, вы можете оказать мне услугу? Вы знаете этот город. Если вам попадется по-настоящему хороший дом, выставленный на продажу, дайте мне знать.
— Что случилось? Вы ушли? Вас уволили?
Залившись нервным смехом, она стиснула мою руку:
— Нет. У меня все нормально. Просто начинаю приходить в себя. Сейчас такое время, что приходится задумываться о жизни, и, делая это, я вижу, что, оставшись без родителей и родственников, я оказалась совершенно одинокой в этом мире. У меня нет настоящего дома. Нью-Йорк меня не прельщает. А здесь, в этом провинциальном городке, у меня столько интересов, что он стал для меня родным. Мне хочется жить среди полей, деревенских полицейских и вообще среди людей, которые узнавали бы тебя при встрече. — Она сникла, отвела глаза и энергично высморкалась. — Я так рада, что вы позвонили. Мне нужно посоветоваться, а в Нью-Йорке у меня нет никого, с кем я могла бы это сделать.
Она была так расстроена, что я не решился сообщить ей о своем намерении покинуть Мекленберг.
Затем она принялась подробно рассказывать о тех запутанных ходах в издательском бизнесе, которые привели к срыву наметившейся сделки по продаже «Кинетик». Но, едва приступив ко всем хитросплетениям, она вдруг объявила:
— В багажнике моей машины лежит магнитофон. Принесите, пожалуйста. Вот ключи. Я хочу, чтобы вы знали все до последнего слова.
Когда я принес магнитофон и включил на воспроизведение, она проговорила:
— Вы можете выключить его пока. То, что я скажу сейчас, должно остаться только между нами. — Я щелкнул переключателем. — Насколько я понимаю, ваша небольшая книга о молодых писателях почти закончена?
— Да, и думаю, что получилось неплохо.
— Я в этом не сомневаюсь, — торопливо бросила она, стремясь поскорее перейти к главному вопросу. — Карл, на помойку выбрасывают отличное американское издательство. В этом не виноват никто конкретно, и одновременно виноваты все. Я хочу, чтобы вы прямо сейчас, отложив все дела, взялись за изучение и описание этого убийства. Я расскажу вам все, что знаю. Я же устрою так, что мои коллеги, которым можно доверять, дали вам обстоятельные интервью. Запишите их на пленку, и вместе с этим материалом, а также тем, что вам уже известно, — а это весьма существенно, так как вы больше других моих авторов заинтересованы в том, чтобы издательство не умерло, — вы получите основу для мощной статьи. Я хочу, чтобы вы назвали ее «Убийство издателя». В «Нью-йоркском книжном обозрении» у меня есть редактор, который с радостью ее напечатает. Как многие из тех, кто связан с миром книг, он хочет, чтобы эта история стала достоянием гласности. А теперь включайте магнитофон.
«Когда сделка между „Кастл“ и „Рокланд ойл“ провалилась, — рассказывала она, — причем мы, книжники из „Кинетик“, не имели к этому никакого отношения — этим заправляли только денежные мешки, — основная причина срыва была скрыта, так как она могла иметь плохие последствия для всего издательского бизнеса. Группа наших лучших писателей, ни один из которых, как ни странно, не входит в мою когорту, заявила, что не будет писать на „Кастл“, разорвет свои контракты и обратится в суд, чтобы защитить свои права. Это настолько меняло условия сделки, что „Кастл“ пришлось отступиться, и это было вполне разумно с его стороны, как я считаю».
