не так уж плохо… Ты ведь оказал ей при этом, что любишь ее?
— Сказал… — едва шевеля губами, ответил Женя.
— И она это запомнит, поверь мне. Теперь хочет она этого или нет, но у вас есть что-то связывающее… А если…
— Она сказала, что, если даже залетит от меня, все равно не выйдет за меня замуж. Пока сама этого не захочет.
— Все они так говорят. Пустая болтовня.
Посмотрю я на нее, когда она прибежит к тебе с вытаращенными глазами.
— Она не прибежит, — угрюмо сказал Женя. — Ты ее не знаешь. Не все такие, как ты.
— Почему ты оскорбляешь меня? — Елена Александровна приложила руку ко лбу. Все ее жесты выглядели откровенно театрально, словно она была на сцене, и Женю это всегда раздражало. Особенно сейчас. — Я все же знаю жизнь. И побольше, чем ты. Все будет в порядке, родной мой. Все будет, как надо.
— Как надо тебе, — монотонно ответил он.
— И тебе, — уверенно сказала мать; — Уж ты мне поверь… Скоро все кончится. Ну сделай это не ради меня, так ради себя. Ради отца, в конце концов.
Женя промолчал, и мать снова потянулась рукой к его плечу.
— Вот увидишь, — прошептала она. — Продержись еще немного… Потом ты поймешь, что дело того стоило. А она девочка ничего. Даже симпатичная…
— Замолчи, — глухо отозвался он. — И уйди отсюда. Хотя бы сегодня меня не трогай.
— Хорошо, — вздохнула мать. — Но ты позвонишь ей завтра, слышишь?
Он не ответил, но она была уверена, что он все прекрасно слышал. Елена Александровна поднялась и на цыпочках покинула комнату.
Женя со стоном сел на тахте. Потер руками лицо, да так и застыл, подперев щеки кулаками. Его серые глаза приняли какое-то странное, оцепенелое выражение. «Какая гадость, — прошептал он почти беззвучно. — Какая мерзость… Она сейчас, конечно, не спит. Плачет, наверное. Что она думает обо мне? Я подлец, тряпка… Подлее и гаже, чем она думает. О господи!» Он потянулся за сигаретой. «И ведь я сам, сам открыл окно… Зачем я тогда открыл окно? Мне стало плохо… Да. Надо было просто убегать скорее. Черт, где же я посеял зажигалку? Не помню, не помню… А если там?»
Глава 6
Машина мчалась по ночному проспекту, оранжевому от света фонарей. Движение было не большим, и Сергей Павлович выжимал Максимально дозволенную скорость. Он вел машину автоматически, почти не глядя на дорогу, почти неосознанно отмечая посты милиции, дорожные знаки, машины, идущие на обгон.
'Ну, Стась, ну, придурок! — Сергей Павлович закурил очередную сигарету. — Значит, доченьке своей деньги привез, вот оно что! Как мне этот старый дурень сказал? Приехал, мол, Стась дочку свою внебрачную, давно брошенную, обеспечить. Совесть; видно, заговорила.
Вот почему в квартире у него, кроме мелочи, ничего не было… Придурком был, придурком остался. Зачем он открыл огонь? Испугался, что дверь отпирают? Узнал меня? Да, он выскочил с пистолетом и глянул на меня. И сразу выстрелил. Стрелять где-то научился, говно.
Раньше-то был тише воды ниже травы. У неге и пистолета-то не было никогда. Кто же знал.., А так — зря погиб. Мне всего двадцать две тысячи баксов был должен… Мог бы отдать. Да нет, не отдал бы. Стась долгов платить не любил…'
Машина продолжала мчаться, не сбавляя скорости.
'Так, здесь перекопали… Придется в объезд, Менты. Не хватало мне ментов. Меня никогда, не найдут. Следов я не оставил. Был в перчатках. Узнал меня Стась или нет? Помню, как он тогда эти деньги выпрашивал. 'Надо заплатить, меня не выпустят… Я же сидел. Надо заплатить, а я тебе из «золотых» денег отдам…
Деньги у меня в товаре, не могу же я золотое расплатиться. Реализую товар, тогда перед отъездом и расплачусь'. Ах, гад! Умотал так, что я и не чухнулся. Потом только до меня до шло… Я к его бабе: «Где Стась?» А она мне: «Я в таком же положении, как вы. Уехал, слова не сказал». Баба-то ничего была… Сколько лет прошло! Восемнадцать лет, только подумать!
