– И кто вообще видел?! – Его губы подергивались, на них все еще плавала эта ужасная улыбка. – Кто, кроме вас, Елена Викторовна?
Он обернулся к ней. Медуза Горгона могла бы гордиться таким взглядом, которым ему ответили, но на Женю он не произвел никакого впечатления. Он не окаменел, напротив – разошелся еще пуще. Его, казалось, подзуживал какой-то бес, когда он издевательски говорил:
– Никто его там не видел, потому что его там и не было! Он мог проезжать по переулку, мог даже подвезти тебя, Надя, но в студии его не было!
– Его жена говорит, что он там был! – вырвалось у меня. – Он туда собирался!
– Ну и что? Она его там видела?
– Да чтоб тебя, был он там, ты же сам мне это говорил, в лесу, сегодня!
И тут я поняла, что бьюсь в заколоченную дверь. На все мои выкрики у него был один ответ – никто ничего подтвердить не сможет. А кто мог – тот не захочет. И в самом деле, разве у нас были свидетели в том лесу? Ни единого. Я сама позаботилась об этом, когда утащила Женю подальше от посторонних глаз. Разве кто-то записывал наш разговор на пленку?
В этот миг у меня в голове раздался слабый, но очень отчетливый щелчок. Будто кто-то нажал кнопку диктофона. Пленка? Пленка у меня была. У меня было доказательство, что Иван собирался поехать в тот вечер в студию! На пленке был зафиксирован весь наш разговор – он диктовал мне адрес, объяснял, как добраться, просил, чтобы я непременно туда приехала. Кассета лежала дома, в моем рабочем столе. Если только я не стерла запись. Но я была уверена, что не стерла. С того дня я не брала ни одного интервью.
– Что же ты замолчала? – дружелюбно поинтересовался Женя. – Пытаешься придумать, что я тебе говорил в лесу?
– Нет, – ответила наконец я. – Все в порядке. Все нормально.
Наверное, я выглядела немного странно, потому что Женя осекся и сменил свой издевательский тон на более привычный. Он спросил, как меня угораздило раздуть такую историю со смертью Ивана? Что меня-то не устроило в заключении следствия? Ему, оказывается, известны все подробности – дошли слухи, через общих знакомых из музыкальных кругов. И версия, что Иван кого-то подсадил на шоссе, кажется ему вполне убедительной. Иван был большим поклонником женского пола, а нравственный облик избранницы никогда его особо не заботил.
Женя обращался теперь только ко мне. А я его почти не слышала. Я пыталась вспомнить, куда положила кассету. Наверное, она так и стоит в музыкальном центре, в одном из кассетных отделений. Я сводила материал с двух кассет на одну, которую потом и отдала своей редакторше. Да, кассета дома. И мне вдруг отчаянно захотелось домой. Я взглянула на свои часы. Они все еще шли – купание в мокром снегу им не повредило. Половина второго.
– В общем так, Женя, – заявила Елена Викторовна. Она все это время что-то обдумывала. – Мне очень жаль, но с этого момента я считаю тебя соучастником убийства. Если не прямым исполнителем.
– Чепуха! – небрежно ответил он. Женя даже не оглянулся на нее. Его куда больше интересовало то, что происходило со мной. А я заторопилась домой и встала.
– Елена Викторовна, вы меня не отвезете? – спросила я.
– Сейчас, – бросила она. – Спускайся и жди возле машины. Я буду через пять минут.
Я вышла в коридор, прошла по визгливому паркету, с трудом отперла входную дверь. Она разбухла от старости и едва поддалась. На лестнице у меня из-под ног выскочила бурая тень и скрылась под батареей центрального отопления. Здесь жили крысы. Наверняка множество крыс, и когда Женя остается в этой запущенной квартире один, ему страшно. Я вдруг подумала, что теперь ему будет страшно всегда. Он не может чувствовать себя иначе. Можно встать в наглую позу, можно лгать напропалую, можно даже поверить, что ты изменился и ничего не боишься. Но внутри – глубоко внутри – ты все равно будешь бояться. Всю жизнь.
На улице мне дал пощечину ледяной ветер. Было такое ощущение, что на меня кто-то напал. Я пересекла двор, остановилась в подворотне. Здесь ветер гудел, как в трубе. Нужно было выйти в переулок, там наверняка нет такого сквозняка. Но я хотела в последний раз увидеть окна его квартиры. Сентиментальности тут не было ни на грош – я просто ощущала какую-то ноющую тревогу.
