Старуха склонила фальшивые кудри над изголовьем Кавалера. Улыбнулась. Быстро принюхалась к губам болящего. Шевельнула под постелью пустую сулею - откатилась склянка, с другими склянками пустыми перекликнулась звоном.
- Ах, вот в чем хворь твоя, детонька. - старуха веером распустила юбки помпадурные, положила сухую холодную руку на лоб юноши и совсем уж неслышно шепнула, чтоб по губам прочитал:
- Из буфета водку крадешь? Знаю.
Муть под кадыком. Похмелье затхлое. Мухи. Будто не по стеклу, а по глазному яблоку ползут. Щекотно.
Старуха на табурете ворохнулась, наклонилась низко-низко.
Такой знакомый запах от выдоха ее.
Медовое дыхание у нее, ласковое, будто свое собственное. Век бы пил.
Щека к щеке приблизилась, отразились Кавалер и Любовь друг в друге, будто зеркальца в оптической головоломке.
Захрустели крахмальные оборки прогулочного платья с низким лифом, свысока улыбнулась ветхая днями либертинка.
Ладонь скользнула под одеяло, нащупала ворот рубашки юноши, проникла внутрь.
Что искала - то настигла.
Сдавила двумя пальцами-щипцами плоский юношеский сосок, как ягоду, до тошной боли головной, до сладости во рту.
Тут бы закричать Кавалеру - но только глаза расширил и сухую губу прикусил и приподнялся на локтях, отнял голову больную от подушек с вышивкой.
Брат в дверях торчал, как молчаливое чучело.
Отвернись, ради Бога. Не подсматривай.
Огонь нутряной по телу Кавалера потёк, от голеней до кости лобной, потешный огонь, негасимый.
Песок раскаленный под кожей истонченной от великой тоски.
Снова улыбнулась старуха.
Отпустила сосок. Нехотя выползла рука на свет. Старуха сухо отерла щепоть и понюхала пальцы.
Полистала книжонку, забытую в щели меж подушкой и резным изголовьем.
Новая книжечка, половина листов не разрезана. Взгляд гостьи задержался на фронтосписе.
Прочла четко, с издевочкой:
- 'Душенька. Древняя повесть в вольных стихах... В Санкт-Петербурге печатано в Типографии Корпуса Чужестранных единоверцев. 1794 года генваря шестого...' Новинка... Любите читать чувствительное?
Кавалер очей не сводил с жарких, новобрачных глаз Любови.
Левым глазом старуха заметно косила и потускнела радужка - находило на глаз дряхлое пятно катаракты - темная вода.
Любовь порылась в сумочке-саке на длинной цепке, трижды обернутой вкруг запястья, вынула четвертку бумаги и вложила в середину книги, не прерывая легкой болтовни:
- Молодым болеть не положено. Здравие и страсть рука об руку не ходят, время корень точит, нешто пристало вам, как Иову, в гноище валяться, не разувшись?
Протянула старуха грешную клешню сызнова - не отпрянул Кавалер, поддался ласке, лбом в ладонь окунулся.
Ловка старая охотница, и оглянуться не успел - украла мое дыхание, пала, как стервятница с потолка, золотым пером косо хлестнула по скуле и сердечную сумку выпила до капельки.
Сама руку отдернула от молодого тела, будто от кипяченого добела молока с пенкой.
И не, прерывая толедской улыбки, сама себя тронула за иссохшую левую грудь, сплюснутую тесным лифом. Сомкнула большой и указательный пальцы.
