[еще] как-либо сообщим о его и Публилия острословии, [то] и малопристойного приглашения мимов на пир избежим, и все же воспроизведем [ту] оживленность, которую они вызывают, когда присутствуют [на пиру].
(2) Лаберия, римского всадника, [человека] непоколебимого свободолюбия, Цезарь соблазнил пятьюстами тысячами [сестерциев], чтобы он вышел на сцену и сам исполнил мимы, которые пописывал. Однако властелин, не только если бы он соблазнял, но и если бы [даже] просил, [всегда] принуждает, о чем принужденный Цезарем Лаберий и [сам] свидетельствует в прологе [мима] в этих [вот] стихах:
(3) Необходимость, коей силы гнет крутой
Избегнуть много кто хотел, да не сумел,
Зачем почти до крайних мук меня гнетешь?
Меня, кого тщета и подкуп никогда,
Ни страх, ни сила вкупе или мнение
Подвигнуть в юности к лукавству не могли,
Вдруг в старости легко сколь речь принудила
С душой широкой мужа превосходного.
Без крика, вкрадчиво, спокойно сказанная?
Ведь сами боги отказать ему не могут.
Так снес бы он, чтоб отказал я, человек?
Хотя безгрешно шестьдесят лет пронеслись,
Я, римским всадником очаг оставив,
Домой вернусь уж мимом. В этот день, наверно.
Один прожил я больше, чем прожил до этого.
Фортуна, вместе в зле, в добре безмерная,
Желаешь если ты оценкой творчества
Вершину славы нашей видную разрушить,
Зачем, когда я члены крепкие имел,
Народу, мужу видному мог послужить,
Не гнула, чтобы, гибкого, меня проверить?
Теперь меня ты бьешь? Чего несу на сцену?
Пристойность вида или звание мое,
Отвагу духа или слово звучное?
Как силы дерева плющ губит вьющийся.
Меня так душит старость лет объятием.
Покойника лишь имя сохраняю я.
(4) Также и в самом действии [мима] он вслед за этим отомстил за себя, как мог, выведя образ [раба] Сира, который, как бы избитый плетьми и вырывающийся, взывал:
Вперед, квириты, волю мы теряем!
И немного позже прибавлял:
Боится многих пусть тот, кого боятся многие.
(5) При этих словах весь народ повернул головы к Цезарю, показывая, что этой колкостью заклеймено его властолюбие. (6) из-за этого он обратил [свою] милость на Публилия.
Этот Публилий, родом сириец, когда [еще] мальчиком был отдан под покровительство [одного] господина, услуживал ему не менее остротами и умом, чем красотой [тела]. Когда тот случайно увидел своего раба, больного водянкой, лежащим на площадке, и вопрошал, что он делает на солнце, [Публилий] ответил: 'Он нагревает воду'. Затем когда за обедом ради шутки был поднят вопрос, какой же досуг был бы вынужденным, [и] кто-то предположил нечто неподходящее, он сказал: '[Это] - подагрические ноги'.
(7) За это и другое он [был] отпущен на свободу и с очень большой заботой обучен. Так как он сочинял мимы и при огромном одобрении [зрителей] начал давать [их] в городах Италии, он [был] доставлен в Рим во время [устроенных] Цезарем игр. Он вызвал всех, кто тогда выступал на сцене с написанным, состязаться с ним, после чего [участники] были распределены согласно времени [выступления]. И без единого возражающего он превзошел всех, в том числе и Лаберия. (8) Об этом посмеивающийся Цезарь оповестил таким образом:
Хвалю тебя, Лаберий: побежден ты Сиром', {26} -
{26 Шутливая похвала проигравшему связана с тем, что Сир (сириец) — это и упомянутый выше персонаж мима Лаберия и этноним Публилия: получается, что его победил не просто Публилий, а его собственный герой, который был призван осудить Цезаря, а оказался мстителем за него. Возможен еще и такой подтекст: в лице Сира Лаберий победил сам себя.}
и тотчас дал Публилию пальмовую ветвь, а Лаберию - золотое кольцо вместе с пятьюстами [тысячами] сестерциев. Тогда Публилий говорит уходящему Лаберию:
Писатель, с кем тягался, поддержи того как зритель!
(9) Но и Лаберий тут же в следующем послании новому миму поместил эти [вот] стихи:
Не могут первыми быть все раз навсегда.
Когда к ступени высшей славы ты придешь,
Не устоишь: скорее рухнешь, чем всходил.
Упал я, упадет другой: обща ведь слава.
(10) Сообщают, что забавны и пригодны для общего применения также изречения Публилия. Из них я едва помню такие отдельные строчки:
(11) Оказывая благодеяние достойному, получаешь его сам.
Переноси, а не обвиняй то, чего не можешь изменить.
Кому дозволено больше, чем то справедливо, желает больше дозволенного.
Приятный спутник в дороге заменяет коляску.
Постыдна бедность, порожденная тщеславием.
Плач наследника - смех под маской.
Часто оскорбляемое терпение обращается в ярость.
Бесстыдно обвиняет Нептуна вторично потерпевший кораблекрушение.
В чрезмерных спорах теряется истина.
Часть благодеяния - любезный отказ в просимом.
Так обращайся с другом, как если бы считал, что он может стать врагом.
Перенося старые несправедливости, поощряешь новые.
Никогда нельзя победить опасность без опасности. {27}
{27 Публилий С. Сентенции / пер. Е. М. Штаерман // Вестн. древней истории. 1982. ? 1.С. 233-252. Если пронумеровать строки перевода Е. М. Штаерман (к сожалению, не указано, каким изданием она пользовалась, и не сделана нумерация строк), то строки, приводимые Макробием, в его последовательности будут иметь такие номера: 49, 165, 106, 90, 935, 196, 184, 583, 344, 388, 246, 557, 369. Надо заметить, что Е. М. Штаерман не стала переводить эти строчки как стихотворные.}
(12) Но так как однажды я [сам] вышел на сцену для чтения [стихов], нам не следует обходить [вниманием] актера Пилада, который был знаменит в своем деле во времена Августа и благодаря [хорошему] обучению подвигнул [своего] ученика Хюла на притязание равенства [с наставником]. (13) Впоследствии народ разделился в [своем] предпочтении того или другого. И когда Хюл сопровождал движениями песню, в конце которой были [слова] [о] 'великом Агамемноне', Хюл как бы обмерял [его], высокого и дородного. Пилад не вынес [этого] и прокричал с места: 'Ты делаешь [его] большим, [а] не великим!' (14) Тогда парод потребовал, чтобы он показал в движениях ту же [самую] песню, и когда он дошел до [того] места, которое осудил [в исполнении Хюла], он изобразил думающего [человека], решив, что ничего более не соответствует великому вождю, чем думать за всех. {28} (15) Хюл исполнял [роль] Эдипа, и Пилад [вот] таким возгласом исправил небрежность в движениях исполняющего: 'Ты видишь!'
{28 В этой связи см. начало «Долонии» (Гомер. Илиада. X, 1-4).}
(16) Когда [Пилад] выступил в [роли] обезумевшего Геркулеса, и некоторым показалось, что он не сохраняет походку, подобающую актеру, он, сняв маску, упрекнул смеющихся: 'Глупцы, я [ведь] изображаю движения помешанного!' (17) Согласно этому преданию, он и стрелы - [то] направил в народ. Этот же
