желают быть носильщиками, пусть забавляются в зловонье, на это <идти> их заставляют гении бездарности.
Мы счастливы, что положили границу разделения старого от нового. И объявляем 20 век началом Супремативной эпохи. Объявляем, что Кубизм и футуризм [симультанизм] <выступили> как родоначальник<и> великой Мировой Революции Искусства против Самодержавного Академическ<ого> мышления, закончивш<его> свою идею, и если раскаты еще слышны, то это лишь отзвуки великого боя.
Идея разрушения вещи выполнена блестяще. Но гнезда Академий и школ еще не уничтожены, <— то,> что должно быть снесено. Участь Академий должна быть решена, [так как в этой] фабрике шаблонов [еще малосознательная] молодежь губит свою волю творчества в подражании вещи и примерива<ет> под шаблон сознание свое, <подгоняет его> под мышление авторитетов Академии.
К трону вещи как единой жизни ошибочно подходят молодые силы и кладут перед ней в жертву сознание свое; быть мастером умелой передачи вещи не есть еще освобождение духа. Дух наш через многие века внедрился в центр вещи и постепенно уродством расшатывал контур ее скрепления, воля наша (художника) моталась в центре толщи ее тела. И только в великом бунте Искусства Кубизм<а> и футуризма была освобождена.
И мы призываем молодежь выйти из хомута аудиторий старого дня. Кто не обольщен красотою старых морщин мозга, кто не ищет приюта музеев путем примерок вчерашних учителей и кто, зажав челюсти и напрягши мышцы, ринется из кольца угасшего вечера к новому дню — те найдут места в наших аудиториях.
Величие нового дня будет постольку большим, поскольку вы оставите за собой багаж сплетен и мудрости старого академического дня.
Академический день Искусства — колпак мещанской логики и мысли. (Люди Академического Искусства присвоили себе звание свободных художников, тогда когда они, окончившие подобно ремесленникам школы кройки, должны получать промысловые ремесленные свидетельства, листы, аттестаты на выполнение портретов, пейзажей и друг<их> мотивов Искусства.)
Пусть же молодежь выйдет из стен Академизма к нам и оставит Академию археологам старого дня.
Мы на грани земли и пространства устанавливаем новые знаки оснований нового мира.
Мы — печать своего времени, и наше лицо не затеряется среди прошлого и будущего.
Кубизм*
Живопись нельзя основывать на слове «красота», как не можем сказать — красиво 2x2 = 4.
Живопись-цветопись в смысле своем имеет больше, чем красивое оперение стен и обстановки человека.
И картину мерить красотой нельзя, меряя красотой, мы можем прозевать глубокие истины, — по-за красотой есть то, что уносит нас с одного места в другое,
Заставляет нас колебаться — и расширяет сознание.
Если раньше через цвет-краску шли к вещи, то современное <искусство> пойдет обратно.
Центр сознания переместился в центр вещей и вышел к единому цвету.
Художник должен делать не так, как он хочет, но так, как это надо. До сих пор делали так, как хотели. Хотели сделать из простой корявой бабы гречанки Идеальную Венеру Милосскую. Сделали.
Другой хотел сделать из своей жены загадочную Джиоконду. Сделал.
Ученые написали том исследований улыбки.
Так все <по>строено на хотении. Но не строят [констру<кцию>] как это надо.
Нужна была композиция, или удобное размещение предметов. Но не создавали конструкций цвета.
И Кубизм — есть время Искусства. Когда Сознание наиболее приблизилось к цвету и его живописности.
Момент, когда сознание лишилось представления в живописном вещи.
До Кубизма было уродство вещей.
Вещи сдвигались с<о> своей конструкции, но не выходили за рам<ки> своего построения.
Будь то в сторону уродства или Идеальности. Фидий и Гоген по формам одинаково Уродливы или одинаково Идеальны.
И через много лет под решительным натиском Кубизма вещи не только были лишены своих построений, [но] и части их <были> взяты для новой конструкции картины, утерявшей всякое <жизне>подобие.
Вещи не стало.
Предметы сделались массой для постройки картины. Постройка картины была основана на разности единиц и живописной фактуры.
И ценность картины, и гениальность художника зависит от <такого> построения, где бы в картине было меньше повторений.
Чем больше разницы форм и цвета, ценнее картина. Поэтому в кубизме мы встречаем в картинах ноты, гриф, прямую и кривую линии, лепную плоскость и гладкую, и буквы.
Кубизм есть мощный прыжок из кольца вечера угасающего дня.
От сотрясения прыжка разрушены предметы.
Кубизм дал первый толчок нашему сознанию выйти на дорогу нового дня.
Отказавшись раз навсегда путать понятия искусство творить от искусства повторить.
Кубизм приблизил разум наш к поиску новых возможностей и перестал бороться за старые традиции Академии. Здесь объясняется причина отказа от разума как видевшего одну возможность в Искусстве — природу.
Он избавил нас от красоты искания в предметах души, сути и синтеза.
Лицо распылилось, и части его сделались деталью конструкции.
Кубизм уничтожил споры о вещах.
Вычеркнул из Искусства обыденную сутолоку жизни, сплетню, рассказы, анекдоты.
Теперь осталось построить картину на кривой, дуге и прямой, конусе, шаре и кубе (будучи не живописным <так!>).
[Кубизм есть путь к чистому цвету и отсюда к живописи.] Будучи не чисто живописным направлением — на основании трехмерного построения и лепки живописной он несет в себе стремление к четвертому измерению живописных масс, указывая ясно путь к чистому живописному направлению, т. е. к двухмерному как живописной плоскости, и к четвертому, т. е. ко времени движения живописного цвета в пространстве23.
Считая направление Кубизма блестящим разрешением своих задач, будучи освобождены <от> предметности, мы выходим к пространству, цвету и времени.
Вот с этими тремя мирами мы будем выяснять наши новые задачи в последующих книгах «Supremus'а»!
Вопросы*
Вопросы миллионной толпы — «Что такое хотел сказать художник плоскостью», «Что она означает» — возбуждают желание ответить.
Жаль, что творящий Бог не отвечает на вопросы и предоставляет разобраться самому гражданину в творениях и отыскать в них себе ответ. Это самое правильное. О, если бы и не отвечать на эти вопросы,
