Пускали быстроногих соглядатаев днем на дорогу - чисто ли.
Чисто.
Можно идти.
Царствие Небесное с матерком взваливал на закорки тяжелую дверь от родного дома., звенели в двери вставные цветные стекла. Онисим прихватывал снизу дверь, как носилки. Мертвые бабы бережно клали на дверь белую Рузю.
Накрывали лоскутным одеялом по горло.
Горела Рузя в бреду, говорила быстро, весело, мотала головой от плеча к плечу. По ногам сукровица текла, запекалась под коленями. Одолевали ее мухи.
Бабы отгоняли мух лопухами.
Следом за карликами, волоклась босиком дебелая баба, рослая, как солдатка, подол в грязи по колено, лицо рябое, рыжие косы спеклись немытым колутном.
Опухла вся, как копна.
На голове серый платок с чепухой по кайме. На руках петух. Кормила зернами, баюкала. Петух к ней привык, спал в подоле. Утром не кукарекал - немой был петух, плохой. И без него солнце вставало всякий день.
Навьи люди Наташу нашли на перекрестке, мертвого Марко Здухача прикопали неглубоко, затормошили Наташу со всех сторон, а она кричала по бабьи, виски ладонями давила, колени и локти сорвала в каляном сухоземе. Не хотела от жениха уходить.
Уговорили, поковыляла за ними, двери у ней на закорках не было. Отроду не жила гулящая Наташа дома.
Не от чего и ключ держать.
В деревне под Клином украла петуха, лепешку горелую и наволоку.
Бабы догнали, хотели бить вальками, но разглядели и отступили - юродку грех мордовать.
Так и увязалась за маленькими людьми Наташа Кострома, шлюха пресненская, скопческая богородичка.
Стали звать ее Безымяшкой. А она и рада была.
Добрая стала баба, всем сволочам покорная. Осела как сугроб, постарела скороспело.
Если кто из карликов плакал, прикладывала взрослого к пустой груди, пусть сосет в утешение. И все гукала, все в ладоши хлопала. Отходила недалеко, приседала на корточки и скупо ссала с желтой пенкой, кричала карликам:
- Не смотри! Не смотри!
Никто не смотрел.
Петух клевал в холодной золе крошки. Клонил бледный гребень.
На дневках Безымяшка невнятно пела, корешки выкапывала, венки плела, иной раз выходила на перекресток, плясала в грязи перед извозными людьми. Крестила мелко на четыре стороны. Водила пальцем по линиям на ладонях, пророчила счастливые дни.
За счастье мужики давали ей когда хлеба, когда вареный свиной кендюх.
Отпетые вели Безымяшку за телеги, подначивали, дразнили:
- Покажи красный бабий стыд!
Безымяшка щерила зубы, задирала грязные юбки до пупа.
Мужики щипали ее за промежные волосы, совали в рот медные деньги.
Хвалили меж собой: махров бабий мох между ног.
Добычу Безымяшка носила без остатка навьим людям.
В дороге у Наташи стала гнить щека. Язва мокла. Бабы-карлицы жевали горькие листья, налепляли на щеку. Легчало.
