Безымяшка спала тихо, без испарины и бормоти.
Только во сне рукой шарила по земле - искала своего петуха.
Находила, успокаивалась.
Оглашенные изыдите. Двери! Двери!
Карлики долго путешествовали. Считали недели, ставили зарубки на двери.
Потом потеряли счет и бросили это дело.
В среду вечером, как стали карлики на крыло подниматься и костры заливать, Рузя, приемная дочка Царствия Небесного умерла.
Ксения Петрова, мать названная, подошла напоить больную дочку, тронула лоб, понюхала с ладони холодный выпот, упала на колени, стала мять и целовать.
Бабы ее увели, оттерли по щекам мокрыми полотенцами.
Не закричала. Хорошо.
Царствие Небесное дочку по щекам хлестал наотмашь. Дышал рот в рот.
Молчала дочь. Нос заострился. Мухи на нее не садились, и на протянутых вдоль тела руках густо проступили синие жилки, побелели и будто отслоились слегка ногти с грязцей под ними, с белыми лунками.
Сильно и весело цвиркали в зарослях дергачи и кузнечики.
Царствие Небесное разок глянул - отвернулись карлы и глаза в землю уставили.
В ту ночь малый народ не тронулся с места. Зажгли костры. Бабы шили на скорую руку холщовое полотно, крупно стегали, отворотя иглу от себя, чтобы покойница дорогу домой забыла.
Рузя закостенела и стала строга.
Лежала голая на двери под небом. Груди острые отроческие - одна чуть меньше другой, на белом мыске разорванного лобка - пух и сукровица.
Позвали Безымяшку, та к мертвым привычная, внимательно обмыла тело соломенным жгутом.
По всем впадинкам, подколеньям, по горлышку, по заду, по подмышкам прошлась.
Грязную воду выплеснула, как могла далеко в бурьян.
Все беспокоилась, вдруг живую похоронят.
Рузю обрядили в купальскую рубаху.
Волосы расчесали на две стороны, свили полынный венок, на губы положили белый камешек, в обе ладони по зеленому в пятнышки журавлиному яйцу.
Мужчины у обочины вырыли яму. Глубокую, до грунтовой воды, щедро шлепали лопаты по глинистым пластам.
Дно выстелили тростником, соломенной сечкой, сухими дудками борщевика, высыпали охапками шиповные ветки и луговые духмяные цветы.
Царствие Небесное сам дочку к яме принес. Держал на коленях. Подходили навьи люди по одному, целовали Рузю в холодную скулу, и блекли с каждым поцелуем ржавчинкой частые веснушки.
Безымяшка тетешкала своего петуха, целовать не хотела, отворачивалась, твердила:
- Живую в землю кладете!
Юродивую гнали, не слушали.
На всякий случай подтащили к умершей зажженную ярко головню, смотрели против света на ладонь, искали румяного живого цвета, но видели цвет мраморный, без алого отлива, с тем и порешили, что мертва. Положили перо из подушки на обветренные губы - прилипло, не взлетело. Бездыханная.
В полночь спустили Рузю на длинных полотенцах, покойница легла плоско, туго тупнула спиной о дно.
