Глаза конгрессмена не отрывались от лица Эрин.
– Все-таки в ней есть что-то такое... необыкновенное, – выговорил он, еле дыша от возбуждения.
– Да ты смотри не на нее, – посоветовал Молди. – Лучше полюбуйся на себя.
– Это был неудачный вечер.
– Да что ты говоришь! – Молдовски кулаком ткнул в живот Дилбека. – Сядь-ка. И промочи горло.
Конгрессмен безропотно повиновался.
– Имбирное пиво? Это просто великолепно, Малкольм.
Молдовски удобно устроился в полотняном шезлонге. В этот вечер он облачился в темно-синий пуловер, безупречно отутюженные легкие белые брюки и парусиновые туфли на резиновой подошве. Всего пару- тройку раз до этого Дилбеку доводилось видеть его в столь вольной одежде.
– Я хочу, чтобы ты был трезв, – начал Молди. – Я хочу, чтобы ты накрепко запомнил каждое слово из того, что я сейчас скажу. На чем вы там поладите с этой девицей – дело ваше. Но ты должен поговорить с ней, Дэвид. Есть некоторые вещи, которые нам необходимо выяснить.
– Господи, она же не шпионка! Она просто стриптизерша...
– Я привезу ее сюда завтра вечером, – не слушая, продолжал Молдовски. – Так безопаснее.
– Безопаснее? В каком смысле?
– В смысле шантажа, – ответил Молдовски, указывая на фотографию. Взгляд Дилбека последовал за движением его пальца и снова упал на лицо Эрин, отпрянувшей и поднявшей руку, чтобы защититься от удара бутылкой.
– А если я не понравлюсь ей? – вдруг забеспокоился конгрессмен.
Молдовски шумно разжевал кубик льда из своего стакана.
– Понравишься, можешь мне поверить. Две тысячи баксов гарантируют прямо-таки страстную любовь.
– А что получу я?
– Два часа танцев.
– И все?
– Это только начало.
Дэвид Дилбек отхлебнул имбирного пива, и оно показалось ему безвкусным.
– Я хочу, чтобы была возбуждающая музыка, шампанское, свечи...
Заверив, что все это будет, Молдовски перешел к вопросам, которые Дилбек должен был задать стриптизерше.
– Ну нет, – запротестовал конгрессмен. Это разрушит все настроение!
– Не нет, а да! – не выдержал Молдовски. – Сделаешь все, как надо, сукин сын! У него, видите ли, настроение! Да плевать я хотел на твое настроение!
Конгрессмен замялся.
– Малкольм, мне бы не хотелось нагонять на нее страху. Ведь, может быть, это мой единственный шанс, пойми... – Его глаза снова остановились на фотографии, висящей на стене. – Просто фантастика... – прошептал он, ни к кому не обращаясь.
Молди вскочил на ноги, резким движением сорвал со стены снимок и, подойдя к Дилбеку, стал прямо перед ним. Его надменно задранный нос находился как раз на уровне подбородка сидящего конгрессмена.
– Ты сделаешь это, – непререкаемым, исполненным невыразимого презрения тоном выговорил он. – Мы должны выяснить кое-что. Это
Его дыхание отдавало бурбоном и мятным эликсиром для освежения рта; к этому коктейлю примешивался убийственный, как всегда, аромат его одеколона. Дилбек отвернулся и судорожно глотнул свежего воздуха. Яхта мягко качнулась на волне, поднятой пронесшимся мимо катером.
– Ты сделаешь это, – повторил Молдовски в самое ухо конгрессмену.
– Но я не понимаю...
Молдовски повернулся спиной, подхватил свой стакан бурбона и принялся расхаживать по каюте. Взгляд его упал на нагрудный карман пуловера: там, под тонким трикотажем, слабо очерчивалось что-то маленькое и прямоугольное – визитная карточка детектива Гарсиа, вынутая Крэндэллом из сейфа исчезнувшего адвоката.
– Есть люди, которые стараются навредить тебе, Дэвид, – проговорил Молдовски. – И мы должны быть уверены, что она – не одна из них.
Дилбек покачал головой.
– Да ты просто параноик. Молдовски презрительно хмыкнул.
– Она ведь всего-навсего танцовщица из стрип-клуба, – продолжал Дилбек.
Молдовски схватил его за грудки.
– Фэнни Фокс тоже была всего-навсего стриптизершей, – с ненавистью глядя в глаза конгрессмену и отчеканивая каждое слово, произнес он. – Донна Райс была просто актрисой. Элизабет Рэй была просто
