— Так это недалеко отсюда?
— Может быть, три мили, но это ужасная дыра. — Механик усмехнулся, взяв у Диллона деньги. — Там не на что смотреть, мистер.
— Хотел просто посмотреть. Приятель сказал мне, что там сдается домик на уик-энд.
— Странно, я ничего не слышал об этом.
Диллон уехал. Через несколько минут он добрался до указателя на аэродром, свернул на узкую дорогу и увидел табличку с надписью «Доксли». Дорога стала еще уже. По обе стороны была высокая насыпь, закрывавшая боковой обзор. Так продолжалось до тех пор, пока машина не поднялась на вершину небольшого холма. Диллон увидел перед собой пустынную местность, слегка припорошенную снегом. Кое- где росли деревья, дальше шли огороженные поля и болото, спускавшиеся к реке. Примерно в миле от реки Диллон заметил около дюжины домов под красными черепичными крышами и маленькую церквушку. По всей вероятности, это и была деревня Доксли. Диллон начал спускаться, съехал в долину, где росли деревья, и заметил ворота, сделанные из пяти жердей. Они были распахнуты, а на заборе висела потемневшая от времени доска с надписью: «Ферма Кадж-Энд».
Дорога пролегала между деревьев, она привела его прямо к ферме. Несколько кур бродили по двору. Дом и два больших сарая (или хлева) составляли хутор. Все выглядело очень запущенным, как если бы рука человека годами ни к чему не притрагивалась. Но Диллону было известно, что многие сельские жители предпочитают жить именно так. Он вышел из машины, подошел к двери, постучал, потом попробовал открыть. Она была заперта. Он повернулся и направился в ближайший сарай. Его деревянные двери были открыты. Внутри стояли фургон фирмы «Моррис» и «форд» на кирпичах вместо колес. Кругом лежали сельскохозяйственные орудия.
Диллон достал сигарету. Когда он собрался прикурить, прикрыв огонек ладонями, за его спиной раздался голос:
— Кто вы? Что вам здесь нужно?
Он обернулся и увидел девушку, стоявшую в дверях. На ней были мешковатые штаны, заправленные в резиновые сапоги, толстый свитер под старой теплой курткой и плоский вязаный берет, какие носят в рыбацких поселках на западном побережье Ирландии. В руке у нее был двуствольный обрез. Как только он шагнул к ней, она взвела курок.
— Оставайтесь на месте! — У нее был сильный ирландский акцент.
— Вы, должно быть, Анжела Фахи? — сказал он.
— Да, Анжела, ну и что из того?
Танин оперативник был прав: она действительно выглядела как молодая крестьянка — с широкими скулами, вздернутым носом и какой-то свирепостью на лице.
— Вы действительно выстрелите из этой штуковины?
— Если вы меня вынудите.
— Жаль, я просто хотел повидать двоюродного брата моего отца, Данни Фахи.
Девушка нахмурилась:
— А вы-то сами кто, черт возьми?
— Меня зовут Диллон, Син Диллон.
Она хрипло рассмеялась:
— Это грязная ложь. Вы даже не ирландец. Син Диллон умер, все это знают.
Диллон произнес с характерным для жителя Белфаста акцентом:
— Украсть биографию великого человека, дорогая! Все, что я могу сказать, — слухи о моей смерти здорово преувеличены.
Она опустила ружье.
— Святая Мария! Вы — Син Диллон?
— Собственной персоной. Внешность может быть обманчивой.
— О Боже! — сказала она. — Дядя Данни говорит о вас все время, но мне всегда казалось, что в этих историях нет ничего реального. И вот вы здесь.
— Где он?
— Отремонтировал машину хозяина трактира и час назад уехал, чтобы отогнать ее. Сказал, что обратно придет пешком. Я не удивлюсь, если он останется там выпить.
— В это время дня? Разве трактир не закрыт до вечера?
— Это по закону, господин Диллон, но не в Доксли. Они никогда не закрываются.
— Тогда поехали за ним.
Девушка положила обрез на лавку, забралась в машину и уселась рядом с ним. Когда они тронулись, Диллон спросил:
— Что вы можете рассказать о себе?
— Я выросла на ферме, в Галвее. Моим отцом был Майкл, племянник Данни. Он умер шесть лет назад, когда мне было четырнадцать. Через год моя мать снова вышла замуж.
— Дай я сам расскажу, — перебил Диллон. — Вы не сошлись характерами с отчимом?
— Что-то вроде этого. Дядя Данни приезжал на похороны моего отца. Там я его и увидела, и он мне понравился. Когда стало очень тяжело, я ушла из дому и приехала сюда. Он очень обрадовался, написал моей матери, и она согласилась, чтобы я осталась здесь. Была рада избавиться от меня.
В ее словах не было никакой жалости к себе, и Диллон почувствовал к ней нежность.
— Говорят, худа без добра не бывает.
— Я подумала и сообразила, — обратилась она к Диллону. — Если вы двоюродный брат Данни, а я его внучатая племянница, тогда мы кровные родственники, разве не так?
Диллон рассмеялся:
— В какой-то степени.
Казалось, она пришла в восторг. Откинувшись на сиденье, она прошептала:
— Я, Анжела Фахи, родственница величайшего солдата ИРА.
— Есть люди, которые не согласятся с такой оценкой, — сказал Диллон, когда они доехали до деревни и он остановил машину возле трактира.
У деревни был запущенный вид: не больше пятнадцати пришедших в упадок домов, нормандская церковь с башней и большое кладбище. Трактир назывался «Зеленый человек», и даже Диллону пришлось нагнуться, чтобы войти. Потолок был очень низкий, с балками. Пол был сделан из тяжелых каменных плит, истертых годами. Стены выкрашены в белый цвет. Человеку в рубашке с короткими рукавами, стоявшему за стойкой бара, было не меньше восьмидесяти. Он поднял голову, и Анжела спросила:
— Он здесь, господин Дальтон?
— У камина, пьет пиво, — откликнулся старик.
В широком очаге, сложенном из камня, горел огонь. Перед ним стоял стол и деревянная скамья. За столом сидел Данни Фахи и читал газету. Перед ним стоял стакан. Это был человек лет шестидесяти пяти, с неопрятной седеющей бородой, в матерчатой кепке и старом твидовом костюме.
— Я привела человека, который хочет тебя видеть, дядя Данни, — обратилась к нему Анжела.
Он взглянул сначала на нее, потом на Диллона с удивлением на лице:
— Что я могу сделать для вас, сэр?
Диллон снял очки.
— Да благословит Бог всех нас, — произнес он с белфастским акцентом, — и особенно тебя, старый подонок.
Фахи побледнел, как мертвец, потрясение было слишком сильным.
— Господи помилуй! Это ты, Син, а я думал, что ты давно сыграл в ящик!
— Как видишь, нет, я здесь, перед тобой. — Диллон достал из бумажника пятифунтовую банкноту и передал ее Анжеле: — Пару виски, предпочтительно ирландского.
Она вернулась к бару. Диллон повернулся. У Данни Фахи были на глазах слезы. Он крепко обнял Диллона.
— Боже мой, Син! Я не могу выразить, как я рад тебя видеть!
Гостиная в доме Фахи была неопрятной и захламленной, со старой мебелью. Диллон сидел на
