А если бы включил, то Бирман и того использовал бы так, как ему хотелось, в своих собственных целях. Ну, а что касается Мартина, то он приказов от «фирмы» не получает и намерен выяснить лишь, почему же так произошло с Хатчинсом, и разузнать это как можно скорее. О его визите к Дмитрию Бирман ничего не узнает, да и вреда ему это не нанесет.
Кроме того, ему очень хотелось вновь увидеть Алину.
– 36 —
8 часов вечера,
Новорязанская улица
Лифт в доме, в котором жил Дмитрий, не работал «опять», как сказала Алина, когда они поднимались по лестнице на девятый этаж. Лестница вилась вокруг квадратной шахты лифта, в которой безжизненно повисли, подобно лианам в джунглях, лифтовые кабели, освещенные тусклыми лампочками на лестничных площадках, да и то не все горели. Мартин и Алина останавливались через каждую пару этажей, чтобы перенести дух.
– Мне надо было прихватить еды, – сказала Алина. – Я забыла про лифт.
– Хотите вернуться вниз? – спросил Мартин.
– Нет. Хочу поскорее подняться.
– Чем вам не нравится Дмитрий?
Ему показалось, что она не просто хочет оградить Дмитрия от возможных осложнений, связанных с ее визитом. Она явно не стремилась навестить его.
– Это старая история и довольно запутанная, – ответила она. – Я все же люблю его. Но говорить об этом мне не хочется.
Наконец они дошли до последнего этажа и встали на площадке, чтобы отдышаться. Алина подошла к двери, но не решалась сразу постучать.
После нескольких ударов за дверью послышался звук, будто там что-то передвигали.
– Кто там? – раздался мужской голос.
– Дима, это я – Аля.
– Аля?
Послышался другой звук – отворяемых запоров. Дверь распахнулась.
– Аля, входи!
Увидев Мартина, Дмитрий отъехал немного назад. Мартин тоже сделал шаг назад.
Дмитрий открыл дверь, запоры которой находились на уровне его плеча, да и голова его едва доставала до груди Мартина. Сперва Мартин подумал было, что перед ним карлик, но быстро понял, что это не так.
У Дмитрия не было ног.
Он взгромоздился на маленькую квадратную деревянную тележку с подшипниками вместо колес.
Алина предупреждала Мартина, упомянув, что он потерял ноги на войне. Он ожидал, что увидит человека в инвалидной коляске или на протезах, но ни в коем случае не калеку па самодельной тележке.
Калека приоткрыл дверь, а сам отъехал назад, оттолкнувшись костяшками пальцев от пола. Из-под челки черных волос, космами спускавшихся до плеч, сверкали темные глаза, черная борода свисала на грудь. Он неотступно следил за Мартином.
– Дима, это друг. Бенджамин Мартин. Он американец.
– Американец?
Когда Дмитрий наконец понял, кто перед ним, он рассмеялся. Смеялся он густым басом солиста из русского церковного хора.
– Никогда в жизни не встречал американца. Я уж было подумал, что это опять кагэбэшники. Входите.
Мартин и Аля, оба, замерли на месте как вкопанные.
– «Опять кагэбэшники»? Что ты имеешь в виду?
– Они тут кругом вертелись целыми неделями. Это все из-за моего письма. Входите, что вы там встали!
Мощный толчок костяшками пальцев – и он покатился по полу на грохочущей тележке.
– О каком письме ты говоришь? – спросила Алина. Они прошли за Дмитрием мимо открытой двери тесной кухни, некогда окрашенной белой краской, а теперь ставшей серой – хотя, может быть, такой она показалась из-за тусклого вечернего света, еле пробивавшегося сквозь немытое окно.
В комнате, куда они вошли, стояли кушетка, низенький обеденный стол – не выше журнального столика – и такой же невысокий мольберт с незаконченным женским портретом, написанным маслом. Мольберт передвигался на колесиках, Дмитрий повернул его холстом к стене.
– А вы ничего не знаете о моем письме? Благодаря ему я обзавелся кучей компаньонов, не отходящих от меня по двадцать четыре часа в сутки. Даже когда я сижу в уборной, кагэбэшники крутятся кругом и заглядывают мне в задницу.
