Она бросила на меня косой взгляд:
– Секундочку, – снова произнесла она в телефонную трубку.
Опять прикрыв микрофон ладонью, она прямо повернулась ко мне и жестко сказала:
– Господин Бурма, мне не нравится ваш тон.
– Право, барышня, я не понимаю...
– Если и вы тоже считаете... считаете, что... что я убила Этьена... то можете убираться...
Она задрожала:
– Убирайтесь!
– Ничего подобного я не считаю, – тихо сказал я. Она угасла столь же стремительно, как и вспыхнула.
– Простите меня, – вздохнула она. – Это все нервы... Пусть он поднимется, – почти крикнула она в телефонную трубку.
Она снова уселась, но на этот раз стараясь ничего лишнего не выставлять. По просьбе молодой женщины я пошел открыть дверь типу, который звонко выкрикнул мне:
– Добрый вечер, моя милая куколка!
– Я не та, за кого вы меня принимаете, – возразил я.
– Ох, извините, – отступая, пробормотал он.
От него разило вином, а лицо сохраняло оттенок, характерный для встающих поздно и не ложащихся рано людей. Одет он был неплохо, с чуть сомнительной элегантностью, но без крайностей. Молод. Глаза каштановые, с такими же кругами. Прямой, длинный нос, украшенный на конце тонкой сетью синеватых вен. Папенькин сынок в постоянном подпитии или незлой светский хлыщ. Несмотря на нос пьяницы (или страдающего печенью), довольно симпатичный и даже, если все принять во внимание, красивый малый. Под одеждой угадывались крепкие мускулы. Да почему бы и нет? Тип журналиста новой школы, из тех, что кладут ноги на стол и носят шляпу на манер громил, насмотревшись американских фильмов.
– Заходите, – сказал я. – Мы устроим игру на троих.
– Что...
Со своей кушетки Женевьева Левассер приказала:
– Входите же.
Он вошел. Встал посреди комнаты. Сначала взглянул на девушку, потом на меня.
– Представляю вам господина Нестора Бурма, – сказала хозяйка дома.
– Нестор Бурма?
Он почесал кончик носа.
– Частный детектив, – уточнила она.
– Ясно, – произнес он. – Знаю по имени.
Он усмехнулся:
– Так, значит, ему предстоит разыскать картину?
– Какую картину?
– Не стройте из себя дурочки! – рявкнул он. – Ваш любовник был вором. Он украл из Лувра картину. Он мертв и...
Голос его пресекся. Взглядом он поискал стул и упал на него, вытирая лицо. Из-за жары, царившей в комнате, или из-за выпитого вина он почувствовал себя очень плохо. Малютка Женевьева вихрем сорвалась с кушетки. Она стояла трепещущая, с вздымающейся гневно грудью, со сверкающими глазами.
– Вы его слышите, господин Бурма? – прорычала она. – Вы слышите? Он клевещет на меня! Этот грязный тип клевещет на меня. Он...
– Не будем выходить из себя, – сказал я. – Он на вас не клевещет. Он утверждает, что ваш любовник – вор. Очень много шансов, что так и есть. Он утверждает, что тот мертв. И это верно.
Она пыталась уничтожить меня взглядом:
– Так, значит, и вы против меня? Я пожал плечами:
– Помолчите. Разве, если хорошо подумать, – если вы сейчас в состоянии думать, – вы не наняли меня для того, чтобы я выставил эту особу за дверь?
– Да! – взвизгнула она. – Выкиньте его за дверь. Выбросьте в окно. Так будет еще лучше. Мы на шестом.
– Для меня это невысоко. Но я зашел к вам не для того, чтобы отправиться спать в тюрьму Санте. Впрочем, сейчас мы легко во всем разберемся.
Я подошел к Шасару и, схватив за отворот плаща, приподнял. В его глазах застыл ужас.
– Не бойтесь, я вас не съем, – сказал я.
И резко отпустил. Он встряхнулся, отступил на шаг.
– Ухожу, – сказал он.