Квартира располагалась на третьем этаже, я с легкостью определила окно той комнаты, где происходила беседа. Мне помогли цветастые занавески, освещенные изнутри неярким светом. Впрочем, светились все окна, выходящие во двор, – ведь Елена Викторовна сама зажгла свет во всех комнатах. Интересно зачем? Хотела осмотреть квартиру? Вряд ли, ведь она не собиралась ее покупать. Вероятнее всего, она хотела убедиться, что в комнатах никто не прячется. Например, тот же Роман.
Я заметила, что во всех комнатах, где горел свет, не было занавесок. Впрочем, других деталей рассмотреть не удалось – я видела только часть стен и потолки. Наверное, уезжая, хозяин снял все занавески. А может, их там и не было. Слишком уж запущенный вид имела эта квартира.
Света не было только в одном окне – в комнате, которая располагалась рядом с той, где обитал Женя. В той комнате, где по его словам, находился склад ценных вещей. Какие ценности могли там храниться? Холодильник, телевизор, мягкая мебель? Я подумала, что скупость хозяина может обернуться для него большими убытками. В доме водились крысы, и наверняка они устроили игрища на мебели, которую хозяин предпочел запереть. Ключа у Жени нет, помешать крысам он не сможет, и значит, к моменту приезда хозяина диван может стать крысиным детским садом. Я хорошо знала, что эти животные предпочитают устраиваться с комфортом. У меня было живо одно воспоминание детства – я с подружками играла возле помойки, во дворе. Кто-то выбросил туда отслуживший свой диван с торчащими из сиденья пружинами. Мы, разумеется, решили на них попрыгать. Но как только я взобралась на пыльный диван и прыгнула в первый раз, из огромной дыры выскочила бурая крыса и бросилась прочь. Я завизжала так, что сорвала голос. А одна из подружек авторитетно заявила, что крыса была толстая, беременная и, наверное, хотела сделать себе гнездо. Мы потом часто подходили к этому дивану, мечтая увидеть крысят, но нам так и не повезло. А потом диван увезли на свалку.
Я стояла в подворотне, мерзла, время от времени делала безуспешные попытки закурить. Но ветер не позволял высечь из зажигалки даже самое крохотное пламя. У меня заледенели пальцы, зато царапина под глазом больше не болела. Холод, как известно, лучшая анестезия. Елена Викторовна отсутствовала уже куда дольше, чем пять минут. О чем они там говорят? Может быть, ругаются вовсю, воспользовавшись тем, что ни-кто их больше не слышит? А то, не дай бог, сцепились? Я тревожилась все сильнее и в конце концов решила, что лучше всего зайти обратно в подъезд. По крайней мере согреюсь, тут я точно заполучу воспаление легких, и завтра утром у меня будет температура… Я подумала, что в этом случае мне опять придется пропустить работу. Но эта мысль уже не вызвала у меня никакого страха. Наоборот – мне стало смешно. Неужели это судьба дает мне понять, что я устроилась не на то место? Может быть, стоит прислушаться к ее голосу?
В тот момент, когда я двинулась к подъезду и в последний раз взглянула на окна, наверху произошли некоторые изменения. Прежде всего, погас свет в комнате с цветастыми занавесками. Разговор явно был окончен. А затем, с равными короткими промежутками, потухли все остальные окна. В квартире стало совсем темно.
Хлопнула дверь подъезда, и появилась Елена Викторовна. Она быстро подняла меховой воротник и, не глядя на меня, направилась к подворотне.
– Пойдем, – бросила она, проходя рядом со мной. – Уже поздно.
Я помедлила еще секунду, глядя наверх. Странно, почему свет погас везде? Может, Женя ушел на кухню, она, кажется, располагается с другой стороны коридора…
Сейчас все окна квартир, выходящих во двор, были темными. Фонаря во дворе-колодце тоже не было. И теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядела смутное светлое пятно в окне запертой комнаты. Раньше я его не замечала. Я стояла, смотрела вверх, и вдруг у меня появилось отчетливое ощущение, что оттуда на меня тоже смотрят. И что это пятно – не что иное, как чье-то лицо. Я различила очертания плеч, руки, опирающейся на подоконник.
Моей первой мыслью было – Женя солгал. Ключ от запертой комнаты у него имелся, он просто предпочел это скрыть. Возможно, выполняя указания хозяина – никого туда не впускать. Второй мыслью было: «Да это вовсе не Женя!» Вокруг лица в окне я различила длинные светлые волосы. Это не имело