Она тогда, после отъезда Стася, и квартирку свою поменяла. Ну да ничего, знаем мы этот адресок, — Сергей Павлович еще раз порадовался, что много лет назад проявил такую предусмотрительность, — узнал я его тогда, записал, и вот теперь он пригодится! Как же, помню, Яузский бульвар…'
Мужчина бросил в окно окурок, — усмехнулся; 'Да, хрен бы я узнал о Стаське, если бы он не принялся со старыми друзьями выпивать… Дорвался до Москвы, придурок. Ностальгия его замучила. Думал, забыл я про него.
Нет, миленький, меня и тогда-то никто кинуть не смел, а уж теперь… Я твои бабки из-под земли достану.
Теперь бы только сумму уточнить, но как?
Действительно ли пятьдесят тысяч привез, как мне этот дурак сказал, или меньше? Или больше? Да нет, скорее всего, так и есть, больше он навряд ли смог бы отстегнуть. А вот меньше…
Ну да, стал бы Стась специально из Швеции приезжать с мелочью какой-нибудь! Скорее всего, мне правильно сказали. Что же, сумма кругленькая…'
Сергей Павлович вырулил на проспект.
Брызнул мелкий теплый дождик, тут же высыхающий на прокаленном за день асфальте, но он не освежил воздуха, стало еще более душно. Сергей Павлович немного сбросил скорость, проезжая вдоль ограды старого сквера, поросшего искривленными деревьями. Он вдыхал запах мокрой листвы и земли.
'Поздно. Третий час. Сейчас уже ничего не узнаешь. И вообще, на сегодня хватит расспросов, достаточно я покрутился. Да ведь и не зря! Не ехать же мне на Яузский бульвар, не поднимать их с постели. Интересно, та баба вышла замуж? Надо глянуть, где живут, как живут… Ох, прибрали они денежки… Одна надежда на девчонку. Поприжать ее надо, только осторожно, чтобы крик не подняла… Интересно, Стась ее видел? А деньги отдал, значит.
Бывшенькая его, помню, непростая бабочка была. Горденькая такая. Ох, помню ее! Одна бровка так, другая — этак: 'Пойдите вы со своим Стасем, я его знать больше не хочу, дочь моя, а не его, если что не так — не ко мне обращайтесь. Я ему любовницей была, у жены его спрашивайте! Не надо бы с ней встречаться.
Вот дочка — другое дело. Сопля ведь, как ни возьмись. Сопля'.
Сергей Павлович выехал на Ленинградский проспект и снова прибавил скорость.
Не в почтовый же ящик он сунул деньги, — продолжал размышлять он. — Пятьдесят тысяч! Это сверточек хорошенький, солидный, Пять пачек, если купюры стодолларовые. А, фуфло все это. Наличкой он вряд ли отдал.
Девчонке-то? Такую сумму? Вот если в банк положил… — Сергей Павлович усмехнулся. — Вот хохма-то! А знал ли он, что я теперь делаю? Расстались-то мы на том, что я баксы из-под полы менял. Волком бегал, от каждого мента шарахался. Думал он вообще про меня или нет? Думал небось, посадили Серегу. Ага, Стасик, на это ты надеялся, точно. Думал, не уцелею я после твоей выходки. Ограбил, да? Сам себе яму вырыл. И дочке своей. Умнее всех хотел быть, вот и пролетел… А не ожидал, не ожидал… Чего он орал-то, когда мы вошли? И трубка лежала рядом с телефоном. Кто-то слушал…
С кем он говорил? А если ни с кем? Нет, телефон работал, я потом проверил. Значит, орал специально, чтобы его там услышали. С кем он говорил-то? Знать бы… А, все равно…'
Сергей Павлович снова закурил и посмотрел на часы. 'Без пятнадцати три. Приеду домой в три, значит. Ладно, к черту. Опять разборки. Скоро попру я эту девку… Во вкус вошла: и месяца тут не прожила, а уже «где ты был» да «чьими духами от тебя пахнет?». Завтра в банке надо будет покрутиться. В своем отделе как раз. Ну, наш-то банк я шмонать не буду. Так, просмотрю. Надо будет Ленку попросить, чтобы она московские коммерческие банки на этот вклад проверила. На имя Краевской, значит. Дочери ведь деньги привез, не жене. И в государственный банк он вряд ли положил. Если это вообще счет в банке, а не наличка. Нет, надо сначала проверить банки. Ух, это будет морока! Ленке опять буду обязан, надоело. А деваться некуда, у нее все схвачено.
