Мы спустились на берег, но я нигде не заметил павшую королеву послевоенного Парижа.
Вернувшись на верхнюю набережную, я купил у разносчика первый выпуск «Крепюскюль». И вздрогнул.
На первой странице, затмив сообщения о внешней и внутренней политике, красовался портрет Женевьевы, из всех пор которой струилась ее сексапильность.
Марк Кове немедленно принял меня в своем кабинете в редакции «Крепю». Насмешливая улыбка порхала на его устах.
– Что это еще такое?– спросил я, показывая на газету.
Едва я ознакомился с ней прямо на набережной, как тут же оставил Элен, так же, как и Корбиньи, своего спокойного клиента, которому мне нечего было сказать, поймал такси и поехал в газету моего пьяницы приятеля, с которым мне было о чем поговорить. Статья, посвященная Женевьеве, была украшена заголовком, набранным жирным шрифтом: «Авантюрный роман Жени, парижской манекенщицы, красота которой затмевает картины Лувра…» Дешевый заголовок, но броский. На обороте – текст, подписанный Марком Кове, также набранный жирным шрифтом, занимал полстраницы. Там Марк Кове рассказывал обо всем: о ее дебютах, о пробах в кино, о ее любовниках, одних он называл, других – нет, приводил анекдоты, подлинные или придуманные, но всегда пикантные. Из всех ее любовников Этьен Ларпан держал первенство. Автор напоминал о его трагическом конце и возможном участии в краже Рафаэля. Упоминая Рафаэля, он вспоминал Мадонну и выходил на Женевьеву, словно тут была какая-то связь. Стряпня по американскому образцу падкого на сенсацию журналиста. Фразы, как жемчуг, нанизанный на нитку.
– Что это еще такое?
– «Крепю»,– ответил Марк Кове,– самая большая га…
– Что это еще за писанина?
– Хорошая статья. Я ею доволен.
– А я – нет.
– Почему же, Бюрма? А! Я понимаю…– Он фыркнул: – Вы, как и все. Вы не желаете знать, что это прелестное создание было любовницей Ларпана, который спер картину. Однако, если все могут спокойно игнорировать эту деталь, то для вас дело обстоит иначе. Вы знаете женщину, о которой идет речь. Слушайте, старина, если бы вы вели себя со мной приличнее в ту ночь, когда я у вас спросил о деле Бирикоса, то сейчас я сказал бы вам, что к чему.
– Ладно. Вы рискуете влипнуть с этой вашей статейкой.
Кове махнул рукой:
– Ничего я не влипну. Исключая несколько анекдотов, в которых проводится параллель с Ларпаном, все правда. Я не боюсь…
Он внезапно прервал себя и выругался.
– Черт возьми, Бюрма. Вы, наверно, знаете ее лучше, чем я. Наверняка лучше. Это – шлюха?
– Нет.
– Ну тогда я могу вздохнуть свободно. Есть люди, которые рассказывают вам всякую всячину, подбивают вас напечатать все это, а потом затевают против вас процесс.
– Если я хорошо понимаю, вы написали это…
– …с разрешения заинтересованного лица, да.
– Она сама предложила вам этот материал?
– Я ее видел, но имел дело с одним парнем. С типом, которого я заподозрил в том, что он хочет заработать денег за ее спиной. Но в конце концов это нормально.
– Один тип…
Я описал Мориса Шассара.
– Это он,– подтвердил Кове.
Я назвал имя.
– Да вы знаете все семейство,– сказал Марк Кове.
– Он не прячется,– заметил я вслух, но обращаясь к себе самому.
– А зачем бы ему прятаться?
– Да, действительно… Бесполезно просить у вас более подробную информацию, не так ли?
– Бесполезно,– улыбнулся он.– Наконец-то настала моя очередь послать вас подальше…
– Ваша информация, мне на нее…
– Тем лучше.
– Можно мне воспользоваться телефоном? Таким образом я как-то оправдаю свой визит сюда.
– Валяйте. За телефон не я плачу.
Я снял трубку, набрал номер отеля Трансосеана и попросил соединить меня с Женевьевой. Вскоре на другом конце провода зазвучал женский голос.
– У телефона – Нестор Бюрма.
– Здравствуй, мой дорогой.
– Я хотел бы тебя увидеть.
– Ну, конечно, мой дорогой… (Она заворковала.)
…Я только что пришла сюда, так устала… (она томно засмеялась)…так устала.
– И я тоже устал. Я сейчас буду у тебя.
– До скорого, дорогой. Поцелуй меня!
– Я тебя целую, дорогая.
Я повесил трубку. Поперхнувшись, Марк Кове спросил:
– Как? Что…
– Да, месье,– сказал я.
Его водянистые глаза чуть не вылезли из орбит.
На ней был воздушный пеньюар, от которого у меня сначала захватило дух. Она обняла меня своими благоухающими руками и протянула красные губки:
– Дорогой мой,– прошептала она,– так не терпится меня опять увидеть?
– Очень не терпится,– сказал я, освобождаясь.– «Крепю»… Ты видела последний номер… сенсационный…
Я швырнул ей газету:
– Что это такое?
– Тебе надо было бы жениться,– сказала она,– ты ведешь себя совсем как женатик.
– Что это такое?
– Реклама,– сказала она, сразу посерьезнев.
– Чушь собачья.
– Не будь грубым.
– На кой черт эти разоблачения? Я знаю, что ты дала на них согласие. Ни в одной газете тебя не связали с этим скандалом, даже легавые не припутали тебя к этому делу…
– Конечно, они меня не припутали. Только этого мне не хватало. Я никакого отношения к этому делу не имею. Виновный тут Этьен. Впрочем, в чем он виновен? Даже это неизвестно. Но его нашли мертвым, и оказалось, что я была его любовницей. Тогда…
– Тогда что?
– Скандал снова всплывает.
– Что?
– Ты что, не понимаешь? Я чувствую, что…
Ее черты лица под искусным макияжем чуть изменились:
– …старею… меня забывают… пренебрегают… у меня нет больше прежнего успеха. Совсем недавнего. Да, да. И я подумала, что я могла бы воспользоваться этой историей, всем тем шумом, который возник вокруг Этьена. Первой моей реакцией было желание выйти сухой из воды, но потом я передумала. Слишком долго обо мне ничего не писали в газетах, и вдруг подворачивается неожиданный случай…
