[самый] образ он исполнял в столовой комнате согласно повелению Августа, он [также] натянул лук и пустил стрелы [в присутствующих]. И Цезарь [Август] не рассердился, что он был у Пилада на том же самом положении, на каком [и] римский народ. (18) Передавали, что этот [Пилад] изменил обычай той грубой пляски, которая процветала у предков, и ввел [в нее] прелестное обновление. Спрошенный Августом, что [именно] он привнес в пляску, [Пилад] ответил [словами Гомера]:
Звук свирелей, цевниц, шум народа. {29}
{29 Римейк перевода Н. И. Гнедича (см.: Гомер. Илиада. X, 13), подходящий для нашего контекста и соответствующий греческому оригиналу.}
(19) Когда он услышал бурное негодование Августа из-за расхождения мнения народа относительно состязания, состоявшегося между ним и Хю - лом, то ответил: 'И ты. басилевс, бываешь неблагодарным! Предоставь им самим заниматься нами!''.
(8 , 1) Когда это было сказано и поднялось веселье, так как [все] хвалили прекрасную память и прелесть остроумия Авиена, слуга придвинул вторые блюда. (2) И [тут] Флавиан [говорит]: 'Многие, как я считаю, расходятся в отношении их с Варроном, который в той великолепнейшей Менипповой сатуре, которая озаглавлена 'что-нибудь да принесет тебе вечеря', удалил из вторых блюд пироги. Но я прошу [тебя], Цецина, нриведи - ка ты сами слова Варрона, если они задержались у тебя по милости [твоей] крепкой памяти'. (3) И [Цецина] Альбин сказал: '[То] место [из сатуры] Варрона, которое ты предлагаешь мне привести, содержит примерно такие слова: 'Есть лакомства преимущественно медовые, есть не медовые: ведь у сладкого - ненадежное товарищество с пии(еварением'. [Слово] же 'лакомство' означает все виды вторых блюд. Ибо то, о чем греки говорили 'пирожки' или 'сладости', наши предки называли 'лакомства'. {30} Также вина послаще - [это] можно найти в очень старых комедиях - вообще назывались этим словом: 'Эти лакомства Либера''.
{30 30 Содержание этой сатуры по А. Геллию см.: Римская сатира. М., 1989. С. 396-397.}
(4) И [сейчас же] Евангел [заметил]: 'Давайте, прежде чем нам надлежит подняться, предадимся вину, что мы сделаем по примеру Платонова указания, который считал, что [оно] - какой-то трут и огниво наклонностей и доблести, [в случае] если бы дух и тело человека горели от вина'. (5) Тогда Евстафий говорит: 'К чему ты клонишь, Евангел? Или ты считаешь, что Платон советовал без разбора пить вина и скорее не одобрял, [чем одобрял], очень приятное и достойное угощенье среди маленьких чаш, которое совершалось бы при каких-либо воздержанных распорядителях и управителях пиров? И что именно это небесполезно для [настоящих] мужчин, он решает в первой и второй [книге сочинения] о законах.
(6) Ведь он считал, что благодаря и упорядоченным, и приличествующим перерывам между питьем [вина] души оправляются и оздоравливаются, чтобы восстановить служение трезвости, и воспрянувшие, немного повеселевшие, они становятся способнее для нового осуществления намерений. И вместе с тем если внутри у них находятся какие-нибудь заблуждения чувств и влечений, которые, впрочем, скрывает достойная уважения стыдливость, [то] все это открывается без тяжелого испытания благодаря свободе, обретенной с помощью вина, и становится более поддающимся исправлению и излечению. (7) И это еще Платон там же говорит, что не следует отвергать опыт такого рода против устранения вредного действия вина и что достаточно достоверно не известно о каком-либо всегда вполне воздержанном и умеренном [человеке], который не был бы испытан самыми [настоящими] опасностями заблуждений и соблазнами наслаждений. (8) Ведь [и тот], кому были бы неизвестны все радости и прелести пиров, и [тот], кто в них был бы всецело опытен, если бы его к участию в наслаждениях этого рода однажды привело желание или случай, или подтолкнула бы необходимость, вскоре размягчается и увлекается, и его ум и дух не способны устоять. (9) Итак, нужно выступить и как в каком-то строю врукопашную сражаться с доставляющими наслаждения вещами и с этой [твоей] дозволенностью вина, чтобы обороняться против них не бегством и не отступлением, но защищать умеренность и воздержанность силой и постоянным присутствием духа и соразмерным употреблением [вина]. И вместе с тем, разгорячив и согрев дух [вином], мы помогли бы [ему], если бы в нем было что-нибудь от холодной печали или сковывающей застенчивости.
(10) Но так как мы упомянули об удовольствиях, [надо заметить, что] Аристотель учит [о том], каких наслаждений следовало бы остерегаться. Итак, у людей есть пять чувств - греки называют их ощущениями: осязание, вкус, обоняние, зрение, слух, через которые удовольствие достигает души или тела. (11) Из всех них постыдным и негодным становится неумеренное удовольствие. Но при том самым мерзким из всего, как считали мудрые мужи, бывает удовольствие, наиболее похожее на чрезмерное [наслаждение] от вкуса и также от осязания. И тех, кто более всего отдавался этим двум наиболее страшным порочным наслаждениям, греки называли словами 'несдержанные' или 'распутные'; мы называем таких [людей] беспутными или неумеренными. (12) Мы видим, что лишь эти два удовольствия от вкуса и осязания, то есть [наслаждение] от пищи и [дела] Венеры, являются общими
у людей со зверями. Поэтому считается, что и среди [домашней] скотины и [диких] зверей есть какие-нибудь [особи], плененные этими удовольствиями. Другие [удовольствия], возникающие на основе трех остальных чувств, принадлежат исключительно людям.
(13) Слова философа Аристотеля насчет этого дела я выношу на обозрение, чтобы обнародовать то, что столь славный и значительный муж думает об этих непристойных удовольствиях: (14) 'Не потому ли они называются необузданными, что переходят [меру] во врожденном удовольствии от осязания или вкуса? Кто [переходит границу] в любовных утехах, {31} [тех называют] распутными. Кто же в пище - обжорами. Из этих [наслаждений] пищей у одних - удовольствие па языке, у других же - в горле. Поэтому-то Филоксеи и хвастал, будто имеет журавлиное горло. И потому, что врожденные удовольствия от этих чувств являются общими у нас с другими животными, подчинение [им] является [самым] постыдным из всех существующих [подчинений]. Например, не потому ли плененного этими вот [наслаждениями] мы порицаем и называем необузданным и распутным, что его подчиняют [себе] эти наихудшие удовольствия? Впрочем, из существующих пяти ощущений другие животные наслаждаются только двумя [чувствами]. Остальными же [ощущениями] они либо совсем не наслаждаются, либо изведывают [от них удовольствие] каким-то случайным [образом]'.
{31 31 Здесь употреблено слово ф? ?цспдЯуйб — от «Афродита», богиня любви (ср. 2.8, 12, где использовано слово «Венера» как олицетворение любви).}
(15) Итак, кто бы, имея хоть какой-нибудь человеческий стыд, [стал] радоваться этим двум наслаждениям соития и обжорства, которые являются общими у человека со свиньей и ослом? (16) Ведь Сократ говаривал, что многие люди потому хотят жить, чтобы есть и пить, он [же хочет] пить и есть, чтобы жить. А Гиппократ, муж божественной учености, думал по поводу любовного соития так, будто это какой-то вид ужаснейшей болезни, которую наши назвали комициальной. Ведь передаются эти [вот его] собственные слова: 'Соитие - это маленькая падучая''. {32}<...>
{32 В ряде рукописей подписано: «Завершена [книга] первого дня пиров “Сатурналий” Макробия...» (р. 160). Строго говоря, сбор у Претекстата был еще накануне Сатурналий (вечером) (см.: 1.2, 15), а его продолжение и обед приходятся на первый день Сатурналий (см.: 1.5, 17). Поэтому место первой и второй книги можно определить так: они охватывают канун и первый день Сатурналий.}
Книга третья
(1 , 1) '<...> оскверненного, так как он знал, что запятнан немалой кровью:
В руки, родитель, возьми святыни и отчих пенатов;
Мне их касаться грешно: лишь недавно сраженье и сечу
Я покинул, и мне текучей прежде струею
Должно омыться [2, 717 - 720].
(2) Также после похорон кормилицы Кайеты, куда он, отплывая, направляется, как [не] к той области, через которую
...поток, отрадный для взора
...струит Теберин...
